Расскажу я вам историю, а, уж, правда, это или выдумка решать Вам. Но то, что она еще жива и передается из уст в уста, заслуживает нашего внимания хотя бы потому, что деревня, расположившаяся в русской глубинке, и, где все это произошло, была и остается маленьким островком живых традиций. Народ же стремится не только сохранить эти традиции, но и вдохнуть в них новую жизнь.
А деревенька эта, скажу я вам, чудный уголок. Тут тебе и река, опоясавшая своим полноводьем подножие одного из холмов, и богатые изумрудные луга, благоухающие цветами, и рощицы белоствольных берез с павшими к их ногам цветущими кустарниками, и густые леса, окаймляющие их по горизонту чернильной синью.
Село было не такое уж и маленькое. Народ в нем жил хороший: добрый и приветливый. Помнил традиции, корнями вросшие здесь с давних времен.
И вот появилась в этом селе одна бабенка веселая, работящая, да и внешностью Бог ее не обидел. Все было при ней: и тонкий стан, и упругая грудь и черная, как смоль, копна длинных кудрявых, но всегда уложенных в красивый узел, волос, и глаза жгучие, словно спелая смородина. Только вот одинокая.
А и странно было - и молодые мужики, и старые бобыли обходили ее хату стороной. Было в ней что-то колдовское. Ну и народ не замедлил с этим, так и стали ее кликать - ведьма.
Аккуратный, ухоженный дом ее смотрел на улицу сверкающими чистотой окнами, а уж во дворе, да и в огороде, порядок был редкий. Мало, кто мог похвастать такой благоухающей красотой. И скотина у нее, какая ни какая, была, и птица водилась. И все это она успевала одна-одинешенька.
Ведьма, не иначе, слышалось иногда вслед. Но Алена, так звали эту молодуху, не брала в голову реплики завистников и только улыбалась случайно, а может и не случайно, услышав, как за спиной судачат бабы. Ну, когда это было, чтобы какой-нибудь бабе нравилось что кто-то лучше и быстрее ее. Бабы - они и есть бабы.
Дружбы особой Алена ни с кем не водила. Однако, жила в этой же деревне еще одна женщина. Вид у нее был, скажем так странный, злобный, а может и не злобный вовсе, однако в глаза ей было лучше не смотреть. Вроде и не старая, и фигура под скудной одеждой просматривалась хорошая. Только вот мрачность лица, одежды и по-старушечьи причесанные волосы закрепили за ней имечко - старуха.
Ходила Катерина, ссутулившись, но под бременем какой такой тяжести гнулась ее спина и поникали красивые шоколадные глаза - горе ли какое, мысли ли черные, возраст ли, никто не знал. Но вот одежда на ней всегда была бесцветной. И уж если Алена была для селян ведьмой, то Катерина - вдвойне.
И зачастила эта старуха к Алене. Ведьма ведьмой, но когда собираются вместе две ведьмы - это уже тот случай, когда народ начинает беспокоиться. И поползли по селу слухи, что привораживает Катерина к красавице Алене жениха. Мол, не гоже это. Ну, не может такая баба, как Алена, жить одна. Ну, а как иначе? Должен быть рядом мужик, и ей хорошо и всем спокойнее сразу станет.
Но вот вопрос: кого именно привораживает? И спокойная жизнь в селе затрещала по швам. Да так затрещала, что все бабы по вцепились в своих мужей мертвой хваткой: кого угодно, но только не мово! И каждой казалось, что вот прямо сейчас Катерина возьмет и приворожит именно ее мужа к этой стерве Аленке.
А мужикам под гнетом перепуганных баб житья не стало никакого. Ни тебе в картишки скинуться, ни пивка попить, а о рыбалке вообще речи не могло быть. А виноват-то кто? Опять же эта бестия Аленка.
Село начало быстро делиться на два лагеря: с одной стороны - перепуганные насмерть жены, с другой - угнетенные мужики. И оба эти лагеря единым взглядом, единым дыханием и единой всеобщей решительностью против единственного в своем роде неприятеля - обыкновенной бабы. Мужики между собой кликали Алену ведьмакой, а бабы пожимали плечами и цедили сквозь зубы - стерва.
Времени на войну не было. Приближался праздник Ивана Купалы. А селянам было доподлинно известно, что в этот день нечистая сила правит бал и может принести немало бед и несчастий, потому и шли на этот праздник всем миром от мала до велика. Задача была у всех одна - отмести беду от своего дома, не допустить темные силы к нему, защитить семью от их чар.
Бабы вошли в сговор, что трое из них, ближе всех живущие к Алениному дому, уследив очередной приход Катерины к своей подружке, вот так всем скопом, втроем, нагрянут к ним внезапно и застанут их за черным делом.
Полина, Настюха и Маша - все были замужем и не меньше других боялись за своих мужей. Настя жила ближе всех и именно мимо ее окон должна была пройти старуха. Долго ждать не пришлось. На следующий день, с утра, Катерина, как всегда согнувшись, не поднимая головы, вошла во двор Алены. Настене хватило несколько минут, чтобы собрать всех сговорщиков.
И вот все трое, миновав калитку, вошли во двор уже ненавистной, но еще не состоявшейся разлучницы. И как бы ненависть и страх ни были сильны, они все же не переставали крутить головами по сторонам, восхищаясь чистотой и порядком, царившими во дворе.
- Никак нечистая сила помогает ей, - шепнула одна из них.
- Правду говоришь. У меня и мужик не лодырь, и сама целый день, как белка в колесе, но такого...
- Да ладно вам. У нее ни ребенка, ни кутенка - вот и времени хоть отбавляй.
