В общем и целом тебе тут все рады. Но только веди себя более-менее прилично! Хочешь быть ПАДОНКАМ — да ради бога. Только не будь подонком.
Ну, и пидарасом не будь.
И соблюдай нижеизложенное. Как заповеди соблюдай.
КОДЕКС
Набрав в адресной строке браузера graduss.com, ты попал на литературный интернет-ресурс ГРАДУСС, расположенный на территории контркультуры. ДЕКЛАРАЦИЯ
Главная Регистрация Свеженалитое Лента комментов  Рюмочная  Клуб анонимных ФАК

Залогинься!

Логин:

Пароль:

Вздрогнем!

Третьим будешь?
Регистрируйся!

Слушай сюда!

poetmarat
Ира - слитонах. По той же причине.

Француский самагонщик
2024-02-29 17:09:31

poetmarat
Шкуры - слитонах. За неуместностью.

Француский самагонщик
2024-02-23 13:27:28

Любопытный? >>




Всё к лучшему

2011-08-30 22:01:12

Автор: Француский самагонщик
Рубрика: ЧТИВО (строчка)
Кем принято: Француский самагонщик
Просмотров: 1053
Комментов: 28
Оценка Эксперта: N/A°
Оценка читателей: 43°
До конца рабочего дня в офисах и на производствах оставался еще час-другой, и служивый разного рода люд не заполнил пока что магазины и павильоны, пивные и кафе. Разве что студенты наводнили их, но студенты редко посещают аптеки, а Шурик почти никогда не ходил в пивные и редко когда – в магазины.
И действительно – в аптеке, куда он решился зайти, было почти пусто. Перед узким полукруглым окошком стояла, явно робея, старуха с плотно исписанной бумажкой в руке, за ней – полуинтеллигентного вида дядька. Шурик вздохнул и пристроился третьим.
В окошке мелькнула провизорша. Лет тридцать пять, оценил Шурик. Крепкая такая, румяная блондинка. Вон как бойко – громко, раздельно, с ощутимым раздражением, но вежливо, не придерешься, – переспрашивает бестолковую старуху, а та по своей же бумажке название лекарства прочесть не может…
Шурику стало не по себе. Потянуло сделать такой вид, чтобы казалось, будто он передумал, и неспешно, блюдя достоинство, но вместе с тем и озабоченно-деловито повернуться, выйти прочь и так же неспешно двинуться дальше. Мало ли аптек по пути? Много. Да хотя бы в соседнем с домом торговом центре аптека. Там и провизорши не особо разбитные – что тоже блондинка, что рыженькая, невзрачная такая.
Но – удержался. Те провизорши ведь могут его знать, он же раз-другой брал у них таблетки для мамы. Могут знать, да. Неловко. Да и пока дотуда доберешься – уже народу будет полно. Тоже неловко, дело-то деликатное.
Провизорша наконец разобралась со старухиным списком и отпустила бестолковую. Шурик немного успокоился: дядька, наверное, быстро управится.
Однако дядька тоже оказался ни бэ ни мэ, никак не мог определиться, что же ему нужно от насморка, то ли то, то ли это, а в аптеку зашла и заняла очередь прямо за Шуриком совсем юная женщина с мальчиком лет пяти, которого она тут же принялась дергать за руку, приглушенно шипя: «Стой спокойно, кому сказала!»
Пришлось временно оставить очередь. Шурик побрел вдоль застекленных стеллажей, якобы внимательно в них вглядываясь. Заметил в дальнем углу обширного зала автоматический тонометр и плакатик над ним: «Измерение давления – бесплатно!»
Нет, решил он. Мерить сейчас – неуместно, вроде же как по делу тут – лекарство взять, совершенно конкретное, а вдоль стеллажей гуляет потому, что просто вспомнил еще об одном чем-то нужном и вот, значит, выбирает.
Давно покинул аптеку полуинтеллигентный дядька, упорхнула с баночками, тюбиками и ребенком юная мамаша, отоварилась еще одна, пришедшая позже, старуха, и вот в зале стало пусто. Шурик быстро подошел к окошку и вполголоса попросил:
– Мне виагру, пожалуйста.
Провизорша улыбнулась:
– Вам сколько таблеток?
– Да… э-э… одной хватит…
Было очень, очень неловко.
– А дозировку какую? – блондинка неожиданно оказалась такой дружелюбной, что Шурику захотелось провалиться сквозь щербатый плиточный пол. Или лучше – сделаться невидимкой, как в романе Герберта Уэллса. Только вместе с одеждой… И взять что нужно, какой угодно дозировки, чтоб ей, и испариться отсюда!
– Э-э… А какие бывают? – пролепетал он.
– Ну, – бесстыдно усмехнулась женщина, – это же дело индивидуальное. В принципе виагра отпускается по рецепту врача, но мы обычно не спрашиваем… Вот заходит к нам иногда старичок, ну постарше вас, конечно, а живет он тут напротив, так он берет минимальную, ноль двадцать пять. И всегда благодарит. Спасибо, говорит, за прошлый раз. Мы, говорит, с бабкой очень довольны.
Шурик совсем смешался.
– Вы долго еще, мужчина? – проскрипело сзади.
Шурик вздрогнул. Опять старуха, да сколько же их, будь они неладны, даже не заметил, как появилась…
– Давайте тоже минимальную, – выдохнул он в окошко, как рубанул, и через минуту, обливаясь потом, выскочил из аптеки. Свернул за угол и остановился, чтобы успокоиться.

