ТРИ НЕТОВАРИЩА

Назвать их товарищами или друзьями не берусь. Они никогда и не были мне особенно близки. Собственно, просто одноклассники. 10 «Б» класс уникальной спецшколы. Лицея, как сказали бы сейчас. Куда отобрали победителей физико-математических олимпиад. И стали учить побеждать дальше.

Атмосфера тайны, редчайших, только нам доступных знаний на грани волшебства и фокуса… Элегантный, как воздушный змей, Бог физпрактикума Виталий Андреевич хладнокровно с размаху бросал в истертую классную доску головастый резиновый мячик. И тот с громким хлопком рассыпался, разлетался, звенел колючими осколками по полу. Это чудо из чудес, равное только что восторгу счастливцев, увидевших бесподобного Чаплина – первыми! первыми среди всех людей! – имело скучное материальное объяснение: мячик предварительно был облит жидким азотом. А при таком раскладе, извините, любой зазвенит: все-таки минус двести градусов по Цельсию…

Школа была задумана как производство. Плановое производство юных физиков и математиков. Преподавал в школе и ее основатель Андрей Николаевич К. Человек, который – на минуточку! – придумал, говоря по-простому, теорию вероятности. Сбив на плечо галстук, так далеко, что полуразвязанный узел топорщился практически на спине, Андрей Николаевич торопливо рассказывал об экспериментах с кубиком, который из раза в раз падает прихотливо на одну и ту же грань. Запачканный мелом, как разведчик в пятнах маскхалата, К. с головой уходил в рассуждения, упоенно крошил мел, словно хлеб голубям, забывая об аудитории. Слушать его было невозможно. Аура причастности к великому сковывала. Счастливые пленники. Будущий физико-математический спецназ.

Я расскажу о трех моих нетоварищах по классу. Алексеев. Кудряшов. Лефорт.


АЛЕКСЕЕВ

В лицее был сразу определен в категорию «гениев». На очередной контрольной по физике смешливый Евгений Николаевич – сгорбленный добряк со смешливыми глазами – в качестве образца, но и хохмы ради вывел на доске пример оформления задания:

«Работа ученика 9 «А» класса Птичкина Ястреба Львовича». В ответ таки была получена тетрадь именно с этими очаровательными позывными. Птичкин Ястреб Львович. Это не было шуткой. Это Алексеев, нырнув в физику, остальное просто выбросил из головы, поскольку остальное – скучно. Проще говоря – рассеянный был.

Физика для Алексеева была жизнью истинной. Выныривая из нее в силу необходимости, он попадал в жизнь виртуальную. Последствия такого перекоса весьма логично оформились в стимулирование виртуальной жизни известным способом.

Началось все еще в школе, в самом конце десятого класса. Алексеев возглавил сборную команду страны на международной олимпиаде по физике. Легко «срубил» главный приз, набрав максимум возможных баллов. А на банкете, любезно организованном принимающей страной – старой, доброй, чопорной, хранящей меч короля Артура (а в будущем – с не меньшим пристрастием - миллиарды Березовского), изящно отличился дополнительным рекордом. Алексеев добросовестно выпил все шампанское советской команды (официально выделялось по бокалу на участника) и еще половину объема, предназначенного команде дружественной Болгарии. Скандал с трудом удалось замять до прилета на суровую родину.

Алексеев, как победитель международной олимпиады, был принят на физфак без экзаменов. Учеба не мешала и не влияла на ход его жизненных событий. Алексеев жил в физике, как Моцарт в музыке. Формулы, законы и эксперименты были покорны ему, словно женщины ловеласу. Параллельная физике виртуальность продолжала развиваться независимо. Вся общага и весь курс звали его не иначе как «пьяный Алексеев». Устойчивая кличка не подвергалось сокращениям, модификациям или улучшениям.

Холодным декабрьским вечером сердобольная бабуля-вахтерша и хмурый прыщавый аспирант из оперотряда подхватили под руки пьяного Алексеева, бездыханно уткнувшегося во входную дверь общаги. Тело не реагировало. Команда спасателей потащила молчащее тело в скромные студенческие апартаменты. Пьяный Алексеев ничего не говорил, ничему не удивлялся, никого не обвинял. А мирно продвигался к своей комнате, обхватив бабулю и аспиранта вялыми длинными руками, словно раненный пулеметчик.