- А у тебя семеро по лавкам сидят, - прыснули со смеху Настя с Полинкой, - то-то у тебя двор так и сверкает.
Насупившись от обиды, Маша первой решительно вошла в сени. Но здесь все и замерли от удивления. Из комнаты раздавался оживленный разговор и смех.
- Смеются.... Кто это?
- Вроде Катерина...
- Ты что мелешь? Катерина смеется?
- Вееедьмы, - прошептала Маша, - о чем это они там говорят?
И все трое прилипли к дверям.
- Слышь, Кать, а давай на Купалу повеселимся от души. Ты когда-нибудь ходила на гуляния?
- Нет, не приходилось. Да и куда мне, видела какие здесь бабы все красивые. А я?
- Ах, ах, ах, - засмеялась Алена, - я тебе сейчас покажу какая ты. А, ну, скидай платок.
- Ален, ну, перестань. Ты что, смеешься надо мной?
- Скидай, скидай, я сейчас ворожить над тобой буду.
- Аааах, стерва, - зашипела Машка, - вот тебе и Катерина ведьма! Вон оно что!
- Вооот. Сейчас я тебя зельем своим намажу. Тихо, сиди не шевелись.
- Слышали? Зельем,... ах, гадюка! Настюха, убери голову, ничего не слышно.
- Подожди, я сейчас в сенцах воды наберу.
При этих словах все трое бросились на улицу. И тут же услышали взрыв хохота.
- Дааа, правильно мужики-то говорили, ведьмака она, - качала из стороны в сторону головой Полина, - ой, бабоньки, страшно че-то.
- Нет уж, если Аленка ведьма, то Катерина-то уж точно ведьма, - протянула Маша, - давайте ка ноги отсюда уносить по добру по здорову, а то увидят, греха не оберешься.
Недалеко от ворот все трое остановились, словно сговорившись.
- Че делать-то?
- Вот, что, девки, давайте-ка посмотрим за ними, - прошептала Маша.
- Ой, Маш, какая ты умная у нас, никаких силов прямо не хватает, - съязвила Полина.
- Ну, не совсем дура.
- Да не о том вы сейчас, бабы, - покачала головой Настя, - слышали, что сказала Алена старухе? На Купалу повеселимся.... Что это значит?
- И че? - засмеялась Машка, - мало ли что сказала.
- А вот когда твой Григорий окажется в постели у этой стервы, ты все разом и поймешь, - склонила голову на бок Полина.
- Ты что несешь? Мой Гриша? И почему мой, а не твой Микола? - уперла руки в боки Мария, - видела я как он, надысь, в ее сторону поглядывал.
- Микола? В ее сторону? Да что б у тебя язык отсох! На кой ляд она ему сдалась?
- Ну, уж не знаю на кой, но поглядывал. Може она ему приглянулась больше тебя.
Ошарашенная этим заявлением Полина, не долго думая, схватила, тут же стоящую, около забора, дрыну, и изо всех сил огрела ею оторопевшую оговорщицу. И через минуту разобрать, кто кого бьёт и кто кого за космы тягает было невозможно. Они превратились в один воющий и кричащий комок. Настя бросилась их разнимать.
- Да Вы что обе сдурели что ли? Машка! Полинка! - кричала она, пытаясь растянуть их в стороны, но тщетно, - хваааааатит! - заорала она, получив удар в скулу, таким голосом, что обе бабы встали, как вкопанные, пыхтя и отдуваясь.
В следующее мгновение все трое переглянулись и покатились со смеху, тыча пальцами друг на друга.
- Глянь, какой у тебя синяк-то, - хохотала Полина, гляда на Машу, - вот я тебя подкрасила.
- Ты на себя посмотри! - ехидно прищурилась Мария.
- Знаешь, что Машка, ты не шибко разговаривай, а то я тебя сейчас еще припудрю.
- Да Вы что, сдурели, что ли обе? Вы же сейчас, чуть не поубивали друг друга, - бессильно опустила руки Настя.
- А что она на мово Миколу наговаривает? Да он никогда не посмотрит на чужое! - положив руки на аппетитную грудь, Полина томно закрыла глаза, - свое есть.
- У них, кобелей, у всех свое есть, однако и от чужого не отказываются, - прошептала Настена, - теперь то мы знаем, что Алена еще опасней, чем Катерина. Сама ведьма! На кого глаз положит, того и уведет.
Все трое скучились, о чем-то пошептавшись громко рассмеялись.
- Ладно, пойдемте по домам уж. Слышь, Полин, а че ты сейчас Миколе-то скажешь? Синячище-то вон какой....
- Я? Я… Я сейчас приду, я ему такую красоту наведу. Машка, говори, язва, правда, надысь глядел?
- Да откуда я знаю. Может он просто так глядел куда-нибудь. Да вон, хотя бы в огород. Вишь у нее там порядок какой!
- Ну, и сучка же ты, нервы мне трепешь? Щас я ему покажу огород - помидоры.
- Гляди, что бы он сам тебе не показал, - хихикнула Машка.
- Эх, бабы, бабы! Вы ж своих мужиков доведете, они сами от вас утикают, безо всякого колдовства, - бросив в сердцах ветку, которую до селе держала в руке, Настя зашагала к своему дому.
- И то, правда, - переглянулись Машка с Полинкой и, словно сговорившись, помчались по домам.


Денечки летели быстро. Бабы не покидали своих наблюдательных пунктов, подмечая малейшие изменения в Катерине. А изменения эти были настолько очевидными, что помощь самого черта уже и не обсуждалась. Да и то правда. От той почерневшей старухи осталось разве только мрачная одежда. И только-то.
