Живое оно лишь, когда наполнено живительною кровью.
Кровь носится по жилам с тарелками съестного. Потом обратно с горшками отработанного вещества. Полезный мизер остается в клетках.
Ещё пронизано нервишками, чтоб знало мясо, когда ему вдруг станет больно. И тогда набухнет злою кровью и потянет сухожилья на себя. Те охуевшие за кость вцепившись, волокут и тащат. А кость уж наебнёт, прихлопнет в раз того, что причиняло беспокойство.
Приятно мясу иногда поглаживание и массаж, тогда расслабиться возможно.
Такая жизнь мясца. Не правда ли, довольно энергичное словцо!
Напряг и расслабления, и опять, и снова.

Конечно, само по себе мясцо – ничто. Кто будет пищу поставлять, заботиться о нём, лелеять, мыть его, втирать и наносить крема питательные днём и ночью. Кто будет раны заживлять, царапины, надрезы…
А то ведь кровушка стечёт и амба.
Протухнет мясо, загниёт, а вместе с ним и жизнь, мечты и помыслы покинут организм, который мясом обрастал для кайфа, для согрева.
Составленный из мяса и костей, как тот оркестр с дирижером в самой верхней точке, играет организм, играет всю дорогу, без всякой остановки, прошу заметить.

К тому же организмы всякие бывают. Кому как повезёт.
Нажрётся в мясо и невозможно отличить, где оно сволочное живо, а где сдохло.
Трупак он есть трупак. Необратим процесс распада. Доигралсо.
И запах. Тут, как тут. Душок, как говорят.
Неужто запах духа? Или души покинувшей тела?
Тот запах тлена, запах смерти.
Бр-р-р-р. Да ну нах. И кто позарится теперь? Гиены? Крысы? Некрофилы? Стервятники? Шакалы, ну их нах-х-х.

Нет, вот представьте-ка мясной отдел. Пусть скотовод привёз, освежевал и запах свежих тушь ещё нетленен. Но, блять, процесс пошел и только холод, лёд сдерживает его на время.
Успел купить и уж огонь поджаривает те куски, пока жирок с них не закапал. Да, тут же специи, лучок, вино и уксус придаст пикантный аромат.
Готовят чьё-то мясо, чтобы другое с удовольствием смогло его употребить. Сжевать и заглотнуть, набить утробу. Потом переварить и высрать, отобрав, как говорилось, всё полезное для жизни.
Круговорот свершен.
И странно, что до него нет никакого дела никому. Никто не думает на эту тему. Похуй. Да, похуй всем. И организм не думает об этом никогда. Он жрёт, да спит, чтоб отдохнуть и вновь нажраться. Животное. Да, похуй!

И всё потом, последует своим определённым чередом: взгляните, оглядитесь. Мужское око сразу выхватит из суетной толпы живое трепетное мясо. Идёт мяско, фланирует. Всё с головы до пят в гипюре, в кружевах, в шифоне, в шелке и парче. И как вы думаете, зачем?
Всё видно сквозь шелка: грудей тугие связки, животик чашечкой, пониже труселя обтягивают выпуклый лобок, бока податливые, икры.
Идёт, подрагивая мясо, жуя сочащийся горячий чебурек.
О! Сколько в нём животворящей силы! Влечений! Желаний всяких, наибаццо, дерзких! О! Не в силах сдерживать порывы. О! И необузданность свою взнуздать не хочешь. О! Наоборот потворствуешь мечте. Присочиняешь, пишешь и поёшь, рисуешь, чтобы обратить вниманье. О! О! Влечешь под ручку, сей живой товар куда-нибудь в палатку, в закуток и на диван. О! О! О! Сдираешь труселя, гипюр к хуям и шелк туда же! Вонзаешь и ебёшь!!!
Так входит мясо в мясо.
Она визжит, а может, стонет. Все гласные в ходу: а-о-у-е-и-э-я-ю-ю-ю!!!!!!!!
Они уже на всё согласны.
Отсос с проглотом, сиськобол и траходром анально-вагинальный, и иподром, и скачки, скачки, скачки. До одури, до хрипоты, до самой злоебучей точки, которая всё манит, манит, манит, вштырить, запендюрить, заебать!
И что ж?
Расклад такой: вся эта круговерть с животворящим мясом лишь для того, чтоб стало так возможно… дай Бог не в этот раз… но может быть, потом возникнет
в мясе
жизнь.
Да, йобтыть, новое в нём зародится мясо.
Новорождённое.
Забьётся, запульсирует, начнёт ворочаться и выползать на свет наш Божий.
Чтобы познать опять…
Так всё задумано, друг мой, читатель. И согласись, задумано не плохо.