Домой теперь не хотелось, да и, раз уж выполнил часть давно задуманного – Шурик сам себе удивлялся и даже, отдышавшись, начал немножко гордиться собой, – следовало продолжать, не откладывая. И он отправился в дальний конец района, в тот заветный двор.
Шел все больше переулками: после пережитого как-то не хотелось, чтобы много людей… Время от времени опускал руку в карман ветровки – проверял коробочку с таблеткой. Солнышко пригревало, можно было бы ветровку снять, перекинуть через локоть и идти себе, посвистывая, но стыд, пусть и смешанный с гордостью, все еще не отпускал, поэтому какой уж свист, да к тому ж из неглубокого кармана ветровки коробочка того и гляди выпадет незаметно, и тогда – что же? Все насмарку? И все заново?
Шурик терпел. Ну, не такие уж и большие неудобства, твердо сказал себе он. Не так уж и жарко, все-таки начало мая это не июль и даже не август, или, скажем июнь. Или конец мая, тоже ведь бывает жарко, особенно в последние годы. Так что ничего, а в переулках и вовсе тенисто, не повсюду, конечно, но местами.
В этих размышлениях – а о другом как-то не думалось – он добрался до цели, то того самого двора, в котором бывать так любил – и так остро переживал, если доводилось увидеть желаемое…
Он сообразил, что все удачно: вот и время подходящее, около пяти, наверное. Желаемое часто показывалось как раз в это время.
Желаемое – это была женщина, необыкновенная женщина, выходившая на балкон второго этажа с тазиком, полным свежепостиранного белья, чтобы развесить его на толстой леске, туго натянутой в четыре ряда. Или с пустым тазиком – чтобы снять уже высохшее. Вот так, под вечер – именно чтобы снять, и это нравилось Шурику гораздо больше, потому что, развешивая простыни, женщина очень быстро скрывалась за ними, а снимая – наоборот, появлялась.
Ах, какая женщина! Она была видна только от талии и выше, примерно до подбородка – лица почему-то никогда не удавалось разглядеть: то слеза нежданно набегала Шурику на глаза, то словно облачко откуда ни возьмись наплывало, да и вообще далековато он располагался – не хотел подавать виду, зачем таскается сюда.
И все равно: ах, какая женщина! Выцветший ситцевый халатик не мог скрыть ни высокой груди, наверняка упругой, даже налитой, и слегка колышащейся, ни покатых плеч, ни ювелирной какой-то талии, ни намека на крутое расширение от талии вниз, к бедрам, ни трогательного поворота шеи, ни, тем более, невероятной грациозности всех движений. Боже, какая там Ульяна Лопаткина, какая Диана Вишнева, о чем мама говорит, она же не видела, не видела…
Шурик сидел у противоположного подъезда, вполоборота к тому балкону сидел, скособочившись – намеренно так садился, чтобы никто ничего даже не подумал, – и смотрел, смотрел, стараясь не выдать себя выражением лица или учащенным дыханием. А потом, когда все заканчивалось, еще сидел некоторое время в той же неудобной позе и, выждав, сколько считал приличным, поднимался и тащился домой, обессиленный и взволнованный. Поначалу – припадая на отсиженную ногу, но это его не беспокоило, нога-то расходилась быстро.