Аленка тоже изменилась. Она словно готовила сельчан.... Но к чему? Именно эта неизвестность и томила, и пугала весь женский лагерь. До сих пор не проявлявшая никакого интереса к мужикам, она, вдруг, нет-нет, да и кинет в их сторону заигрывающий взгляд.
Ну, мужички, хоть и опасались бабьего гнева, но все же не обделяли Алену ответным взглядом, добрым словом, а самые отчаянные смельчаки даже помощь ей свою стали предлагать. Алена отшучивалась, сверкая глазами. И без того хорошенькая, она расцветала не по дням, а по часам. Мужские ряды противников редели. А бабы, почуяв неладное, наоборот, сплотились.
Гнет жен рос, порождая все большее возмущение мужиков, но теперь уже возмущение против своих, родненьких.
- Дуры вы, бабы, и чего взбеленились? Ведьма, ведьма. Ведьмы так не улыбаются, - слышалось то в одной, то в другой избе.
А эти самые ведьмы, словно назло всем, хорошели себе да хорошели, руша все планы недоброжелателей. Жизнь в селе сменила темп. Горящие страсти утихали, а потухшие очаги, вдруг, вспыхивали жарким огнем. На подходе был Иван Купала. Что-то он принесет.

Настя хорошо знала обычаи, а потому уже поджидала, когда эти две кумушки-ведьмы отправятся на сбор трав. И вот ни свет, ни заря, нарядившись, с корзинами в руках Алена с Катериной отправились на луга.
Последовав их примеру троица, так же прихорошившись, отправилась вслед за ними.
- С корзинами,... вроде грибов-то нет.
- Ты, Полинка, совсем темная. Сегодня Купала, какие тебе грибы. Они сейчас травки всякие чародейные будут собирать. А потом, этими травками можно такое сделать, такое, - Маша откровенно издевалась, - что твой Микола забудет смотреть на твои прелести.
- Ну и язва ты! За свово подумай. Что ты к Миколе прицепилась? - закраснелась от возмущения Полина.
- Так я же в общем говорю.
- Вот и говори за свово.
- Хватит вам, девки, честное слово! Вы еще здесь, да в праздник морды друг другу поразбивайте. Вы хоть знаете, - повернулась Настя к спорщицам, - что на Ивана Купалу любая незамужняя женщина может увести мужика и понести от него дитя?
- Как это?
- А вот так. На кого глаз положит, того и уведет.
- А мы с Миколой и не пойдем тогда никуда, - пробормотала в растерянности Полина.
- Мг.... И навлечешь на себя все беды.
- Тссс! - прижала палац к губам Настя, - слышите, поют.
Все разом замолчали. А Полинка, вдруг, раскинув руки в стороны, словно обнимая весь мир, зашептала:
- Девоньки! Красота-то какая!
Было странно на них смотреть. Или они никогда не видели этой красоты? Три пары глаз растворились в ней без остатка. До самого горизонта тянулись изумрудные луга. Легкая дымка, обволакивая травы, медленно поднималась вверх, дыханием земли. Ни ветерка. И откуда-то сверху, проникая в каждую клетку, русская песня падала вниз несмелыми солнечными лучами, смешиваясь с молочной пеленой тумана, рассыпалась по траве искрами росы.
И только одна песня заканчивалась, как с другой стороны плыла белой лебедью новая, наполняя душу невыносимой нежностью и чистотой. Маша, вдруг, села на траву и положив голову на колени, заплакала.
- Маш, ты чего? Да, не обижайся ты на меня, - говорила дрожащим голосом Полина, - мне и самой че-то реветь хочется.
- Ну и помощницы у меня, - усмехнулась Настя и, сев рядом, запела.
Зачем тебя я, милый мой узнала,
Зачем ты мне ответил на любовь,
Голос у нее был чистый и ровный. Широкой вольной рекой он плыл вдаль, искрясь и сверкая.
И горюшка тогда бы я не знала,
Не билось бы мое сердечко вновь.
Низкий голос Маши и нежный звонкий Полины переплелись и потекли навстречу Настиному, сливаясь в невыносимо щемящее трио:
А-а-а-а-а а-а-а-а-а-а а-а-а-а
Не билось бы мое сердечко вновь.
Не допев до конца все трое заплакали.
- Ой, девченки, я уже не помню, когда я вот так сидела и пела. Я забыла, когда видела вот такую красивую шелковую траву. Все бегом, все для скотины. А вот так, потрогать ее, - Полина нежно провела по траве, подхватывая падающие росинки ладонью, - не помню, представляете, ничего не помню. - упав навзничь, зашептала, - а небо! Небо! Господи! Как свиньи, все в землю смотрим! А оно голубое, глубокое! В нем утонуть можно.
- Смотри совсем не утони, - опять хихикнула Маша, - вот счастье будет Аленке - такой мужик освободится!
- Сегодня праздник, а то бы я тебе все сказала, что думаю о тебе, - вспыхнула Полина.
- Ой, ну, что ты мне можешь сказать? - прищурилась Машка в ответ.
- Такие люди, как ты, - запальчиво тараторила, резко вставая Поля, - как ты,... они,... они.... Сука ты, вот кто! Все настроение испортила!
Машка смотрела вслед убегающей обидчице, думая: "А не догнать ли ее и не оттрепать за космы," - но вставать не хотелось.
- Да, пусть ее, - пробормотала она, - и правда хорошо.
- А за что же ты тогда Полю-то так? - покачала головой Настя, - ей и так тяжело, у нее трое ребятишек.
- А пусть поменьше кувыркается со своим Миколой, глядишь, и детишек будет поменьше.
- Злая ты, Мария.
