ЧЕЛОВЕЧЕСТВО В ЗЕРКАЛЕ

Обычный сентябрьский день Петербурга завершался бардовым закатом массивного солнца. Василий Алексеевич Овсеев неторопливо возвращался с работы, наслаждаясь насыщенностью вечернего пространства. Он был учителем литературы одной из школ этого города. Его возраст уже ни к чему не обязывал: 40 лет – время, когда жизнь приняла ровный характер. Без каких-либо изменений человек течёт в потоке своей судьбы, сформированной им за годы молодости. У Овсеева было хобби, точнее сказать, возможность быть в гармонии с миром, – наблюдать за природой, птицами, летящими в небе, за урбанистической вознёй города, жизнью людей, потому что своя жизнь его мало интересовала. Он считал себя потерянным во времени, в сером месиве обыденной толпы, не оставившим свой след в истории человечества. Его основной чертой был максимализм – стремление достичь совершенства в своих способностях, выделиться в серой массе, шокировать её, но в какой-то момент он поломался, как спичка, будто часы. Под давлением неудач, разочарований и устойчивого постороннего безразличия и непонимания – жизнь приобрела инерционный характер. Впоследствии Овсеев часто презирал себя за слабохарактерность, трусость, непрактичность и легкомыслие, замуровавшие его новаторскую личность в ржавые стены квартиры, надоевшей до тошноты. Ненавидя повседневность, он любил оригинальные макеты взаимоотношений людей на сценах театров, софистические копии жизни на экране телевизора, никому ненужные сюжеты своих рукописей.
Прохаживаясь по бульвару, осматривая пространство, Овсеев обратил внимание на красочную афишу, которая бойко, точно базарная баба, приглашала на «премьеру экзистенциальной авангардной кульминации смысла жизни» под постановкой известного драматурга В. И. Крашневича. Спектакль назывался «Человечество в зеркале». Звучало интригующе, но чем можно было удивить Овсеева? Хотя другой альтернативы кроме представления он не видел: заскорузлые стены, капли крана, взгляд в окно.
«Ладно, разорюсь. Один раз живём!», восторженно решил Василий Алексеевич.

Сидя в кресле под номером 21, Овсеев испытывал странное сочетание переживаний: грусть, возникшую из-за опустошения кошелька, и восторг от предчувствия грандиозного зрелища. Народ собирался эклектический, заполняя весь театр. Ожидался аншлаг. Овсеев иронично истолковал спонтанно возникшую тягу народа к культуре массированной пиар атакой средств массовой дебилизации. Если бы спектакль ставил не Крашневич, он ни за что бы ни купил билет за такие деньги.
К Овсееву подсел добротно одетый лысый маленький старичок с треугольным лицом, в очках. Не хватало только бородки и трости, чтобы увидеть Чехова наяву. Забавная была бы картина: учитель пришёл посмотреть на своих учеников. Как оказалось, старик пришёл ни один: в рядах протискивалась большая тучная женщина, судя по всему, – его жена. Подсев, она тут же зашептала старику что-то на ухо – он глубокомысленно кивнул. Справа от Василия Алексеевича занял место молодой коренастый человек, стесняющий Овсеева плечом. Передний вид соседей нижнего ряда был представлен головой откровенно выраженного еврея, неуместной женщиной из деревни в цветасто-кружевном платочке, девушкой с довольно пышной экстравагантной причёской... Людей было много, но Овсеев решил сосредоточиться на предвкушении спектакля.
Театр густел шумом обсуждений, нетерпения и суеты. Зал был полон, люди жаждали зрелища.
Прозвучали предупредительные звуки – тишина и ночь заполнили пространство. Шорох открывающихся штор – представление началось. От переизбытка переживаний Овсеев вздрогнул. Старичок буркнул: «Не мешайте смотреть!» Неожиданно вспыхнул обычный свет театра, и зрители увидели вместо сцены огромное зеркало, в котором отражался весь зал. Каждый мог увидеть себя и всех пришедших сюда. Василий Алексеевич разглядывал в зеркале мозаику недоумений, удивлений, разочарований, усмешек, смущений, осуждений... В своём лице Овсеев отметил интерес, смешанный с радостью. Супруга зашептала что-то на ухо своему мужу и поправила причёску. Старик неодобрительно покачал головой. Гул публики пробежался испуганной кошкой и стих. Снова ночь. Зазвучала интригующая скрипичная партия. Сцена начала вспыхивать нагнетающим быстрым мерцанием. День. Зеркало медленно стало подниматься вверх под гулкие буддийские барабаны, образуя щель между полом и зеркалом, в которой зрители увидели сквозь толстое стекло точно таких же зрителей, пришедших на этот же спектакль. В поднимающемся отражении и в бинарной публике Овсеев смотрел всеобщее оцепенение, на лицах – недоумение и удивление. Ирония почти исчезла. Постепенно зал немо заёрзал, аншлаг задрожал. Музыка оглушала. Особо энергичные зрители вскакивали со своих кресел, бойко выражали возмущение соседям, пафосно махали руками, оборачивались по сторонам. Некоторые демонстративно уходили. Были и те, кто непринуждённо смеялся. Девушка, сидящая напротив Овсеева, содрогалась то ли от смеха, то ли от слёз. Музыка замолчала. Чехарда эмоций, хаос криков – всё смешалось в ощущение сна. «Базар в храме», – констатировал Василий Алексеевич. Он не был разочарован: «рассматривать в зеркале свои грехи – прекрасная идея!». Подарок для тех, кто умеет думать миром, для остальных – позор.
Интеллигентная мама непреклонно тащит за руку ревущего мальчика лет шести… Школьница старших классов, оторвавшись от своей хохочущей группы, достала из кармана яблоко, кусает его… Мужчина средних лет звонит по мобильному телефону, активно жестикулирует…
«Господи, как всё ничтожно в этом мире! – воскликнул про себя Овсеев, сквозь пальцы наблюдая за происходящим. – Мы такие же, как и две тысячи лет назад».
Зал нехотя редел с обеих сторон. Незаметно ушли супруги. Коренастый сосед коротко похлопал в ладоши, пожал Василию Алексеевичу руку и тоже удалился. В уходящей толпе прорвался хрипящий крик женщины: «Украли! Деньги украли!» На неё никто не обращал внимания, протискиваясь в двери. Кульминация сходила на «нет». Занавеса не было. Актёры предопределённо и устало доигрывали свои роли. Спустя примерно полчаса спектакль закончился, когда Овсеев последним ушел со сцены.
2002, 29.10.2004 г.