Жил-был Яд Ядович Отрава. Как он жил… Хуйегознает. Он не должен был, но жил.
Ведь все свои годы он проживал на отравленной земле, ежедневно пил отравленную воду, пожирал отравленную пищу, работал с ядохимикатами на ртутно-хлоро-серо-фармальдегидном предприятии. Ударно трудился, блиать, в травильном цехе. Дышал отравленными вредоносными испарениями, сам потел и пердел, как скунс, и зловоние его было омерзительным. И при всём при этом, он жил, сука. То ли организм его мутировал в сторону приспособления к окружающей среде, то ли лимит здоровья был охуенен. Обитающие вокруг люди, которые лично ему были абсолютно до пизды, беспрерывно болели, страшно и мучительно умирали, а он жил. Правда, с кислым выражением лица.
У людей складывался и окостеневал позвоночник, ноготь сходил, мозг пух, глаз мок, нос свербело, ухо сквозило, матки выпадали, а яйца шелушились и отстёгивались нахуй.
А ему похуй, что характерно.

На производстве Отрава был дотошен и скрупулёзен, а в своём травильном деле, беспизды, отменен. Пиздой он занимался в нерабочее время. Раз в неделю к нему приходила толстая и вонючая баба. Приносила с рынка отравленные пестицидами овощи, гнилые фрукты и протухшее мясо, ядовитую колбасу и заплесневелый сыр. Потом она долго варила в огромной алюминиевой кастрюле отвратительную похлёбку на неделю. Яд Ядыч хлебал её не без удовольствия. На второе, как обычно, поедал ливерную колбасу и плавленый сырок, запивая растворителем для лучшей усвояемости.
После трапезы он не торопясь раскладывал бабу, на расшатанном за долгие годы, диване и ёб. Ёб долго, брызгая слюной, изрыгая проклятья и колошматя податливое жирное бабье тело. Под самый конец баба отсасывала своим беззубым ртом его тягучую, густую, как сапожный крем, сперму.
Когда баба начинала болеть и умирать, Яд Ядыч находил новую толстуху. Такой у него был выбор.
С первонаха он женился, как и все, но потом бросил это дохлое дело.

Так бы он и не оставил ядовитого следа на земле, если бы не встретилась ему Ядвига, молодая бойкая посудомойка с заводской столовой. Сам Ядыч туда никогда не ходил, зельц покупал и жрал.
А тут заявляется к нему в цех бабёнка в теле и просит щелочи посуду мыть. Углы ещё, мол, заплесневели, ну и мыши типа заебали, короче.
- Мышей потравить, это запросто, - говорит Отрава, а сам глазком-то зацепился за молодые сиськи, что ходуном шныряли под халатиком, прикинул расклад. Вот с головой у молодухи нелады: космы в разные стороны, где выстрижено, где побрито и косит глазками малость. Ну, да голову ибать дело последнее.
Отсыпал он щёлока, медного купороса замутил и мышьячку в пакет. Взял щепотку, лизнул:
- Хорош, мышьячок-то, качественный! – сказал, тут же растворителя хлебнул, прополоскал и сплюнул. – Как тя звать?
- Ядвигою кличут, - призналась девка заинтересованно.
- Опа-на! Так у нас совпадение как-никак!
- Где?
« В пизде…», - чуть было не брякнул Ядыч, но сдержался и понятно объяснил насчет имён. Потом добавил:
- Неслучайно это… судьба… иди-ка сюда.
Повел он её в подсобку, на топчанчик посадил, растворителя с конфетюром намешал, угостил. Слово за слово и отъибал.
Девке понравилось. Стала бегать к нему при всяком удобном случае и за щёчку брать приноровилась.
Однажды в её дурную голову заползла мысль о беременности. Начала замуж проситься. Но Ядыч эти разговоры пресек. Нехуй, мол, экология плохая и международное положение нивпизду. А Ядвига свои мыслишки затаила, так ведь завком обещал квартиру матерям-одиночкам. Поэтому она, не долго думая, в одну из встреч не сглотнула как обычно всю сперму Ядыча, а обильно намазала ею себе два пальца и запустила их тут же в свою пиздятину.
Пускай не покажется кому-нибудь странным, но это чучело забеременело. Через определённое время, молодка прикинулась Ядычу больной и съибалась рожать. Не доносила, конечно, но родила, скинула вернее, нечто дохленькое прямо в общаге. Посмотрела на него, потрогала и хотела уже в «мусорник» выбросить. Но выкидыш вдруг ожил и заорал, как резаный.
Девка обрадовалась, достала из пазухи сиську и стала кормить дитя.


