Залогинься!
Слушай сюда!
poetmarat
Ира - слитонах. По той же причине. Француский самагонщик
poetmarat
Шкуры - слитонах. За неуместностью. Француский самагонщик |
Автор: Будетлянин
Рубрика: ШМУРДЯК Кем принято: Француский самагонщик Просмотров: 938 Комментов: 13 Оценка Эксперта: 8° Оценка читателей: 22° …Мне было 14 лет, когда Анжела стала для меня богиней животной страсти и теперь, исчезнув из поля моего зрения навсегда, превратилась в красивую мраморную статую, вызывающую при внутреннем созерцании лишь сожаление и тоску. Кто был я для Анжелы – интересный друг, которому можно рассказать о многих сокровенных вещах, а в ответ: внимание, совет, добродушное снисхождение, но никак не осуждение. Но то была только игра… Мне трудно даже предположить, что притягивало Анжелу ко мне.
Однако все эти перечисленные метаморфозы и разочарования произошли ни за один месяц или год, а длились на протяжении, примерно, десяти лет. Началось всё внезапно, как вспышка молнии в пасмурный зимний день. Во время большой перемены я сидел в беседке на заднем дворе школы. Обстановка стандартная: завсегдатаи-пацаны курили, харкая на пол, на теннисном столе играли в карты, матерились, рассказывали похабные анекдоты. Из девчат присутствовала только Маша, учившаяся на два класса старше меня. Она сидела поодаль на коляске и непринуждённо плела что-то из бисера. Маша любила общество «мальчиков», а некоторые из этих мальчиков «любили» и её. Остальные девушки курили возле уличного туалета, в укромном месте. Отношение к курению в педагогическом коллективе имело градацию по половому признаку: юношам разрешалось дымить в определённых местах, а девчонкам строго воспрещалось брать в рот сигарету. Впрочем, курящих «дам» было мало. Анжела вошла на костылях первой после перекура, полностью уверенная в себе, несколько даже заносчивая. Взобравшись на теннисный стол, включилась в кампанию и принялась играть в карты. Остальные курильщицы скучковались около стенки беседки и о чём-то шептались, хихикали. Мой взгляд остановился на той неожиданно объявившейся для меня в новом видении девушке, играющей в карты. Я медленно, точно завороженный, принялся рассматривать фигуру Анжелы снизу вверх. Внезапное наваждение затмило мой разум. Её джинсы, которые, казалось, трещали по швам на бёдрах; обтягивающая красная майка изящно подчёркивала груди второго размера с оригинально выделяющимися сосками. Анжела взглянула на меня, как на предмет интерьера беседки, и отвернулась. Её лицо сфотографировалось моим сознанием: короткая стрижка, круглое лицо, идеально пухлые щёчки, умный своенравный взгляд карих глаз, волевой носик, женственный рот, волнующие губки. С тех пор этот сексапильный образ бередил моё воображение долгие годы. Странно, почему я обратил внимание на Анжелу именно в тот момент? Ведь она поступила в интернат в четвёртый класс, когда моим родным был второй. Компенсацией односторонней любви к недосягаемой учительнице явилась животная страсть к Анжеле? Некий принцип дополнения: одну, любя, обожествлять, другую, испытывая похоть, грубо трахать? Или её своенравность, строптивость сразила меня?.. Ведь, в сравнении с другими девушками, Анжела, помимо страстного личика, весьма выделялась своим поведением, и, казалось, не имела никаких комплексов. В тоже время, в отличие от некоторых, она имела статус неприкасаемой, чем гордилась. (Впрочем, в последние школьные годы гордиться своим статусом ей явно надоело). «Недоступность – хорошая черта», думал я, не догадываясь об истинных причинах. Но я лелеял мечту, что однажды, мне перепадёт кусочек: в жизни всё возможно. Иногда Анжела показывала свой норов и вела себя в кампании как агрессивная истеричка. В такие моменты мне представлялось, как я хватаю её за волосы и бью лицом о стену. Но чаще Анжела была жизнерадостна, остроумна и доброжелательна, и в эти минуты мне страстно хотелось самозабвенно целовать её нижние губы, забыться в них, стать рабом от её возбуждающих звуков, поощряющих прикосновений. О, снова и снова моя эгоистическая наивность, граничащая с тупостью, растравляла воображение: в реальности, даже при согласии Анжелы, я вряд ли смог бы сделать ей нечто подобное. Есть болезни, от которых жизнь любой девушки становится невыносимой. У Анжелы