Истощившись, задыхаясь от усталости, добровольные спасатели открыли обшарпанную дверь безвольным лбом пьяного Алексеева и мрачно спросили население прокуренной каморки:
- Этот - ваш?
И пока, отвлеченные от учебников и конспектов соседи чудо-физика собирались реагировать, пьяный Алексеев, молниеносно выйдя из мира алкогольных грез, радостно вскинул пшеничную голову:
- Наш!

После этого запоздало глотнул табачного воздуха, икнул, и - отрубился напрочь. Вся доступная энергия, укомплектованная Эйнштейном в произведение массы на квадрат скорости света, реализовалась пьяным Алексеевым без остатка. Сопровождающие сбросили спящую ношу на грязный пол.

Я помню пьяного Алексеева, сшибающего гривенники и пятаки в пивной под неистребимым названием «Тайвань». Он органично возникал из-за плеча, словно муха, неустанно барражирующая среди селедочных голов и пивных луж. Он появлялся, уже вперив внимательный взгляд в твою ладошку, на которой теснились монеты, подвергающиеся пересчету при очередном походе за кружкой пива. Получив законную дозу, пьяный Алексеев затевал неизменный глубокомысленный монолог:
- А он мне говорит: пиши диплом! Ты, говорит, почему сачкуешь?
- А ты?
- А я говорю: как?! Как можно вот так вот – все взять, бросить, забыть о духовных бедах, забыть о горе людском?! А?!! А у меня бабка! Одна! В деревне! Ей никто! Слышишь?? Никто не помогает… а он говорит: диплом…

Менялись собеседники. Тикали часы. Пьяный Алексеев плавно перебирался из Тайваня в известный магазин на улице Дружбы, где заканчивал мучительный день, до краев наполненный поисками духовной опоры, маленькой бутылочкой коньяку. Удивительно, но пьяный Алексеев всегда был пьян и никогда не был одинок.

Университет окончил легко, как и все, что он делал…

Он нашел меня по «Одноклассникам». Написал подряд два или три коротких письма. По тексту было видно, что нетрезв. Скудные биографические данные выстроились в двухэтапную историю жизни. После университета восемь лет трудился доцентом физики в провинциальном политехническом институте. На втором этапе пьяный Алексеев – офисный сисадмин. Но и там, видимо, были проблемы. Алкогольные. Последнюю весточку прислал мне пять лет назад. Это была фотография: Алексеев строго смотрит в кадр через толстые линзы старомодных очков. 10 «Б» класс.


КУДРЯШОВ

Встретились в уютном итальянском ресторанчике, на набережной Москва-реки, совсем недалеко от Кремля. Митька Кудряшов сидел в почти пустом зале, скрестив руки на полусфере объемного живота и кротко глядя перед собой. Абсолютно без налета блестящего энергичного олигарха, коим он был все бурные девяностые, входя, например, в круг друзей вице-премьера Бориса Дубцова.

Нынешний Митька больше походил на расстроенного бюргера, подсчитавшего вечернюю выручку. Увидев меня, он радостно поднялся из-за стола, и, неловко столкнувшись со стулом, торопливо направился ко мне. Обнялись, похлопали друг друга по спинам. Устроились за круглым столиком.

- Ты не изменился, - растерянно произнес Митька.
- Да ладно, а как же моя седина? – рассмеялся я в ответ.
- Только вот седина, а в остальном такой же, как в школьные годы.

Митька выглядел разбито, короткие полные ручки топорщили дорогой пиджак, неорганично элегантно сидящий на могучих плечах. Классический живот загораживал хозяину зону обзора радиусом в полметра… Редкие волосы, испуганно облепившие блестящий лоб, явно не годились на роль наследников отчаянной густой шевелюры, обладатель которой в юности носил кличку «белокурая бестия». Я смотрел на Митьку, тщательно контролируя свою мимику, дабы не проколоться, не выдать печаль и разочарование от увиденного.

- Давай будем кушать, - Митька коротким жестом подозвал жердеобразного официанта, и, глядя на меня грустными глазами, заботливо пододвинул меню.
- Что брать? Я не знаток итальянской кухни…
- Все, здесь все вкусно. Вот рекомендую осьминогов. Возьми пасту. Паста у них хороша.

Заказав себе моцареллу и кофе с молоком, Митька мешковато расплылся под пиджаком, и осторожно сказал:
- Рассказывай. Я сто лет никого из класса не видел, ни с кем из ребят не разговаривал. А! Подожди. Сначала я тебе подарок сделаю.