Сегодня ждать пришлось довольно долго, и Шурик поразмышлял о своей нынешней жизни. «Всё к лучшему в этом лучшем из миров», – часто повторяла мама. А ведь и правда. Так и есть.
Ну, уволили полгода назад… нет, уже почти семь месяцев как уволили. Волна горькой обиды уже не накатывала, как первое время. Тогда вспоминать было почти невыносимо, а теперь – волна-то накатывала, но стала она сладковатой. И вспоминалось: как пришла в их комнату начальница и, глядя почему-то на Лилю, молодую девчонку, совсем сопливку, только что взятую в отдел, объявила, что руководство приняло решение о сокращении расходов и, соответственно, кадров, и поэтому (Лиля сжалась) – предлагается вам, Александр Сергеевич, написать заявление по собственному желанию, а расчет получите немедленно и сполна.
Шурик тогда не поверил собственным ушам, но почему-то встал и спросил:
– Разве я плохо работаю?
Голос его дрогнул, даже – что уж там – сорвался: петуха дал Шурик на местоимении «я», словно икнул на нем. Кто-то за его спиной хихикнул, улыбнулась и сопливка Лиля, а начальница, закаменев лицом, сказала, чтобы Александр Сергеевич зашел к ней в кабинет. Он покорно двинулся вслед, успев еще услышать, как Лиля вздохнула:
– Жалко дядечку…
И как Пантелеева, бой-баба, ни стыда ни совести – такой, наверное, станет лет через десять сегодняшняя провизорша, если раскормится, – передразнила:
– Разве я-а? плохо работаю? – И добавила: – Тоска зеленая, тьфу…
Что говорила начальница в кабинете, Шурик запомнил плохо – как через вату слышал. Отложилось только, что просят уйти по-хорошему, что рассчитаются по-честному, что даже выходное пособие дадут за два месяца вперед, а если он не захочет по-хорошему, то пожалуйста: официальная зарплата четыре тысячи триста тридцать рублей минус налог, и никаких больше конвертов, а повод уволить по статье всегда найдется, не сейчас, так скоро.
Вроде еще успокаивала, что молодым – дорогу, а он-то, в общем, тоже еще не старый, до пенсии целых пять лет, что-нибудь найдет себе. Но возможно, это Шурику только показалось. Очень уж оскорбили его четыре тысячи триста тридцать рублей. До слез оскорбили. Там, в кабинете, он, конечно, не дал себе воли, а уж потом, написав заявление, метнулся в туалет, заперся в кабинке и повыл сдавленно. Не от того, что жить станет не на что, а от обиды.
Домой он в тот день пришел поздно – не знал, как маме сообщить о случившемся, а мама сказала: ничего, сынок, переможемся. И, как почти всегда, оказалась права – перемоглись. Конечно, выходное пособие (дали за два месяца «белую» зарплату – два раза по четыре тысячи триста тридцать рублей) растаяло быстро: кое-чего купили, вот эту ветровку, например, остальное прожили. Но оказалось, что и маминой пенсии хватает – потребности-то у них невеликие…
И еще оказалось, что ох как права мама с этим своим «Всё к лучшему в этом лучшем из миров»!
Остаток октября и почти весь ноябрь Шурик носился по городу в поисках работы. Нигде не брали: пятьдесят пять лет не шутка. В одном месте, правда, сказали, что могут взять, только сначала надо внести небольшую сумму, получить за нее товар, продать, часть вырученных денег оставить себе, а остальное принести за новую партию, и еще – это лучше всего, это тогда большая премия – привести еще одного сотрудника, на те же условия. А если таких сотрудников, им, Шуриком, привлеченных, будет много, то это вообще очень хорошо, да плюс с продаж каждого сотрудника будет капать процент, ну и так далее. Женщина и мужчина, объяснявшие все это, сказали, что начинали так же, как он, и вот посмотрите на нас! Шурик посмотрел, кивнул, потом посмотрел по сторонам, спросил – а ничего, что у меня вот как бы возраст, а остальные соискатели всё больше молодые? Действительно, соискателей в фирму в тот день пришло много… Женщина и мужчина уверили, что у них как раз не так, как везде, что жизненный опыт у них очень приветствуется, а их компания стала для всех сотрудников как семья, а ведь опытные, пожившие, знающие почем фунт лиха люди только и понимают до конца, что такое семья и верность семье.
Ну, вечером воодушевленный Шурик поведал обо всем маме, мама, тоже воодушевленная, тут же позвонила старой, хотя и лет на семь моложе, подруге Вале, подруга Валя зачем-то позвонила внуку Андрюше, внук Андрюша залез в интернет, и пошли звонки по этой цепочке в обратном направлении – с той информацией, что фирма, где Шурика, можно сказать, уже ждали, объявлена тоталитарной сектой и чуть ли не проклята несколькими епархиями православной церкви.
Ни Шурик, ни мама ни в какого Бога не верили, но ужаснулись и решили: держаться от этого жулья – словно пелена с глаз спала! – подальше.
И ведь опять: всё к лучшему! Разве оспоришь? Нет, не оспоришь! Не хватало еще попасть в тоталитарную секту… Потом не выберешься оттуда…
После этой истории Шурик перестал рыскать в поисках работы. Как-то само так получилось. Да и бесполезно, решил он. И еще решил: всегда можно пойти в домоуправление и наняться дворником. Если нужда совсем уж припрет и заставит.
Впрочем, маме он каждое утро, после завтрака, говорил, что отправляется искать работу – и просто бродил весь день по городу, забегая домой только пообедать. В любую погоду бродил. И в выходные тоже, хотя и не полный день и открыто сообщая маме: «Пойду погуляю». И вот прошло шесть, нет, почти семь месяцев, и Шурик, закаленный моционами, чувствовал себя физически здоровым и крепким. Практически – как никогда. Ни особенного жира лишнего, ни одышки – ну кроме таких вот случаев, как сегодня в аптеке, или волнующих наблюдений за женщиной на балконе. Но это – от эмоций, а так-то здоровье стало прямо железным.
А о сцене увольнения вспоминал теперь чаще, чем поначалу: позволял себе, потому что было уже не больно, а, скорее, томно. Вспоминал – да, с обидой, но как-то без горечи. И совсем уж как торжество справедливости вспоминал звонок сопливки-Лили тридцать первого декабря.
– С праздником, Александр Сергеевич, – неуверенно сказала она. – С Новым годом, с новым счастьем вас.
Он поблагодарил – насколько мог холодно, но корректно. И поздравил в ответ. В общем, очень достойно все вышло.
И вполне можно было жить, вот только одно беспокоило: эректильная дисфункция, так это называется по-научному. Когда-то листал на работе всякие журнальчики… Да и нынче тоже – покупал иногда для мамы то АиФ, то «Мою семью», то еще что, ну и сам почитывал на досуге, а там о таких делах все время пописывали.