именно такое заболевание. Не стану уточнять… Не смотря ни на что, мне хотелось с ней сблизиться. Но я не решался. Боялся, что она посмеётся надо мной, если я расскажу ей о своих чувствах, изменится в лице и забудет обо мне, как о прочитанной скучной книге. Если бы Анжела подала мне знак, что я ей тоже небезразличен, то моё стойкое вожделение к ней переросло бы в экзальтированную любовь. А так во мне кипела одна лишь сексуальная страсть. Тем не менее, я стал завоёвывать внимание Анжелы своим умом – пытался обольстить её. Рылся в книжках, находил философские изречения и на вечеринке выдавал их за свои, вёл с друзьями философские диспуты. Иногда она восхищалась «моей» мудростью. Но всё же Анжеле были интереснее 250 граммов водки и пьяное остроумие её друзей. Причина такой избирательной привязанности стала мне ясна позднее. Находясь в стардоме, разговаривая со мной, Анжела не без гордости призналась: - Где-то в шесть лет… Мы тогда ещё с папой жили на Камчатке… Я частенько ходила с ним на рыбалку. Там и попробовала вино… А я не пил. Даже в минуты тоски лютой – ни грамма…. Были мысли стать таким же пьяным и остроумным, раскованным и наглым, но мне почему-то казалось, что водка «не исправит» меня, не сделает плейбоем. Осенью 97-го в интернате наступил конопляный бум, и мы с Анжелой были одни из первых, кто попробовал травку. Это нас сблизило в плане досуга и общения. Я стал более раскованным и философичным, а пристрастие Анжелы к водке ушло на второй план: её, как и меня, тоже захватили, навеваемые раскуренной папиросой, метафизические размышления. Анжела заслушивалась моими продолжительными проповедями о взаимосвязи бесконечности и непостижимости познания бытия, о нелепости религиозного представления рая и ада, а также о сиянии тополей в морозную ночь… Стоит отметить, что общались мы и на трезвую голову. Правда, в этом случае, говорила в основном Анжела. Однажды, оставшись наедине со мной, она призналась, что уважает меня, как человека. На мой вопрос «почему?» ответила: - Сколько тебя помню, ты ни разу меня не оскорбил, хотя поводы были. Я знаю. Даже не осудил… «Трогательно», подумал я. Было время, когда мы с Анжелой часто оставались вдвоём: беседовали, по-доброму спорили на разные темы, делились впечатлениями – и только. С каждой такой встречей я всё больше понимал, что появись сейчас рядом Вася и Гусь, которые обычно проводили досуг в городской кампании, она тут же примкнула бы к ним. Мы были слишком разные. Но мне верилось, что пройдёт срок и Анжела остепенится, захочет домашнего уюта, спокойствия, уверенности в завтрашнем дне. Эти наивные мысли помогали мне дышать чаще, чувствовать мир острее, быть поэтом... О, Анжела! О, чудо!.. Впрочем, уже в том возрасте я чувствовал разницу между физиологией, влюблённостью и любовью. Имелись, естественно, и учительницы, воспитатели, медики, банщицы, в сто крат женственней, сексуальней, проницательней... Но я понимал, что они для меня недосягаемы, как звёзды; несвободны, подобно автобусам в час пик, и фригидны, как статуя Венеры в музее. А с Анжелой мы были, в общем, равны: инвалидность, возраст, опыт. Анжеле хотелось праздника, чуда, скандала – всего, чего угодно, только не спокойствия и порядка. С каждым годом желание крамольной свободы становилось всё сильнее. Пацанка, стерва, божественная блядь! Я видел, сидя на лавочке за двором, как, буквально в метре от меня, чужие пьяные руки ласкали её разгорячённое водкой и палящим солнцем тело. Оно было нежно и податливо, как сочная весенняя трава. Сквозь влажный от поцелуев топик виднелись явственные очертания её грудей, провоцируя на добровольное изнасилование. И я чувствовал, что Анжела умеет любить, пряча самое сокровенное, неземное – своё женское начало – под коростой грубости, цинизма и вульгарности. - Ром, скажу тебе честно… Я – блядь! И, пожалуйста, не оправдывай меня!.. - присутствуя в кампании алкашей стардома, слушал я её пьяные откровения. Несмотря на свою латентную, скрываемую болезнь, Анжела в доме престарелых всегда была в центре мужского внимания. У неё было много сексуальных партнёров и в стенах учреждения и «на воле». В основном – маргиналы. Иногда она отдавалась из прихоти, иногда по любви. Заканчивая последний класс, Анжела впервые