Он водрузил на живот толстокожий портфель, клацнул зубастым замком и вынул яркую синюю книжку, написал пару фраз на форзаце, протянул мне. На обложке мерцала золотистая череда строгих букв:
Д. Кудряшов «Проблемы метафизики личности в русской философии XIX века».

- Моя докторская диссертация. Три дня назад. Стал доктором философских наук.
- Ты?! Философских?!! Ты же в школе, помнится, двух художественных книжек не прочитал, только то, что по обязательной программе...
- Да я и сейчас-то не особо читаю. Ну, конечно, Достоевского, Толстого. И русских философов…
- А после университета, ты, если не ошибаюсь, попал в Химпром…
- Да, через отца. Ты же знаешь, он был не последним человеком в министерстве…
- И ты стал самым молодым директором крупнейшего Химического Концерна. Я читал, орден из рук Бориса Николаевича получил на волне строительства новой России…
- Я тогда два ордена за год получил, - равнодушно поправил Митька, глядя в окно на набережную…
- Ну и там же карьера такая пошла, что просто дух захватывало!
- Не все, конечно, так просто... Ты кушай, кушай. На втором курсе – ну мы-то с тобой сразу разошлись: разные факультеты, разные друзья-подруги - меня закрутило так, что едва успевал оглянуться… На втором курсе я… на спор женился.
- На спор?..
- Ну да, сидели с ребятами на лестничной площадке в общаге, пили пиво. А я… пари заключил: женюсь на первой девчонке, что пройдет мимо. Слава богу, девчонка оказалась симпатичная, умница. Женился…
- Ну ты даешь…
- Было дело, гусарили, - устало улыбнулся Митька, - распределение получил на Алтай, жена поехала туда с большой неохотой. А мне нравилось. Эта общажная жизнь. Студенческий стиль… А в середине восьмидесятых - та страшная авария на Химическом комплексе. В Беларуси. Меня, как и всех из Системы – бросили на ликвидацию.
- Честно, Мить: страшно было? Ты-то ведь понимал, как химик, чем грозят последствия? Ведь там все было пропитано этой дрянью – воздух, вода, земля?
- Понимал. Даже больше понимал, чем ты можешь представить, - митькина спокойная, почти деликатная манера говорить начинала настораживать. Я никак не мог совместить замоноличенный в памяти образ циничного, веселого мажора с аккуратным, скучным толстяком – медлительно оплывающим, словно могучая свеча.

- Но разве в двадцать пять лет чего-нибудь боишься?.. Я стоял на самом Куполе через неделю после аварии. Я входил в зараженные залы. Я работал, как воевал. По двадцать часов в сутки. А когда вернулся через полгода домой, квартира была пуста. Жена ушла, даже не позвонив…
- А ты?
- А что я? Я ничего. Квартиру в Москве дали. Посыпались ордена, кабинеты, деньги... Получил должность в ранге зам. министра… И бросили на Пермский химкомбинат. Самый крупный и подчистую разваленный к тому времени.
- И ты опять рванул в бой…
- Да. Я только тогда и живу, когда максимум неопределенности. Когда кругом опасность. В Перми пошли разборки с чеченами – они держали под собой комбинат. Все переговоры с ними вел я: губернатор аккуратно отвалил…
- В прессе были слухи, что якобы ты растащил Росхимбанк – перевел все структуры в Пермь, и «расфасовал» по карманам…
- Враньё, - спокойно отмахнулся Митька, - сплетни. Вот этого не было. Векселей я тогда выпустил несколько тысяч, это да. Ситуация была крайняя. Надо было спасать комбинат, людям зарплату как-то платить. Через два года все векселя погасил. Все. До единого.
- Ну и жил, материально не стесняясь?
- Я всегда имел масло на хлеб… Потом женился вторично, на этот раз счастливо. Сейчас с женой двадцатый год живем душа в душу. Сын, дочь.
- Но что же случилось на Химкомбинате, почему ты там не задержался?
- А я там все наладил, и… все. Перевели в Москву. А потом… вызвал меня как-то помощник министра. Дал указание провести ряд сомнительных схем приватизации по министерству. Я не поверил. Пошел к министру. Он ответил: «Да, ЭТО надо сделать». Я даже не стал дискутировать. Подал заявление об уходе.
- Уговаривали остаться?
- В таких случаях не уговаривают. Делаешь шаг – знаешь, куда и зачем идешь.
- Потом ведь была громкая история. И много народу по той теме сидело.
- До сих пор сидят. Основных вытянули. Меня бы кинули. Я это и тогда знал.
- И что дальше?
- Ничего, - Митька отломил кусочек хлеба, повертел в руках, - ушел. В никуда. И… заболел. Сильно.
- Алкоголь? Наркотики?
Митька удивленно вскинул белесые брови:
- Нет. Не пью. Уже двенадцать лет. Наркотики… Тоже нет. Просто… Я всегда жил на предельном напряжении, тащил дело, решал проблемы, вел переговоры, а тут – пустота… Заболел резко, как будто свалился посреди прыжка. Депрессия.
- Долго?
- Два года. Жена ни на шаг не отходила, она меня и вытянула. В Германию возила. Там обнаружили опухоль в мозге, вырезали. В больнице я задумался о жизни… Ну как бы это сказать, о главных вопросах, что ли. Начал читать книги по философии… Потом защитил кандидатскую. Теперь - вот, - Митька кивнул на книгу.
- А сейчас?
- Преподаю в университете.
- Много платят?
- На бензин не хватает. Но это не важно. После Химпрома у меня денег осталось на две жизни. Есть квартира на Бронной. Я там не живу – отдал родственникам. Сам с женой и детьми на даче, двадцать третий километр по Киевскому шоссе. Построил еще в те, горячие времена.
- Можно смешной вопрос? Ставишь двойки студентам?
- Двойки? Зачем мне проблемы?
- Жизнью доволен?
- Я встаю в шесть утра. Читаю до завтрака. Затем гуляю, пишу. Еду в университет. Потом - домой, читаю, пишу. Ложусь спать за полночь, - Митька отвечал методично, монотонно, явно не на мой вопрос. Перед прощанием, скользнув указательным пальцем по легкой выпуклости на обширной залысине, сообщил:
- Скоро поеду в Германию. Опухоль начала расти. Но это мелочи, решим.

