Еле свет пробивался сквозь толщу белёсого тумана и полумрака – последний был, как Ладыгин успел заметить, характерен для этого места. Не промозглая сырость, так сполохи пламени из ниоткуда охватывали мириады собратьев по несчастью – и те корчились в пламени, каждый по отдельности мучительно пытался сгореть заживо, но никому, естественно, не удавалось – лишь оглушительный хохот сновавших между ними, со стрекалами для скота в руках.

Он поднял голову, чтобы увидеть сутулую чёрную фигуру в проёме единственного источника света – отверстия под куполом, накрывающем место, где они сейчас все ползали на четвереньках, каждый предоставленный сам себе на много-много часов, лет – Ладыгин не знал, на сколько. С другими нельзя было заговорить физически, да и не хотелось. Каждый сам за себя, как всегда и как везде.

Здесь изредка накатывали воспоминания о прошлом, какими-то обрывками – потрескивание совершенно старомодного паркета в доме родителей, куда Ладыгин было вернулся в свои неполные тридцать лет, потерпев фиаско в городской карьере и окончательно разочаровавшись в себе, в женщинах, и в жизни. Или наполненные постоянной бессонницей и пьянками несколько лет работы в столице, вначале мелким клерком, потом – носильщиком на вокзале: там и там – изнуряющая работа, потом гулянка; коньяк и ром сменила дешёвая водка, только и всего. Или – тот трепет, с которым он впервые, запинаясь, начал читать из своей тетрадки переписанное – но в тот раз абсолютно ничего не произошло.

Произошло через несколько дней…

Сутулая фигура кинула в центр толпы несколько серых комков, люди, стоящие на четвереньках, тихо загудели и, толкаясь, топчась по упавшим, засеменили к вожделенному. Ладыгин, помотав головой, придал измученному телу ускорение.
…Вот, а произошло через несколько дней – тогда Ладыгин, валяясь на диване после работы, с уже смыкающимися глазами, дотянулся до тетрадки на журнальном столике, начал перелистывать, мимоходом бормоча под нос сказанное во время первого эксперимента. И не успел испугаться даже, когда из прихожей раздалось шарканье подошв по полу, словно очень тяжёлый человек намотал на ноги наждачную бумагу.
Кто=то большой навис над ним – призрачный, но одним своим присутствием вызывающий лютый ужас.
Диалог был совсем коротким – Ладыгин так растерялся, что даже не попросил денег у своего сверхъестественного визитёра, как собирался изначально, а прошептал что-то невнятное, про желание испытать абсолютное удовольствие. Мутная фигура вскоре после этого исчезла, но Ладыгин, сжимая свою тетрадку в кулаке так, что скрепка проткнула кожу на ладони до крови, от ужаса с головой укрылся одеялом и уснул, ощущая вонь пота от выбросившегося в кровь адреналина.

Ладыгин, стряхивая воспоминания, непостижимым образом поднялся на ноги всё-таки – сухожилия лопнули лишь. Несколько надсмотрщиков всепонимающе посмотрели в его сторону – а когда левая рука, треща рвущимися мускулами, немного поднялась вверх – даже одобрительно зашептались, пока изуродованная рука тянулась вверх…
После страшного визита он неделю где-то ожидал эффекта, но тщетно, как писали в таких случаях прозаики XIX – XX веков. А дождался лишь КАМАЗа из-за угла, когда в лёгкой благодушной тоске брёл под вечер из бара. Трах да тарарах – и ничего личного, Ладыгин просто ушёл из мира живых, и после определённого времени небытия очнулся вот тут, где провёл уже…

…Ладыгин слегка попытался тряхнуть головой, задеревеневшие мышцы не поддавались – и тут в руку упал-таки вожделенный серый комочек! Рука словно отошла от наркоза под влиянием такого земного холода, остатки грязного снега были поднесены ко рту и проглочены, только благословенная влага скользнула через остатки губ в ссохшийся пищевод.

Даже это наимрачнейшее место вдруг блеснуло на миг парой новых красок; Ладыгин вдруг почувствовал необычайный на протяжении долгого времени прилив сил и даже подъём; у одного из надсмотрщиков в руке, сжимающей стрекало для скота, появилось ещё одно, точно же такое. Второе полетело в руку Ладыгина, и тот, неожиданно для себя, довольно ловко его поймал, ощущая, как в, кажется, на целую вечность закостеневшие мыщцы, возвращаются прежние сила и ловкость – ну словом, то самое абсолютн…

Ладыгин ловко пихнул стрекалом в зад одного из недавних товарищей по несчастью, с удовольствием ощущая, как из мышц уходят остатки одеревенелости.