- Я злая? Я? Да ты знаешь, что она Миколу у меня чуть ли не со свадьбы увела? - глаза наполнились слезами, - и дитя Миколиного убила! - упала в траву ничком.
- Ты что такое говоришь? Как убила?
- А что, что мне оставалось делать? У меня никого! И дитя под сердцем. Выкинула я его, и нет у меня теперь детей.
Настя ахнула, прижав ладони к губам, и, обхватив руками чуть ли не кричащую от боли Машу, прижала ее к груди.
- Бедная, бедная ты моя. Как же ты решилась-то на такое? А дитя твое не Поля убила, а ты своими собственными руками. Ты с Григорием хорошо живешь. Чего Бога гневить? Или не любишь его?
- Люблю! Но будь он проклят этот Микола! Сидит вот здесь занозой до крови, - она положила руку на грудь, - и не отпускает.
- Это ты его не отпускаешь, прости его и отпусти, забудь все. Тебе же легче станет. А дитя? Проси у Бога прощения. Он простит, и будут у тебя еще дети. Не плачь, все будет хорошо.
Настя была старше этих двух молодых, горячих и вечно ссорящихся баб, да и видела в жизни поболее их. Глаза ее словно плавали по широким просторам лугов, впитывая их благодать на долгие годы. И тут ей вдруг, почудилось, или нет? Сквозь дымку прямо с небес два ангела в женском обличии идут... или летят. И к ним.
- Маш, кто это?
- Не знаю.
- Ангелы,... это Ангелы небесные! Проси, прямо сейчас, проси Бога простить тебя!
Маша, упав на колени, закрыла глаза и одними губами стала молиться.
- Господи, прости меня грешную и бездумную! Прости, что дитя сгубила! Я очень тоскую по нему и жалею, что сделала это, - с каждым словом она говорила все громче и громче, постепенно переходя в крик бесконечного раскаяния в содеянном, - Господи, милосердный, прошу тебя, ниспошли милость свою, позволь зачать дитя, - она склонилась до самой земли.
Настя тоже молилась, но никто кроме нее самой и Бога не знал, о чем просила его эта красивая, гордая женщина.
Открыв одновременно глаза, Настя с Машей, вдруг, в ужасе вскочили на ноги и с громкими криками бросились бежать в сторону деревни. А вслед им несся смех. Так смеяться могли либо чистые души, либо, ну, как их еще назовешь - ведьмы.
Не сговариваясь, бабы промчались каждая к своему двору, заперев плотно калитки, исчезли в избах.


Прямо с порога Маша пронеслась мимо мужа в комнату и рухнула перед образами на колени, отчаянно молясь. Григорий стоял у порога и молча смотрел на плачущую жену, не решаясь потревожить ее. Наконец, он присел рядом с ней.
- Машенька, ну, что с тобой?
- Я хочу ребенка, - заплакала она, прижимаясь к его груди, - понимаешь? Я хочу ребенка.
- Солнышко мое, - улыбнулся Григорий, - будет у нас ребенок, обязательно будет.
- Я хочу сейчас, сейчас! Я просила Бога. Не может он не пожалеть меня.
- Конечно, не может. Ну как тебе отказать, ты вон какая у меня: самая красивая, самая лучшая, - шептал он, утопая лицом в ее роскошных волосах, - лучше тебя на всем белом свете никого нет.
Объятия становились все крепче, а когда ее нежные руки легли ему на плечи, Григорий сгреб ее в охапку и унес в спальню.
Яркие, пересохшие губы ее вздрагивали от нетерпения, словно кричали: "Поцелуй меня!" и он, отвечая на этот призыв, целовал ее до изнеможения, до стона. Темно синие глаза кричали: "Обними меня!" и он, внимая этому зову, захватывал ее в объятия до хруста, сгорая от желания.
- Машенька, солнышко мое, - шептал он дрожащим от волнения голосом, - я люблю тебя, ты - мое единственное счастье.
- Я тоже, тоже люблю тебя.
Сегодня она не могла держать в себе это счастье. Она плакала, смеялась и вновь плакала, бесконечно понимая, что все это время мучила своего мужа. А он, мягкий, нежный и бесконечно любящий эту дикую красавицу, терпеливо ждал своего часа. Он знал - придет время, и она отдаст ему всю себя без остатка. А Маша, каким-то десятым чувством знала, что сегодня будет зачато дитя.
Одна волна нежности и страсти накрывала другую. Уста сливались в бесконечном поцелуе, тела, переплетаясь, горели в испепеляющей схватке любви, а души, наконец-то, соединившись, увлекали их в мир необузданных страстей.
Утомленные, они еще долго лежали не в состоянии двигаться. Вдруг, Григорий, приподнявшись на локте, спросил:
- Маш, ты сказала: у нас будет ребенок?
- Да, - не открывая глаз, прошептала она.
- А кого ты хочешь, мальчика или девочку?
- Мальчика, - помолчала, - или девочку, кого Бог даст, - но обязательно похожего на тебя,.
Указательный пальчик заскользил по бровям, глазам губам, рисуя портрет. Григорий резко схватил палец губами, а потом потихоньку прикусил.
- Больно?
- Нет, - улыбнулась Маша.
- Больно? - укусил сильнее.
- Ммм, - покачала головой она.
- Совсем не больно?
- Нет.
- Значит будет мальчик, - заявил Григорий, падая на подушку, - а как мы его назовем?
- Сегодня Иван Купала, значит, будет Ванечка.


* * *

Настя долго думала: и чего же они с Машей, так напугались, увидев Алену с Катериной? Четкого ответа на этот вопрос у нее не было, однако понимание того, что перед ними были именно они, но при этом совсем и не они, вновь привело ее в дрожь.