…Я вышел из ресторана и оглянулся. Митька, задрав подбородок, долго и серьезно прощался с долговязым официантом, жестикулировал, жал руку. Затем неспешно развернулся, и слегка покачивая раздутым портфелем, догнал меня. Мы кратко попрощались. Митька направился к зарычавшему «Инфинити». Водитель предупредительно открыл дверь, как в кино про боссов.


ЛЕФОРТ

Фамилия, понятное дело, удивляла. Била сразу в глаза. Сашка Лефорт спокойно комментировал цепочку предков вплоть до Франца, рассказывал, как часть родственников, оставшаяся в России после революции, «деформировала» фамилии, превратившись в Лефотовых, Лефоровых и даже Лефтовых…

Самым знаменитым был двоюродный прадед Сашки Иван Александрович Лефорт, крупнейший филолог-славист, основатель славянского историко-сравнительного языкознания.

Сашка был первым, и, наверное, единственным в клане Лефортов физиком. Про таких говорят: родился с вольтметром в руке.

Сашка все время что-то паял, вечно переделывая и дополняя внутренности магнитофонов, осциллографов, весов и прессов…. С одинаковой силой и легкостью окунался в физику, алгебру, химию… Все делал с ироничной усмешкой, был неизменно любимцем девчонок. Уже учась в университете, неожиданно поразил меня мелким шулерством. За двести рублей продал мне магнитофон «Маяк-203», собственноручно им перепаянный и перелицованный в музыкальный центр. Позже совершенно случайно всплыл факт, что перед продажей Сашка поменял пару каких-то там кондёров и, главное – сменил магнитную головку, выдрав ее из старого разбитого аппарата. Я был шокирован, раздавлен. Сашка оперативно все восстановил. Но растерянный взгляд каждый раз при встрече отводил в сторону.

После университета Сашка резко стартовал в Институте Физических исследований Академии Наук. Защитился, в считанные годы стал завлабом. Яркие девяностые, похоронившие надежды одних, а прочих вознесшие до небес, были благосклонны к Лефорту. На вершине карьеры молодого ученого Сашка острым нюхом определил правильный вектор и беспроигрышный тензор перемен. После чего незамедлительно рухнул в коварную пучину бизнеса, взмыл к неверным горизонтам нарождающегося капитализма, увлекся дразнящим поиском не надоедающих материальных благ.

Стадия мелкой торговли и суетной спекуляции заняла не больше года. Эра карманных банков знаменательно совпала с рождением персональных компьютеров: частное, приватное, личное развивалось, размножалось, мстило за десятилетия господства общественного и чужого. Сашка очень быстро стал начальником департамента информационных технологий в крутом банке, получив стабильную зарплату в рублях и - более солидный доход в еженедельных конвертах, начиненных шуршащей зеленью. Жизнь наладилась окончательно. Но только до девяносто восьмого года.