Вот, значит: эректильная дисфункция. Не импотенция, боже упаси: эрекция как таковая по утрам имелась исправно, но только до первого мочеиспускания (кстати, вполне уверенного, по Шурикиному-то возрасту). И пропадала. А вечером, когда ложились спать и мама приглушала круглосуточно звучавшее в квартире «Эхо» до самого минимума – впрочем, в ночной тишине Шурик прекрасно мог все разобрать из-за своей ширмы, но ему совершенно не мешало, – в этой ночной тишине, на диване за ширмой, ничего не получалось. Ни заметки из «Моей семьи» не возбуждали, ни иные какие фантазии, ни даже мысли о женщине на балконе.
Собственно, физических неудобств Шурик от этого не испытывал, но ведь он знал, что здоровому зрелому мужчине полагается какая-никакая половая жизнь. Свои шансы на реальную женщину он оценивал трезво: и денег нет, да и в конце концов ну их, реальных женщин. Одно беспокойство от них… Изредка вспоминался год в браке – ошибка молодости, что уж там… Вспоминался как кошмар: пара месяцев непрерывной напряженности между женой и мамой, потом затеянный женщинами и лихорадочно произведенный размен двухкомнатной квартиры на однокомнатную и комнату, потом ад в этой однокомнатной – все было жене не так, да еще угрызения совести от того, что сбагрил маму в коммуналку, и изматывающие ссоры с женой, и мамино сочувствие – ему, конечно! – и развод, и конфликт по поводу где кому теперь жить, и слава богу, слава богу, всё как-то устроилось: они с мамой с тех пор в однокомнатной, жена в коммуналке, да она потом и замуж выскочила, конечно, и исчезла из виду, давно уже…
Воспоминаний о сексе с той женой не осталось никаких. А других женщин Шурик в своей жизни не имел. Мама какое-то время вздыхала: жениться бы тебе, сынок – но как-то неуверенно, а он даже представить себе не мог, и не желал представлять, и на мамины вздохи то замыкался, то раздражался и кричал.
Ну, мама и перестала вздыхать. А он удовлетворялся нечастой мастурбацией – разумеется, тайком от мамы. И – получалось, даже без фантазий и всяких там фривольных книжек Мопассана или, допустим, Бунина. Получалось, пока ходил на работу и страшно там уставал – особенно уставал, когда дел на работе не находилось. Просто выматывался от медленного течения времени. И вот тогда, бывало, возбуждался под бормотание «Эха». Вероятно, организм требовал разрядки и успешно добивался ее. Здоровый ведь организм-то.
А теперь организм еще более поздоровел, но ничего не получалось, и это беспокоило, потому что было неправильным.
Вот Шурик и решился на виагру.