влюбилась в городского парня – сорвиголова. Какое-то время Анжела с ним встречалась. Но случилось так, что парня обвинили в убийстве, и посадили в колонию строгого режима. Анжела отсылала своему возлюбленному передачки. Роман их длился года два – они поссорились при переписке. В то время Анжела была уже в доме престарелых. До ссоры она выпивала, но в меру, а после – стала морально опускаться: частые запои, беспорядочный секс без презервативов. - Но почему без презервативов? – удивился я беззастенчивому признанию Анжелы, когда речь зашла о сексе. - Ром, а ты пробовал нюхать цветы через противогаз? – ответила она вопросом. Что я мог ответить? Я и через скафандр не пробовал… Такие довольно откровенные разговоры были так же естественны для нас, как выпить воды. Так прошло два года с момента моего поступления в стардом. Со мной Анжела практически не общалась – я для неё стал абсолютно неинтересен. Мои футуристические изыскания и юродивый взгляд на мир Анжела теперь не воспринимала никаким боком. Но именно в тот период я впервые с ней, совершенно случайно, поцеловался в губы. Заурядным вечером я исследовал свой экран монитора. Неподалёку, сидя с моим уже вторым соседом дядей Сашей, Анжела выпивала водку, закусывая шпротами. Я переключил своё внимание на ритуальный процесс и принялся наблюдать, как Анжела ест. О, насколько это зрелище было эротичным! И я не удержался сделать комплимент: - Как вкусно ты кушаешь! - Правда?! – Анжела кокетливо улыбнулась, отставила кружку и потянулась ко мне. Она нежно обвила рукой мою голову. Её прикосновения были так трепетны, божественны и легки. Поцелуй, мягкий, влажный, бесконечно долгий и гармоничный, точно гипнотическое взаимопроникновение… Будто я уже пребывал в её лоне любви... Мне захотелось взять Анжелу целиком, полностью, без остатка, с поэтическим вдохновением. Но в этот прекрасный момент я ощутил правым ухом своим присутствие третьего лишнего, который «случайно» поперхнулся, давая понять, что водка «стынет». И подумал, что в таких условиях ничего не получится, занервничал, и Анжела отстранилась. - Извини, мало опыта…, - промямлил я. - Ничего. Научишься, – подбодрила она и принялась за водку. А в первое время пребывания в стардоме, когда водка не стала ещё для Анжелы единственным смыслом жизни, я приходил к ней, когда шёл дождь или на улице было много снега, заранее зная, что наверняка в такую погоду Анжела будет дома. От предвкушения встречи у меня немного съезжала крыша и всё: дождь, снег, небо, лужи на асфальте, ветер – вызывало восторг. Я посещал её, как выставку выразительных картин в стиле ню, чтобы почувствовать себя живым, чувствующим красоту, чтобы зарядиться энергией – мысленно заняться со своей подружкой сексом. Анжела о чём-то рассказывала: что написала пару новых стихов, что ничего гениальнее песен групп «Сектор газа» и «ДДТ» нет. Кокетливо хвасталась, что стала заниматься бизнесом – вязать и продавать платки, подстилки… Я говорил о каких-то мелких, ничего не значащих событиях, произошедших за последнее время, о своих иррациональных мыслях, навеянных атмосферой стардома… И никогда о самом главном. Мы не слушали друг друга, не понимая причин, зачем видимся. Друзья? Но, по существу, бывшие… Визиты из чувства вежливости? Глупость, конечно. Чувство надежды, что Анжела поймёт меня – вот, что заставляло в действительности приходить к ней. Анжела тоже приходила ко мне, но по другому поводу – поиграть в компьютер. Всё чаще и чаще мне приходилось видеть её пьяной в кампании одного-двух немолодых людей, точный возраст которых было трудно определить. Признаться честно, меня это радовало: я надеялся застать её одну (полоумные бабушки - не в счёт) – пьяную и доступную – признаться ей о наболевшем и выпросить у неё хотя бы поцелуй. Но каждый новый мой визит был сплошным разочарованием: либо трезва и недоступна, либо пьяна и в кампании, либо пьяна и недоступна – в отключке. Примерно так произошла одна из встреч с Анжелой в период её затяжных запоев. Анжела полулежала в кровати и слегка балансировала, будто находилась в лодке, дрейфующей на волнах. Рядом с кружками в руках держали службу «моряки недальнего плавания». Вместо кричащих чаек в вышине, над потолком, бодренько напевало радио «Шансон». - Прив-е-е-т, Ромашка! – встретила она меня у порога своим любвеобильным голосом, в котором исчезли привычные нотки рассудительности, серьёзности, градации «приятель-друг-любовник». Анжела по-детски протянула ко мне руки. Я немного стеснённо подошёл к ней, едва сдерживая трепетавшую внутри страсть. Истомлённая, розовощёкая, нежная сучка в красном халатике на голое тело – Анжела обняла меня и поцеловала в щёку, провела по ней рукой. Она, как всегда, была без лифчика. - Да ты присаживайся! – барским жестом показала на свою кровать. Из-под простыней виднелась водонепроницаемая клеёнка. Под кроватью – утка. Я присел. - Водку будешь? – Анжела продолжала проявлять ко мне гостеприимство хозяйки. - Нет, спасибо, - вежливо ответил я, как интеллигентный кролик из известного мультика. - Ой, забыла, - спохватилась она. – Вот! Принципиальный человек! Мне б твою силу воли! Далее шли её хвалебные речи в мою честь, что меня несколько напрягало. Собутыльники предлагали по сему случаю чокнуться. Пропустив грамм по 50, они закусывали какой-то едой. Я, улучив момент тишины, сказал, что хотел, собственно, её увидеть (что было правдой), здоровьем поинтересоваться. - Здоровье у меня в норме, - заверяла Анжела. – Пока есть! Отмерив паузу в пять секунд, я высказался: - Ну, ладно… Я пошёл – дела. - А… Ну, да. У тебя ж институт: контрольные, лабо-ла-торные, - она искренне рассмеялась и уже серьёзно добавила, – курсовые! Я, улыбнувшись, кивнул и ретировался. - Удачи! – на прощание выкрикнула Анжела. Собственно, оставаться не было никакого смысла. Главная причина – собутыльники. А когда ушли или уползли бы эти пьяные создания по своим норам, Анжела превратилась бы в дрова, как карета в тыкву. И говори, сколько хочешь, тогда: «Алё, Анжела!» - в ответ лишь «помехи». Я продолжал приходить к ней – всё также безрезультатно. Мне кажется, что моя программа «минимум» была бы выполнена, если бы не одно «но». продолжение следует...
пока так, а дальше видно будет.
аффтар, ну ты хоть перечитывал написанное? косяк на косяке, начиная с первой же фразы. штамп на штампе. а на фразе "обтягивающая красная майка изящно подчёркивала груди второго размера с оригинально выделяющимися сосками" меня просто переклинило. какой-то показ новой весенне-летней коллекции в доме моделей
ойёёй..чо я щас читаю....бляяяя...жуть..катаюсь по пополу..прямо скажем как бес ыыыыыы ибо темка то..- она вышла на котылях.... гггг - а уж - нижние губы - енто вообще какой забытый фольклёр...щас дочитал до несвободных как автобус в час пик женщинах ахахахахахаха поехал дальше...
либо трезва и недоступна, либо пьяна и в кампании, либо пьяна и недоступна – в отключке. - ыыыыыыыыыы а там ещё бажественая и всё такое и клеенка и утка под кроватью..Короче всего не перечислишь...Этож..Нуу Блять.Оторопь берет..Я тока с трети понял что это дом престарелых, ваще себя вельзевулом пувствовал ыыыыыыыыыыыыы не..это что то..просто ржу под кадилами блять ох ох ох..
чистейшая незамутнённая графомания.
Ставлю оценку: 26
тока я не врубился, чоэта за шлкола-интернат-стардом?
Йурег, а надо иногда вылезать из Рюмочной и почитывать тут...
абъисняйу: постоянный лирический герой данного автора - инвалид 1-й группы, врожденный ДЦП у него. живет и учится в специнтернате. по окончании школы (и, соответственно, интерната) переселяется в дом для престарелых (стардом), это практика такая - инвалидов детства в такие дома селят. еще на всякий случай (может, кто-то не обращал внимания) пайасняйу не первый раз: есть такой очень хороший русский писатель Рубен Гальего, лауреат Букера и вообще. он пишет на те же темы. это может быть сильной литературой.
спасибо.
это к сажелению - не Рубен Давид Гонcалес Гальего..
ну может еще не вечер..
тема гуд. мысль гуд. но исполнение...
"...от её возбуждающих звуков, поощряющих прикосновений" (с) это ведь можно принять за фразу Фроима Грача. Так Одесса у Бабеля и Жванецкого вещает. Вроде не юморной здесь текст, а? Позиция "пишу как умею" понятна. Но учиться все же надо. ИМХО.
Ставлю оценку: 18
Арби
Учиться надо, я не спорю. |
Щас на ресурсе:
513 (1 пользователей, 512 гостей) :
|
Copyright © 2009-2024, graduss.com ° Написать нам письмо ° Верстка и дизайн — Кнопка Лу ° Техподдержка — Лесгустой ° Site by Stan |