О том, что перемены грядут, и, более того – что они грянут чрезвычайно болезненно, Сашка узнал раньше многих россиян: сначала исчезла ароматная банковская зелень, потом стали редеть выплаты в деревянных, пока и они окончательно не застопорились. До черного августа было еще полгода, а Сашка уже улетел – правильно, в Америку. Здесь он обрел статус аналитика в одной из биржевых контор. И, по слухам, зарабатывал весьма недурно.

…Сашка Лефорт сидит у меня в конторке, на крохотной офисной кухоньке. Пьем чай, заваренный из пакетиков. Я допрашиваю его о западном житье-бытье. Сашка весел, прост, насмешлив. Рассказывает, как всегда, фирменной скороговоркой, поминает интегралы, функции, тренды.
- Может, по коньячку?
- Я вообще-то не пью… А, давай, - Лефорт вальяжно даёт отмашку.

Я бодрой походкой направляюсь в свой кабинет, где в угрюмом металлическом шкафу покоится початая «Метакса». Нашариваю среди мелкой рухляди два мутных стакана. Пристально проверяю стаканы на стерильность. Достоверности ради наполняю стакан на четверть, выпиваю. «Проверено: чистый». На кухне застолье продолжается недолго: Сашке еще в аэропорт, в Москве он проездом. Провожаю его до метро.

- Скажи, Сань, а вот университет, спецшкола наша, ну математика, наконец – помогает это тебе, на твоем Уолл-стрите? Хозяева ценят?

Сашка недолго молчит. Затем взрывается, в секунду разбив все благодушие и «упакованность», полчаса назад активно демонстрируемые в коньячном диалоге:
- Палыч, это никому не надо!..
- То есть??
- Нас обманули! Нас поймали на удочку… Нам говорили: учитесь, математика, образование – это путь к успеху, это обеспеченная карьера…
- Ну, это конечно, прекраснодушие в известной мере. Но и мне, и тебе эта математика помогала всю жизнь…
- Нет! – зло выкрикивает Лефорт, - нет! Там! Там - никого не интересует, какое у тебя образование. Не это главное! Там рулит один маленький нюанс: умение управлять людьми! Вот такая мелочь. Всё, Палыч! Всё! Остальное – блеф! Научись управлять людьми – и ты богач! А я… а мы… Мы классно программируем и знаем всю эту геометрию и кванты, на которые ушли годы… Да вся жизнь… А мой шеф в конторе – просто умеет убеждать и управлять. И не знает он ни интегралов, ни дифференциалов… Мне никогда не добраться до его статуса…

…Сашка машет мне неуверенной рукой. Двери вагона захлопываются, Сашкино лицо за стеклом тускнеет… Сначала уплывает Сашкина улыбка, следом – цепь светящихся окон. Наконец, последняя красная лампочка тонет в чреве тоннеля…

…Я иду на эскалатор. Фамилия Лефорт легко ищется в интернете. Я знаю, что по пятницам Сашка много пьёт, садится в интернет и ругает на различных форумах Америку. За то, что Америка дает возможность заработать индусам и китайцам, которые отбирают заработок у него, у Сашки Лефорта. Я знаю, что с женой он разошелся. Они воюют между собой посредством дочки – у кого она будет жить следующий месяц. Зарабатывает Сашка действительно прилично.


НЕМНОЖКО О СЕБЕ

… Мой рабочий день только начался. Я просматриваю подготовленные акты, визирую выставленные счета, звоню прорабу по поводу заказа бетономешалки. Маленькая фирма, а забот полно: один начальник и три сотрудника. На экранчике мобильного радостно загорается черным по белому: «Андрюха». Телефон настойчиво поет, упорным шмелем бьется по столу, ворча и вибрируя, пока, наконец, не успокаивается: я нажимаю клавишу «Ответ», подношу мобильник к уху:
- Здорово, дружба!
- Пап! Привет! У меня вопрос.
- Слушаю.
- В триста семьдесят пятой задаче требуется доказать, что через точку пересечения биссектрис двух углов проходит и биссектриса третьего угла треугольника.
- Ну давай рассуждать. Пусть у нас есть треугольник АВС. Биссектриса АО – это множество точек, равноудаленных от сторон АВ и ВС угла САВ. Так?..