И теперь он сидел, как всегда бочком, на лавочке, поглядывая на балкон второго этажа в доме напротив. Простыни там вроде бы высохли, ветерок пошевеливал их, так что можно было ожидать желаемого.
Дождался. Дверь балкона распахнулась, женщина, его красавица, вышла и принялась снимать белье. Шурик машинально запустил руку в карман ветровки, сжал коробочку с таблеткой; все в нем как будто напряглось и задвигалось. Ну так он почувствовал.
Красавица сняла все белье, унесла его в квартиру; четыре лески вытянулись в прямые линии, заблестели на солнце. Балконная дверь, однако, не закрылась, и Шурик решил посидеть еще немного: вдруг на этот раз будет бонус? Вдруг она снова выйдет, чтобы, например, развесить новую порцию свежевыстиранного?
В голове мелькнуло: откуда там столько простыней? Небось, муж какой-нибудь есть, вот он и гадит… Не напасешься на него… Стало неприятно, однако быстро минуло, а легкий укол ревности даже порадовал – накатило примерно такое же томное, как при воспоминании об увольнении.
Женщина и правда вышла. Перегнулась через перила (Шурик затаил дыхание) и завопила пронзительным голосом:
– Ви-итька! Да чтоб тебя разорвало, паразита! Тебе во сколько было велено домой? Ужин выброшу к ядреней фене, зараза такая, сволочь гадская!
– Да иду, мам! – отозвались ломающимся баском где-то в углу двора – в кустах, что ли, Шурику с его скамейки было не видать.
Женщина скрылась за дверью, шваркнула ею; стремглав пробежал по двору мальчишка, вслед ему свистнули и захохотали из кустов; Шурик глубоко-глубоко вздохнул, поднялся и, прихрамывая, двинулся прочь.
Услышанное несколько расстроило его, но все-таки не слишком. Не буду вспоминать этот голос, решил он. Это, может, другая женщина во второй раз выходила, а его-то женщина – она, допустим, младшая сестра той, что вопила. Так и будем считать, сказал он себе, потому что иначе не надо.
Шурик держал путь в сторону дома, не очень теперь стараясь избегать людской толпы, и думал об отвлеченном, но важном и давно его занимавшем: вот как люди знают, как жить? Не в том смысле, что «уметь жить» – то есть ловчить, выгадывать, находить где гуще и так далее. А в смысле самом что ни на есть обыденном. Вот эта женщина, например. Не та, которая орала малолетнему Витьке, а его женщина, которая с простынями. Вот она, например, откуда знает, что нужно купить столько-то простыней? Или – что нужно завтра стирать, а потом вешать, потом снимать, потом гладить утюгом, а еще что-то из продуктов купить, потому что муж придет голодный, и как-то сготовить. Хотя нет, муж-то – у той, крикливой, ну да все равно.
Или вот мама: она ж тоже всегда знает, как что и когда делать. Ну, положим, она у своей мамы научилась. А та у своей. А самая-то первая – она как? Допустим, готовить. Это же…
Шурик почувствовал, что хочется есть, и ускорил шаг – благо, отсиженная нога уже разошлась. Остаток пути он думал о маме, а вернее – о маминой пенсии. Сам-то он нормальной работы не найдет, а вот когда мама умрет и перестанет получать пенсию, тогда, наверное, придется идти в дворники. Эх, если бы и после… ну, после маминого ухода – чтобы пенсия так и шла… Смутно вспомнился какой-то то ли давно виденный фильм, то ли это из «Моей семьи» – там человек умер, а о смерти не сообщили, чтобы, кажется, квартиру получить… Да, из «Моей семьи», жуткие вещи там пишут… Покойный долго лежал в ванне со льдом, а родственники ванной не пользовались, стали на кухне мыться, ну и в баню ходить, когда по-крупному мылись. Фу, гадость…
Аппетита, однако, эти мысли не отбили, и домой Шурик прямо-таки поспешал. Конечно, и таблетка в кармане его подстегивала – хотя с этим придется ждать до ночи, но все равно.