Катерина - молодая, красивая с гордой осанкой. И только жгучий взгляд глаз цвета темного шоколада напоминал, кому он принадлежал. Это было непостижимо. За такое короткое время из старухи превратиться в такую красавицу?!
Ну, да, конечно ведьма. Иначе как она могла так помолодеть? А кстати, сколько ей лет? Может быть она и не старуха? Или горе у нее какое, что почернела так и сгорбилась? Может и не ведьма вовсе?
Но, увиденное собственными глазами, не давало ей покоя. Идти или нет на Купалу? Гуляния, как всегда, обещают быть красивыми. Да и погода удалась на редкость тихая, безветренная. Нужно с Акимом поговорить.
Она вышла во двор. Муж, как всегда, возился по хозяйству. Он всегда находил себе занятие. Сам не любил праздной жизни, да и жене мог сказать, чтобы без дела не слонялась.
Любили ли они друг друга? Когда-то любили. Но со временем эти чувства охладели. Настя стала отзываться на его "мать". Иногда, вспоминая не такие уж и далекие годы, когда Аким боготворил ее и носил на руках, она впадала в такую черную тоску по прошлому, что боялась даже приблизиться к нему, чтобы не высказать прямо в глаза все, что она думает об их жизни.
Сколько раз она молила Бога вернуть ее мужу, ну, хоть немного былой нежности. Ни сердцем, ни умом она не понимала причин происходящего. Он словно ослеп и оглох, не видя, как она страдает. Но Настя любила своего мужа и терпеливо молчала, все более отдаляясь от него, но всегда ожидая, что он вот-вот проснется.
И сейчас отправившись во двор к нему, чтобы поговорить о празднике Ивана Купалы, она ждала решительного отпора. Он возился около телеги, прилаживая колесо. Остановившись неподалеку, Настена любовалась своим мужем. Здоровый, плечистый, он с легкостью приподнял телегу и поставил ее на валявшийся здесь же, неподалеку, чурбан. Заметив жену, бросил:
- Ты чего?
- Аким, я вот что, давай сходим сегодня на гуляния. В прошлом году мы не ходили....
- Можно и сходить, - пожал он плечами.
- Акимушка, - бросилась к нему Настя, никак не ожидавшая такого ответа.
- Ты чего?
- Нет, ничего,... просто я,... - замялась она, смущенно поправляя волосы.
- Мммм... Ты лучше скажи, что это ты сегодня примчалась откуда-то, как угорелая, и ворота заперла. Гнался что-ли кто за тобой?
- Да ты что? Кто за мной гнаться может?
- А кто тебя знает. Уходишь куда-то ни свет ни заря.
- Аким, что ты, честное слово. Куда я ухожу? Мы вон с Машкой и Полинкой на луга ходили.
- Чего Вы там не видели?
- А вот и не видели, оказывается! Знаешь, как там сегодня было хорошо. Тихо. Девки песни пели.
- Песни, - ухмыльнулся он, - ты что, песен давно не слышала?
- Эх, какой ты стал! - выдохнула Настя, чувствуя, что вот-вот расплачется.
- И какой же? - удивленно поднял брови он.
- Чурбан чурбаном! Чужой! Где, где тот Аким, горячий и страстный? Где?
- Ладно, иди в дом, я сейчас, - кашлянув, буркнул он, вновь склоняясь к телеге.
Настя шла к дому, проклиная себя. "Вот и сходили, погуляли" - думала она, - "черт меня за язык тянул, дура безмозглая, ведь согласился же. Что это с ним случилось?"
Сев у зеркала, положила ладони на щеки. Словно впервые увидела себя - уставшее лицо, потухшие глаза. А зачесанные назад волосы старили ее сразу на десяток лет.
- Кто ты? - спросила она у своего отражения, - Аким не такой.... А ты-то? Посмотри на себя, - шептала Настя вслух, - на кого ты похожа? Еще хочешь, чтобы тобой любовались, - горько усмехнулась она, вытаскивая шпильки из волос.
Подойдя к умывальнику, плесканула несколько раз холодной водой в лицо. Вернулась к зеркалу - вот уже получше. А теперь улыбнись. Не хочется? А ты все равно улыбнись, - говорила она сама себе. Отражение слегка улыбнулось, и,... годы побежали назад: 1, 2, 3,... 7,... 10. Боже мой! Так это я, я виновата во всем!
Покопавшись в коробочке, достала губную помаду. Слегка провела по губам - посвежели. Тушь. Несколько движений. И, не может быть - живой блеск в глазах.
- Так я еще ничего, - кокетливо передернув плечами, бросила Настя в зеркало.
Хлопнувшая в сенях дверь, заставила ее вздрогнуть. Не ожидая ничего хорошего, отвернулась и уронила голову на руки. Сердце сжалось до боли, когда Аким остановился подле нее. Комок снова подступил к горлу.
- Стюююша....
Стюша? Стюююша? Сердце застучало, забилось, словно неразумная птаха в сетях. Стюша - так Аким звал ее когда-то, сто лет тому назад. И голос. Что? Что это?
- Какие у тебя волосы красивые.
В голове все перемешалось. Она резко повернулась, а Аким, увидев ее взволнованное лицо и глаза полные слез, отступил назад.
- Нааастя, какая ты, - еле слышно прошептал он, - но почему ты плачешь?
Внутренний голос кричал ей: "Ты что стоишь? Подойди к нему! Обними!" Настя положила голову ему на грудь.
- Я так скучала по тебе.
- Скучала? А я думал, что ты меня уже не любишь! - шептал Аким, гладя ее по рассыпавшимся волосам.