Выросло дитятко, хорошенькое! Волосёнки завиватенькие, носик востренький и три глаза, о! Два спереди, один сзади. Умный, по страшному. Ничему учить не надо, всё, падла, знает. Ведь мать его всю дорогу с собой таскала, подрабатывая в разных местах. И он где-то подсмотрит, где-то услышит, где-то наловчится. Ещё бы, глазастый.
Квартиру однокомнатную Ядвига с сыночком получила, когда мамкой стала. Так что, устроилась.
Повадился к ним захаживать некто Бодунов-Рыгайло, бывший артист оригинального жанра, ныне книгочей-выпивоха. Читал запоем. Прочтёт и к букинисту на обмен.
Пацанёнку двенадцатый годок пошел, когда мамка стала хворать и умирать собралась. Так вот этот артист спас её.
Вычитал, падла, в одной старой книге, как и что, делать: очищение там, голодание и прочие процедуры. Сначала он поил мамку целую неделю одним, разведённым в трёхлитровой банке, лимонным соком. Натуральные лимоны ему переслал цирковой корефан, ныне чабан, бывший укротитель овцебыков и козлокоров.
После этого пойла поставил он мамку голую на коленно-локтевые суставы в «позу тигра» прямо на полу, всадил ей в жопу клизму касторового масла, а затем вставил кишку резиновую, по которой стал спускать внутрь полведра кипяченой охлаждённой воды, опять же с лимонным соком. Мамка орёт, а он издевается гнида:
- Орёшь, значит, жить хочешь.
- Ой, не могу, до унитаза не добегу.
- А не надо бежать, в тазик сходишь. Поглядишь чё у тебя там… - и встать заставил, да поплясать, попрыгать чуток, вот заразе.
И, действительно, как попёрло с неё: сначала пробка вышла с кулак; затем колбасы пошли, сначала твёрдого копчения, потом полукопченые, а затем сосиски выходить стали; после паштеты пошли; следом коконы зелёного цвета полезли. На третий день процедур вышли гроздья бобовых, стручковые вылезать стали. А на пятый день – пошел просто стройматериал в виде камней и песка.
Бывший артист из этих камней и песка соорудил фильтр. Пропустил через него воду и стал варить её. Где-то час варил, потом охладил и по полстакана стал давать пить мамке.
И полезли из неё всякие гнусные твари. Ужос, нах! Глисты стали выползать, черви, аскариды, жуки и солитёры. Из глаз даже красненькие такие извивались. На какой-то счастливый день из мамки цепень показался с выпученными «глазами-присосками», который жрал её изнутри, сука, долгие годы свои. Артист оригинального жанра, ловок опизденительно, зацепил он этого гада за «глаза» и, сильно напрягаясь, из жопы любимой извлёк.
Не будем более углубляться в дальнейшую очистку печени, почек и суставов – охуенно трудоёмкий технологический процесс.
Факт на бабьем лице – не узнать йобана! Особенно после принятия пенной ванны. Афродита, блять! Что бока возьми, что грудя прижми, что за жопку ущипни. Высший сорт, по меркам Бодунова-Рыгайло.
- Могём, однако! – сказал, довольный своей работой, артист.

А пацан-то всё видит, всё запоминает, на усишко наматывает. Ещё когда лечение шло, он своим третьим глазом подметил изменение в маманькиной ауре. Видит он её, ауру эту, наибаццо цветовое изображение, вроде как на мониторе. Каждый орган по своему светится, чует третий глаз его какие-то инфра-лучи, что исходят от живых тканей. Воспалился орган или омертвел – меняется окрас. Стал он эту свою способность развивать, книги сожителя мамкиного почитывать о человеческом организме. Самообразовался потихоньку и на практике поднаторел. Цель в жизни увидел, возмужал.
Тут ему мамка поведала, о настоящем отце рассказала. И повела к Яд Ядовичу, которого семнадцать лет не видела.
Живой, однако, Отрава. В пенсионных летах, но крепок вроде, жилист и, поди, сноровист по-прежнему. Хотя ногами худ стал, а животом припух. Никак поверить не мог, что эта красотка – его бывшая баба и есть. Подробности стал расспрашивать – поверил. А тут ещё пацан вымахал, выше отца. На него похож.
- Неужели я такого смастерить смог? – недоверчиво пожимает плечами Отрава.
- Смог, Ядыч, с Божьей помощью… ну я пойду, не буду мешать общению отца с сыном… - и махнула хвостом.
- Куда ж ты? – спохватился было Отрава. – А-а-а, ладно, дело прошлое. Давай сынок покалякаем за жизнь… и по 50 капель растворителя йобнем… за встречу.
Налил в стаканы, а сынок достаёт из кармана пузырь отфильтрованной воды:
- Разбавлять надо папаня, если жить охота.
- Он меня ещё учить будет, сопля, - сердится отец, - вишь я каков! Никогда не разбавлял и тебе не советую. Кайфа ты жизни не понимаешь.
- И в чём же твой кайф, папаня?
- Кайф у всех одинаковый: пожрать, выпить, поспать… имею ввиду, с бабой побаловаться. Всё.
- А делом заняться?
- Каким делом? Работа что ль? Работа дураков любит.
- Бестолковая работа, папаня. А творческая – это и есть мой кайф.
- Смотри, какой грамотный… последыш…
Сын слушает, да поворачивается иной раз, третьим глазом поглядывает.
- Ты чего вертишься, не сидится на месте-то…
- Да, папань… не нравится мне в голове у тебя холодная зона и печень… На стакан растворителя только хватит.
- Чего ты болтаешь, сынок?
- Очищаться тебе надо пока не поздно.
- А на кой мне быть чистым в этой грязи? Я – Отрава, понимаешь, а ты из меня… Ай-Болита хочешь сделать. Да ни в жисть! Кому это грязь, - и он широко развёл руки, - смерть одна, а по мне – мать родна. Усёк?
- Это тебе. А людям?
- Люди сами себя травят ежедневно, не замечая этого. А я никого и никогда, кроме, канешна, стекла и металла. Меня же травили, да ничего у них не вышло.
- Так и я о том же… раз у меня дар есть…
- Какой дар, сынок?
- Людей видеть насквозь, болячки определять.
- Коли так, давай действуй по-своему… Ну, а я по-своему жить буду. – сказал Яд Ядович, налил своего растворителя полстакана и глушанул…
Тут же и отдал душу. Пошла она по миру гулять самостоятельно.
А вы как думали?
Чудес не бывает. А если они и случаются, то их заранее тщательно готовят.