Дома Шурика ждала неприятность – в гостях у мамы была подруга Валя, и они сидели за накрытым и частично уже распотрошенным кухонным столом: салатик такой, салатик сякой, баночка шпрот – все початое, да еще любимый мамин старинный хрустальный графин с любимым же маминым сладким вином янтарного цвета и крохотные стопочки, тоже хрустальные и старинные.
– Шурик пришел! – сказала мама. – Садись за стол, милый, только руки вымой. Как дела? Ты здоров?
– Ой, здравствуйте, Саша! – заулыбалась Валя.
Вот не любил ее Шурик, хотя и опекала она маму: то веточку сирени принесет, то лекарства какие-нибудь, то еще что. Ему-то всё легче – а не любил. Больно уж перла энергия из этой Вали, утомительная такая энергия, как только мама ее выносит, да еще и каждый день по телефону часа два болтают. Сам-то он выдерживал минут пять общения, потом настроение гарантированно портилось.
Да еще вино это… Его-то мама сама покупает, а пенсия все-таки не золотые горы…
Сухо поздоровавшись, Шурик снял ветровку и кроссовки, сунул ноги в тапочки, помыл руки, вернулся в кухню, взял тарелку, положил в нее салатиков, шпрот, картошки, куриную ножку из кастрюли, хлеба, прихватил еще вилку, от вина отказался и пошел в комнату – ужинать перед телевизором. Услышал, как мама тихо пожаловалась:
– Устает очень...
И как Валя в полный голос утешила:
– Даст бог все образуется, Елена Витальевна, ну что вы! Пятьдесят пять – это по нынешним временам еще молодой человек! Всё впереди!
На редкость бестактная женщина, в который раз за жизнь подумал Шурик.
Он быстро все съел, но настроение не улучшилось. По телевизору показывали черт знает что, вникать в эту дрянь не было сил; бубнило «Эхо»; из кухни звенела Валя (еще и голос, как у юной пионерки), что-то про Путина и Медведева, Немцова и Лимонова, Матвиенко и Тимошенко; тихо, неразборчиво и, казалось, скорбно отвечала мама – тоже раздражало. Потом Валя все-таки собралась уходить, подробно объяснив, что ей еще к внуку Андрюше продукты тащить, вот эту вот сумку, а то его не накормишь, так он голодать будет, ну мужчины все такие, правда, Елена Витальевна? И уходила в прихожей с полчаса…
Наконец, ушла. Мама заглянула в комнату.
– Шурик, а чай? Будешь чай пить? Валя зефир принесла, я для тебя оставила.
– Можно, – вяло ответил Шурик, и мама двинулась обратно, подогревать чайник.
Плохо стала ходить, отметил про себя Шурик. Сдает мама.
Потом пили чай с зефиром. То есть пил он один, а мама сидела рядом и смотрела тревожными глазами. Она явно боролась с желанием расспросить подробности прошедшего дня, но знала, что усталый сын не любит рассказывать о подробностях, и потому удерживалась. Ну а Шурик не потакал – и правда, как-то враз устал. Так что говорили мало. Единственное только, что выяснилось существенного – это что один из двух салатиков, фруктовый, тоже принесла с собой Валя. Лучше бы не ел, подумал Шурик, но промолчал.
Потом мама мыла посуду и, кажется, что-то там готовила на завтра, а он снова пялился в телевизор и совсем рассеянно думал обо всем сразу: об аптеке и провизорше, о Вале и ее продвинутом внуке, о дворниках, о таблетке в кармане ветровки, об умении и неумении жить в бытовом смысле, о женщине на том балконе, и о другой женщине на том же балконе, и почему-то о женах Медведева и Путина, и о Тимошенко и Матвиенко, а под конец подумал о том, что у мамы послезавтра пенсия, и пойдет она, тяжело ступая и регулярно останавливаясь отдохнуть, на почту, а оттуда, наверное, в магазин… В общем, бессмыслица какая-то думалась.
Он очнулся – прикорнул, оказывается, в кресле – с гудящей головой и увидел маму, сидящую на диване и глядящую на него полными слез глазами. Немедленно поднялось еще большее, чем прежде, раздражение, и подумалось, что ничего не к лучшему, а к лучшему было бы, если бы все не то что закончилось, а как-то разрешилось. Он не знал, как, но – как-то. Чтоб вас всех, подумал Шурик, а вслух резко спросил:
– Ну что, что?!
Мама отвернулась, вытащила из-за рукава мятый платочек, приложила к глазам.
– Господи, – выкрикнул он, – да что еще-то?
– Сейчас… – сказала мама сдавленным голосом. – Сейчас…
Он ждал, дивясь своему терпению.
– Я ничего не знаю о тебе, – произнесла в конце концов мама. – Я не знаю, как ты живешь. Есть ли у тебя кто-нибудь. Какие у тебя планы. Мне кажется, что тебе плохо. И в этом виновата – я. А ты ничего не рассказываешь.
Терпение кончилось – Шурик взорвался. Он даже и не запомнил, что наговорил, просто – мама плакала, а он что-то кричал. Кажется, в основном, что пятьдесят пять – вовсе не молодость и что он взрослый человек, пожилой человек, и имеет право. Примерно так кричал.
Потом выдохся, и после долгого молчания мама виноватым тоном призналась, что сегодня чувствует себя совсем развалиной: за продуктами в ближний магазин сходила еле-еле, готовила и тяп-ляп убирала в квартире еле-еле, а как без этого, если Валя позвонила, что придет; и болят ноги, и совсем садится зрение, да еще, до кучи, давление скачет.
Шурик снова накричал, но уже поласковее. С заботой накричал: что в таком состоянии нечего принимать всяких Валь и уж тем более нечего хлестать вино, раз давление.
Стемнело, и он пошел спать. Мама выключила телевизор, приглушила «Эхо», повозилась еще – мыться ходила, раздевалась, стелила постель, принимала лекарства, пристраивала в стакан зубы. Наконец, улеглась, потушила ночник.
Шурик тихонько выбрался из-за ширмы, прокрался в прихожую, вытащил из ветровки коробочку, заперся с ней в туалете, вскрыл, прочитал инструкцию, спустил воду, на цыпочках прошел на кухню, налил воды в чашку, проглотил таблетку, запил, сунул в мусорное ведро, на самый низ, упаковку с инструкцией вместе, вернулся к себе, лег.
– Ты что, какое-то лекарство принимал? – звучно спросила мама.
– Уй-й… – простонал он. – Попить уже нельзя…
– Слушай, а мочеиспускание у тебя нормальное?
– Нормальнее не бывает! – рявкнул Шурик. – Я могу уже поспать?
– Ты ни с кем так не разговариваешь, как со мной, – всхлипнула мама.
Вместо ответа он старательно засопел – как будто уснул. Вскоре засопела, с характерным посвистом, и мама.
Шурик полежал еще сколько-то – сколько сумел выдержать – и решил, что пора. Он представил себе женщину – но не ту, не с балкона, а нахальную сегодняшнюю провизоршу, и беззвучно задохнулся.
Дело пошло, и на этот раз все получилось, но только не оставило по себе ни радости, ни даже чувства исполненного долга, а оставило лишь ощущение грязи. И совершенно не хотелось спать. Вместо сна опять пришли непрошеные мысли о близком мамином уходе и о том, что все-таки хорошо было бы поступить, как в той заметке. Сгрузить маму в ванну, обложить льдом, а лучше специальным таким сухим льдом, который долго не тает, его в аптеках вроде продают. Вот, а ванну накрыть листом фанеры. Мыться, чистить зубы, бриться – это и правда можно в кухне, ничего страшного, ну в баню изредка, хотя и неприятно. Но пустяки. Главное – доверенность на получение пенсии своевременно выправить.
Потом он вспомнил про Валю – этой-то прилипале придется как-то объяснять мамино отсутствие, не слезет ведь с живого. А как объяснить? Ничего не придумалось.
Ну и, пожалуй, сказал он себе, все-таки всё к лучшему.
Уже совсем засыпая – ужаснулся своим мыслям, но сразу провалился в мертвый сон, а утром проснулся в хорошем настроении, с аппетитом съел омлет, выпил чаю и сказал:
– Мам, я сейчас пойду, у меня там, может быть… э-э… ну, собеседование, может, получится в одном месте… А ты знаешь что? Ты тут подумай: чувствуешь себя так себе, ходить трудно… Давай, что ли, доверенность на меня оформим, чтобы я за твоей пенсией ходил, а?
Мама растрогалась, поцеловала его и, уже в дверях, сказала, что нечего тут думать: она – за.
букафф довольно много, думал, не выложить ли в два приема, но решил, что нехуй