- Прости меня, я та же и люблю тебя.
- Стюша... - шептал он, увлекая ее за собой.
Нетерпеливыми руками он пытался расстегнуть блузку, но пуговицы никак не поддавались, рванув, он разорвал ее.
- Аким, - вскрикнула Настя, - ты что?
- Ну, не могу, не могу я их проклятых расстегнуть! Господи, я уже забыл, как пахнут твои волосы, я все забыл, - шептал он прерывающимся голосом, - ты пахнешь лесом, травой.
- Акимушка, - смеялась она сквозь слезы, - я же из леса пришла. Ну что ты, что ты, успокойся, все хорошо, - шептала она мужу, чувствуя, что его бьет озноб.
Запустив руки в шевелюру, Настя притянула его голову к себе и жадно вцепилась в губы. На секунду оторвалась, чтобы сказать: "Люблю!" и опять вцепилась долгим страстным поцелуем. Это был поцелуй длинной во все последние годы, лишенные мужской ласки. Аким задохнулся, и остановить его было уже невозможно. Его Стюша, та прежняя Стюша, нежная и покорная, была здесь, в его руках, и он любил ее за все потерянные годы. А она стонала, плакала, смеялась. Притихшая, она пила и пила его нежность, глотала его ласку на сто лет вперед, про запас.
- Я теперь тебя никуда не отпущу, - шепот Акима заблудился в разметавшихся по подушке волосах Насти.
- А я никуда и не пойду.
- Как? Ты же на Ивана Купалу собиралась идти?
- Нет, теперь я туда уж точно не пойду, и тебя не пущу, а то эта ведьма Аленка не дай Бог тебя выберет.
- А она ведьма? - улыбнулся Аким.
- Не знаю, но только то, что мы с Машкой сегодня увидели...
- И что же Вы там увидели такого? - продолжал улыбаться Аким, нежно перебирая руками блестящие пряди волос.
Прижавшись к плечу мужа, Настя рассказала ему все, от начала и до конца. Аким приподнял голову и пристально посмотрел ей в глаза, да так посмотрел, что она уж и не знала, что думать. Упав на подушку, он вздохнул:
- Тогда ты у меня тоже ведьма.
- Яаааааааа?
- Да, сегодня ты за один день сбросила годков этак двадцать, - он деланно вздохнул, - вишь, какая красавица лежишь.
- Издевааааешься? - закричала она, набрасываясь на мужа.
- Стюша, Стюша, я ж правду говорю, - смеялся он, защищаясь, - я вон лежать рядом с тобой спокойно не могу, у меня внутри все ходуном ходит. Руки трясутся. пить хочу, и не могу отойти от тебя. Слууушай, может ты и вправду ведьма, а? - сверкал цыганскими глазами Аким, громко смеясь.
- Аким, кто-то у нас по двору ходит, - прошептала Настя, - слышишь, - подняла указательный палец, напряженно вслушиваясь в звуки, доносящиеся с улицы.
- Сейчас посмотрим, кто к нам в гости.
- Умойте! Умойте! - кричали девчата, гурьбой стоящие во дворе, весело размахивая руками и пританцовывая.
- Вот, я вас сейчас, - смеялся Аким, бросая в толпу загодя купленные для такого случая дешевенькие женские украшения.
Настя уже прихорашивалась перед зеркалом. Обхватив ее за плечи, нежно поцеловал ее в плечо.
- Да, плохой из меня теперь хозяин получится.
- Почему? - удивленно повела бровями она.
- Стюш, так я теперь из этой комнаты уходить не хочу, - вздохнул, - и тебя не отпущу. Гори она ярким пламенем эта работа, - сверкнул он счастливыми глазами, еще крепче обнимая жену.
- Вон уже все на гуляния идут. Давай тоже будем собираться, а, - говорила Настя, разглядывая разорванную блузку, улыбаясь своим мыслям.
Подхватив ее на руки, Аким кружился по комнате, крича во весь голос:
- Я тебе новую куплю! Я тебе десять новых куплю!
- Отпусти меня, - смеялась она, обнимая его, еще не веря в то, что вот он, тот Аким, которого она знала и любила. Неужели это правда и он вернулся?

А в деревне уже вовсю правил Иван Купала. Куда ни глянь на перекрестках дорог полыхали костры, поглощая ненужный хлам, который тащили со всех сторон селяне, предавая огню нечисть, спрятавшуюся в старье. То там, то тут раздавались крики облитых грязной водой девчат. Доставалось и народу постарше, но никто не обижался, зная, что это только на пользу.
На поляне у реки молодежь тоже колдовала над кострами. Повсюду лежали кучи березовых веточек для выполнения Ивановых ритуалов. На пригорки закатывались бочки.
Девушки ходили вдоль рощ, собирая травы и цветы, из которых тут же плели венки. Смотреть на девчат в этот день было любо дорого. Каждая постаралась сотворить самый красивый и самый яркий русский сарафан, шитый атласными лентами. А уж надев на голову венки из полевых цветов и трав, они были не только похожи на лесных нимф, но и чувствовали себя ими. А и что говорить. И осанка, и походка – лебедушки, да и только. Здесь на поляне на Купалу женщины становились неузнаваемыми.
У парней глаза горели при виде этих новоявленных невест и чувствовали они себя в этот день настоящими мужчинами, сильными, здоровыми, способными защитить своих нежных и ласковых сударушек от темных сил.
Народ все прибывал, да не с пустыми руками Праздник должен был быть веселым, громким с щедрым угощением. Чтобы было, что и поесть, и выпить. Все, от мала до велика, шли сюда, ожидая от Ивана Купалы своей и только своей судьбы. Старики рассаживались на бревнах, и текли из их уст воспоминания о молодых годах, когда и Иванов день был ярче, и девки были краше, и молодцы – все на подбор.
