(*из архива. неизданное.*)
Ко мне зашёл знакомый Женя – адекватный чел, с которым можно и потупить и пофилофствовать. Липовая 3 группа даёт ему возможно проживать в стардоме. Настоящим является лишь то, он – сирота.
- Ты всё читаешь? – сочувствующе спросил меня Женя.
- Ага, - гордо заявляю я. – Ты в городе был?
- Да. В гости ездил. Помнишь Пашку?
- Найденного что ли?
Женя кивнул:
- Он покончил с собой. Выпил каких-то таблеток… В записке написал, чтобы в его смерти никого не винили.
- Гм… Не ожидал… Кто-кто, но он?! - задумчиво проговорил я, вспоминая каким Паша был в школе.
По неизвестной мне причине он перешёл из общеобразовательной школы в нашу, поступив учиться в 9 класс, когда я пребывал в 10. Инвалидность Паши заключалась в том, что на его руках и ногах было всего по одному пальцу. Я с ним практически не общался: меня отталкивала его карикатурная заносчивость, идиотские плоские шутки, легкомысленность. Создавалось впечатление, что воспитывался он мультипликационными персонажами Бивисом и Бадхеном. Да и в кампанию нашу Паша тоже не вписался… Так, забегал на пару минут перекурить. Кругом общения Паши были его одноклассники и пару девчонок из 11 класса: Галя и Оксана, подруги не разлей вода.
Правда, стоит заметить, что учился Паша весьма неплохо, отличался сообразительностью и смекалкой. Казалось, что он нарочно строит из себя придурка и гордится таким поведением. Но почему? Не прощаемая обида на родителей, бросивших своего сына при рождении, и появившихся в жизни Паши, когда он уже учился в первом классе? Или подражание своим «кумирам» в общеобразовательной школе навсегда поменяло его характер в худшую сторону? Но самый важный вопрос состоит в другом: почему Паша не захотел изменить себя к лучшему?
Прошёл год. Жизнь школы шла своим чередом, как вдруг нежданно-негаданно одним осенним вечером случился пожар. Загорелся 6 класс. Я в то время сидел один в классе, дописывал сочинение. Неожиданно вошла воспитательница.
- Так, выходи, - безапиляционно заявила она, указав головой направление в сторону коридора.
Несколько секунд я с ручкой в зубах пребывал в замешательстве, сопоставляя два взаимоисключающих понятия: «преждевременно покинуть класс» и «дописать сочинение». Но заметив нетерпение на лице воспитательницы, не рискнул возражать. Она поспешно вывела меня за руку во двор. Я только успел заметить стелящийся по полу дым и воспитателей, спешно выводящих детей на улицу. А так хотелось понаблюдать на столь удивительное зрелище: никогда не видел, как горят классы.
Не знаю, на чём основывалось подозрение, но первым и последним подозреваемым в умышленном поджоге оказался Паша. Однако доказать его 100%-ую причастность так и не смогли. На этом дело под название «Сгоревший 6 класс» было закрыто.
Наступила зима, и стало холодно. А мне нормально – мышцы греют, дышать легко, воздух свежее. Однако тот, кто поджёг мой любимый 11 класс, наверно, всё время мёрз. Иначе, какой смысл поджигать? Чтобы согреться.
К счастью никого в классе не было: самоподготовка давным-давно закончилась. Мои одноклассники ушли по домам, а я завершал вечернюю трапезу. В школе раздались крики:
- Пожар! Пожар! Класс горит!
Услышав новость, я хотел было по привычке кивнуть, но во время остановился, только подумал: «Гм… Забавно». Когда выяснилось, что горел мой родной 11, ирония моя тут же улетучилась.
Не имею представления, какие методы дознания применялись у нас в школе, но Паша сознался в двух совершённых поджогах. Мерой наказания стало двухмесячное пребывание в психушке. Иногда Пашу навещали его одноклассники. Рассказывали, что выглядит он убитым: не от горя, а от таблеток. Врач Пашу сразу предупредил, что, если не будет глотать колёса, сидеть ему в дурке пожизненно. По словам друзей Паши, там не так уж было скучно, есть с кем поговорить: много наркоманов и косящих от армии.
Минул срок, и Паша возвратился в школу. На мой взгляд, он никак не изменился. Может, я плохо его знал?
Паша начал встречаться с Оксаной, несмотря на то, что она не умела ходить, ездила на коляске. Они часто уединялись. Паша всячески помогал Оксане. Так прошло ещё два месяца. Ничто в поведении Паши не давало повод думать, что он – пироман, пусть и бывший. Ладно, придурок, куда ни шло. Но псих?..
Учебный год подходил к концу. Чуть больше недели оставалось до выпускного, когда Паша выкинул свой очередной фортель. Если бы он второй раз поджёг мой класс, я второй раз подумал бы: «Гм… Забавно». Но случилось то, что забавным никак не назовёшь…
Время самоподготовки. В корпусе – тишина, только дежурный воспитатель по прозвищу Горын мирно посапывал на стуле, запрокинув седую голову. Нянечка в эти часы попивала чай со своей подружкой в соседнем женском корпусе.
Вдруг в одной из палат раздался крик. Горын проснулся, ещё не понимая, кто или что его разбудило. Но крик повторился. Горын, отходя ото сна, не спешно направился к двери, откуда донёсся вопль. Взору воспитателя открылась недвусмысленная картина: Паша, стоя сзади, закрывал четверокласснику Антону рот двумя руками. Оба – со спущенными штанами. Рядом на столе была разбросана колода карт.
Паша в оправдание сказал следующее:
- Мы тут в карты играем… под раздевание.
- Одевайтесь! – рявкнул Горын.
Об этом происшествии знала вся школа, хотя линейку по поводу случившегося не стали проводить. Что сказали матери Антона, мне не известно. Вполне вероятно, что ничего… Во всяком случае я недавно слышал, что Антон заканчивает 10 класс в моей бывшей школе.
На следующий день после попытки изнасилования Паша, как ни в чём не бывало, сидел в беседке напротив Гали и играл в карты. Чуть в стороне Оксана отрешённо смотрела за происходящим.
- Паш, вот скажи мне, тебе что – делать нечего? – спросила с раздражением Галя. – Тебе девчонок мало?
- Да так… Решил попробовать… Для разнообразия, - попытался сострить Паша с нескрываемой улыбкой на лице, но никто не засмеялся.
- Урод ты, Паша, по-другому не скажешь, - сказала Галя, будто сообщила смертельный диагноз.
Оксана, отвернувшись, отрешённо смотрела куда-то вдаль.
Паша, закончив 10 класс, занялся предпринимательством, взяв кредит. Я встретил его в городе через два года. Паша торговал солнечными очками. Общаться с ним мне не хотелось, но ради приличия я поздоровался. На вид он был тем же, что и в школе.
- Привет. Хочешь – очки? – спросил Паша.
- Нет. Как дела?
- Ничего. А ты где щас?
- В доме-престарелых.
- Ну и как там?
- Пойдёт. Жить можно, - на этом приличие моё закончилось, и я свернул разговор. – Ну, ладно, бывай.
Но быть Паши оставалось всего ничего – три года.