Гнида

2011-08-30 22:17:03

Читается очень легко.
История удручающая. Панк рок.

захар белоконь

2011-08-30 22:38:55

ФС
У нас в области молодежь давно живет на пенсии мам. Но "курочек-несушек" никто не валит. Добровольно сами отдают.

Вадим Викторыч

2011-08-30 22:53:08

Житейская такая история, читается легко. Эти инфанты живут с мамочками чуть ли не до пенсии. Среди поэтов особенно много такого народца
белоконь, так он же и не собирается валить. сама помрет - вот это скрыть. и держать в ванне, а пенсия чтобы шла.

Barbara

2011-08-30 23:02:18

Француский самагонщик, вела речь о звуковом файле - авторском чтении.

2011-08-30 23:09:54

Нечего тут половинить, нормально целиком (в смысле "многа букофф" - это хуйня). Рассказ - совсем не хуйня. Страшнейшие вещи - спокойным, ровным, обыденным даже тоном. От этого как-то еще больше страшней, жутчей и безнадёжней. Тут хуй какая виагра спасет.
С фэнтези покончено - переходим на семейные триллеры? бггг

Тока, автор, главгер Александр Сергеич, али Константиныч? Толи у Лили ашыпка, то ли у Юры обписька)) Поясните опщественности, будь ласка.

2011-08-30 23:10:13

Ставлю оценку: 44
Сергеич канешна. В честь и назван.
Спасибо, Кысь Зоркий Глаз. Поправил.
Ну от семейных триллеров я никогда и не уходил...