Ребятня затеяла тут же, на поляне, веселье да забавы, а иные окружив самого почтенного местного старожилу Никона, открыв рты, слушали его рассказ, как он по молодости ходил добывать цветок папоротника, да чуть не погиб .
- Молодой был ишо, дурной – неслух, усе супротив норовил делать. Пошел я темной ночию на Иванов праздник в лес дремучий, а по пути потерял огарок пасхальный. Ох и долго же я плутал по лесу. Думал ужо никогда домой тропинки не свижу. А тут глядь папороть-цвет кровью красной брызгает. Ет мне со страху так почудилось, шибко я тогда испужался. Свет таков шел от его. Кинулся я, окаянный, к цветку ентому, сорвал, да за пазуху. А округ меня нечисть всяка поползла, воет, криком кричит, и усе норовят за штаны и рубаху схватить. Отымали этот чертов цвет. Тикал я от них, что духу было. Как ноги донесли до дому, не помню. Три дни лежал без памяти, спасибо матушка отходила. Вы, огольцы, слухайте, слухайте, да кумекайте себе: волю-то мамков своих исполнять надоть изрядно.
- Ладно, деда.
- Оно, конечно, и поозоровать хочется, - пожал плечами старик, - оно конечно. Ладно, бегите к дружкам, играйтесь.
Дым от костров, горящих по всему селу на перекрестках дорог, медленно стекался вниз к реке, вытягиваясь вдоль берега тяжелой молочной пеленой. Рассеиваясь, он поднимался вверх и уже оттуда полупрозрачной вуалью повисал над водой, придавая округе головокружительную таинственность. Праздничный дух как будто бы уже захватил в свои объятия селян, но тревога, предчувствие чего-то неизвестного мелькала то в женских глазах, то в напряженно поворачивающихся головах.
Все ждали. Кто с интересом, а кто и с ужасом появления Алены с Катериной, понимая, что что-то сегодня будет. Женщины, на всякий случай держались поближе к своим мужьям, а девушки неотрывно следили за своими суженными. То там, то здесь иногда слышался шепоток: «Ну и когда эти ведьмы придут?» Но время шло, их не было, и напряженность потихоньку уступала месту праздничному настроению. Женщины, взявшись за руки повели хороводы. Над рекой зазвучали, растекаясь далеким эхом, красивые русские песни. Ребята начали разжигать костры. Постепенно веселье охватило всех присутствующих. Ребятня наперегонки прыгала через маленькие костры, демонстрируя всем свою ловкость и смелость. Молодежь, кто парами, а кто и поодиночке тоже потянулась, только уже к большим кострам.
Смех, шутки, песни неслись в даль над рекой, путаясь в дымке, и оседали единым праздничным шумом на воду. У каждой женщины, не зависимо от возраста, был сплетен венок из 16 трав и цветов. И каждая из них верила в предсказание Ивана Купалы. Этим венкам предстояло плыть или утонуть. С замиранием сердца и внутренней мольбой опускали их в воду молодые девушки, зрелые женщины и седовласые старушки. И каждая из них ждала ответа от Ивана Купалы на свой вопрос . Счастье и любовь? Неудача и одиночество? Жизнь или смерть? Женские глаза всех возрастов голубые, серые, синие, зеленые, карие, черные и совсем выцветшие сверкали набегающей слезой надежды. Иван Купала… Что-то он принесет каждой из них.
Веселье было в разгаре, когда над поляной завис чей-то крик.
- Пришлииииии!
Все расступились, и по толпе понесся всеобщий возглас удивления:
- Кто это?
- Неужели Катерина?
- Ай, да, ведьма!
Оказавшись в центре возбужденной толпы, Алена с Катериной переглянулись и с громким хохотом, схватившись за руки, побежали к костру. Или танцующие языки пламени или разыгравшееся воображение селян, или все это было правдой, но, только оторвавшись от земли в прыжке, они зависли на некоторое время над костром и медленно поплыли в сторону леса. Две красавицы с распущенными длинными черными волосами и сверкающими глазами, они и вправду были похожи на сказочных ведьм. Одновременно подняв руки, громко смеясь, помахали всем издалека, вдруг растворились в воздухе.
Общий ужас охватил всех присутствующих женщин. Девушки прижались к своим суженым, женщины повцепились в мужей, а старушки усердно крестясь, плевали через левое плечо и шептали
- Тьфу, тьфу, нечистая сила!
Но когда эта парочка снова появилась на поляне, обойдя каким-то неведомым образом замершую толпу с тыла, все с криками бросились врассыпную. Настена тоже была напугана и прижавшись к мужу шептала без конца оглядываясь
- Я же тебе говорила, видишь?
Но Аким был спокоен. Улыбнувшись, он ответил испуганной жене:
- Ну что ты, не видишь шуткуют девки.
- Да ты что, Аким, какие уж тут шутки! Ты же сам видел – они летают! Неееет! Точно ведьмы!
- Ну, молодцы бабы, - продолжал улыбаться Аким, - надо же суметь так перепугать целую деревню!
А Алена, вновь взяв за руку Катерину, медленно пошла по кругу мимо замерших в немом ужасе селян. Взгляд ее жгучих, словно спелая смородина глаз, сверкающих огнями горящих костров, останавливался на каждом лице, словно пытался проникнуть внутрь. Большинство, не выдержав этого бесовского взгляда, опускали глаза. Кто-то прошептал:
- Ведьмака, мужика себе ищет.