Барбара, да чота не слишком привлекательная для меня лично идея. Уж прозу-то точно лучше читать глазами.
Вот другое дело - была тут у Барыбино идея организовать чтения столбиков. Причом вживую. Это я всячески за.

Barbara

2011-08-30 23:20:07

Но Вы подумайте об этом. И для ресурса было бы хорошо.

Barbara

2011-08-30 23:20:55

Француский самагонщик, а что навеяло такую тему?
Барбара.
1. У нас есть рубрика GRADUSS CINEMA PRODUCTION. И, кроме того, любой желающий автор может (и имеет полное право) дать ролик после текста, перед текстом, посреди текста или даже вместо текста. Наиболее удобно делать это в ютьюбе. На странице заливки креатива объяснено, как вставлять ютьюбовский ролик в текст.
Надо, однако, иметь в виду, что не у каждого и не всегда есть возможность слушать.
2. Какую тему? Если ты о теме рассказа, то спроси чонить полегче.

Лоффкач

2011-08-31 08:03:28

Реально удручает. Вызывает смесь отрицательных чувств вроде жалости и брезгливости и задевает некие собственные потаенные фобии. Сильно написано.
Лоффкач, все мы вышли из "Шинели" Гоголя (с)
Ну не все и не целиком, но хотя бы отчасти. Вообще это забавно: сначала объектом литературы были исключительно героические личности, потом к ним добавились лишние люди, потом маленькие люди, потом уёбки... Прогресс однако.

Розга

2011-08-31 10:39:16

ну я ваще чуть не расплакалась

Розга

2011-08-31 10:39:36

бедные вы мужики, ой, бедные
вот слова Настоящей Русской Женщины!

Шева

2011-08-31 16:11:14

Хороший рассказ, безусловно. Но заставляет вспомнить емкое слово - безнадега. И концовка, конечно.

Loxmaka

2011-08-31 16:39:10

Француский самагонщик, чотта мне биографию одного тихого маньячины напомнило/только там всё круче было/ тоже мама с сыночком великовозрастнымъ, бррр.
они/некоторые/ ведь сперва ужасаются своим мыслям, а потом - сё нормуль

anatman

2011-08-31 16:51:27

"эрекция как таковая по утрам имелась исправно, но только до первого мочеиспускания"(с) - гыыыыгггы.
Шурик устроился недурно. каждый живёт каку меет. маму то и разделать, и частями вынести можно. хули без ванны оставаться.
Лохмака, ты о Перельмане?

Loxmaka

2011-08-31 17:04:45

не, о Перельмане я не слыхивала. Я чот про Спесивцева с маманей вспомнила. не одно и тоже, но вот такие эмоцые
Лохмака, ты чо, как это можно о Перельмане не слыхивать?! Математик, гений, доказал гипотезу Пуанкаре, за это присуждена ему премия в миллион долларов, получать отказался без внятного объяснения причин, живет с мамой и на ее пенсию

Loxmaka

2011-08-31 21:55:20

ну от, умныя люди просветили
да, математега и физика и иже с ними науки не маё, я гуманитарий,ога

апельсинн

2011-09-01 02:09:37

я тоже что-то сразу про Перельмана подумал. еще вчера до ответа эФэСа на коммент Лохмаке. у меня клава не работала.
тонкий такой рассказ и одгновременно толстый. вообще, чтобы заморозить много мяса, легче морозилку горизонтальную купить литров на двести. и еще мясорубку и пельменницу. много можно сэкономить средстф.

апельсинн

2011-09-01 02:10:22

Ставлю оценку: 42
апельсинн, такая морозилка стоит тыщ 20 рублей, для Шурика это неподъемно. если тока фамильный хрусталь продать...

докторЪ Ливсин

2011-09-03 23:34:34

скажу сразу что васторгов не разделяю и па мне текст -уг и бурление говн..
но вапрос не а вкусах и предпачтениях..
вапрос - этот "шурик" , он что - виагру чтобы подрочить купил?..три раза прочел розсказ, но смирицо с падобной (ебанутой) мыслью так и не смог.. но если я таки правильно понЯл, то искренне рад за афтора что он таки не юзает виагру и не дрочит..наверное..

Щас на ресурсе: 262 (0 пользователей, 262 гостей) :
и другие...>>

Современная литература, культура и контркультура, проза, поэзия, критика, видео, аудио.
Все права защищены, при перепечатке и цитировании ссылки на graduss.com обязательны.
Мнение авторов материалов может не совпадать с мнением администрации. А может и совпадать.
Тебе 18-то стукнуло, юное создание? Нет? Иди, иди отсюда, читай "Мурзилку"... Да? Извините. Заходите.