На этих словах Алена резко повернулась. Ахнув, стоящие стеной люди, стали пятиться назад. Поравнявшись с Настей, Аленка медленно подняла руку с вытянутым указательным пальцем. Настене показалось, что сердце ее сейчас остановится. Она выбирает ее мужа. «Ну, уж нет! Кому-кому, а этой ведьме я его не отдам, даже на одну ночь – так думала еще не остывшая от объятий и поцелуев Настя, - и вот сейчас он будет ее обнимать? Да пусть она лучше меня убьет!
Повернувшись к Акиму, Настя снова удивилась его спокойствию.
- Ну, бабоньки, побаловались и ладно. Чего людей-то так пугать? Вон дети малые уже плачут, - улыбнулся Аким Алене.
Однако, сверкнув глазами и немного наклонив голову, она шагнула вперед. Поднятый вверх указательный палец, стал медленно менять направление, занимая горизонтальное положение. Не выдержав, Настена рывком встала между мужем и ведьмаками (так она про себя назвала этих подружек). И без того жгучие глаза Алены загорелись дьявольским огнем. Повернувшись к Катерине, она засмеялась. И рука подружки с вытянутым указательным пальцем, так же медленно поплыла вверх, а затем вперед. Две руки словно срослись и с какой-то невозможной пугающей силой поплыли вперед.
Толпа расступилась. И глазам перепуганных селян из черноты окружающего ночного леса предстал молодой черноволосый красавец, высокий и статный. Движения Алены и Катерины словно повторяли друг дружку. Головы слегка склонились в разные стороны, а сросшиеся воедино руки, с вытянутыми указательными пальцами стали медленно расходиться, словно раздвигая что-то. На виду у всей деревни парень начал раздваиваться. И вот уже два указательных пальца уткнулись в грудь двух похожих друг на друга, как две капли воды, молодцев.
Тишину нарушал только треск горящих поленьев в кострах. И вдруг взрывом в небо полетел хохот. Схватив парней за руки, Алена с Катериной бросились бежать к самому высокому костру, и так и не разнимая рук, пролетели друг за другом над извивающимися языками пламени костра, исчезнув в непроглядной тьме. И долго еще где-то там далеко в лесу раздавался хохот, поднимая в небо стаи перепуганных птиц.
- Ну что я сказал, - прошептал Аким, обнимая жену, - шуткуют бабы.
- Да, что ты все шуткуют, да шуткуют, честное слово. Где уж там! Видел – был один, а стало двое. Лицо-то одно!
- Да что же ты у меня такая глупенькая-то, во всякую ерунду веришь, - прижал к себе дрожащую Настю Аким.
- Ну, да, я в ерунду верю, я глупая. Ты посмотри, посмотри вокруг – все, что ль, глупые?
- А вот мы сейчас и посмотрим, - заговорщицки подмигнул он ей, и зычным голосом крикнул, - мужики! А что это вы за бабьи спины попрятались? Ан нет уж их, и не будет! Вся ночь Иванова впереди, и не гоже нам предаваться унынию.
- Давай-ка, мы с тобой тоже через костер прыгнем, - повернулся он к жене, - как тогда, в первый раз. Помнишь?
- Ой, я уж, наверное, и не смогу так высоко, - зашептала она в ответ.
- А мы выберем поменьше, никто и не заметит, - шепнул он на ухо, - только держись крепче.
- Маш, Полин, пошли прыгать через костер, - крикнула Настена уже на бегу своим подругам.
С легкостью перемахнув через костер, Аким повернул к себе разрумянившуюся от бега жену и, обняв ее, зашептал на ухо:
- А спой-ка мне, моя певунья.
Она все поняла и не заставила себя упрашивать. Взяв за руку первую попавшуюся девушку, пошла по кругу, огибая костер.
Русская раздольная, словно птица вольная,
Сильная, спокойная красотой
Пойте, добры молодцы, пойте, красны девицы,
Все, кто любит русскую песню пой….
Это была любимая хороводная того, молодого, горячего красавца, в которого она влюбилась раз и навсегда вот на таком же празднике Ивана Купалы. Одна за другой женщины возвращались в хоровод. И вскоре на поляне кружились уже несколько хороводов. Песни певучие, протяжные и необъятные, как русские просторы неслись к небесам, благодаря Ярилу за щедрость света и тепла.
Парни подбрасывали ветки в костры, поджигали и катали бочки к реке. Влюбленные, обнявшись, разбрелись по лугам и рощицам, а ребятня, усевшись у костров, завороженно слушала сказки, а может и не сказки, стариков. Первые лучи солнца нырнули в дымку над рекой, подкрашивая ее в золотисто розовый цвет. Песни еще звучали, но уже тише и приглушеннее, рассыпаясь бисером по изумрудным лугам, и замирали в тишине. Иванов день подходил к концу. Ярило бросал свои жаркие лучи на благодарную землю, возвещая о наступившем новом дне.
После Ивана Купалы дом Алены осиротел. Окна печально смотрели на дорогу в ожидании своей хозяйки, медленно покрываясь пылью, теряли свою былую свежесть. Огород зарастал чертополохом, постепенно предавая забвению ее заботливые руки.
Ни Алена, ни Катерина в селе больше никогда не появлялись. А эта история, передаваясь из уст в уста, обрастала все новыми и новыми небылицами. В народе говорят, что были эти две женщины на самом деле настоящими ведьмами, но прыгнув дважды через Иванов костер, превратились в неведомых птиц и живут теперь в лесной глуши. Иногда где-то далеко в лесах по ночам раздаются крики, похожие на хохот Алены и Катерины. И кто знает, может быть это и не небылицы вовсе, а самая, что ни на есть правда.