(The train won't stop going. No way to slow down. "Locomotive Breath" JETHRO TULL)



Несмотря на поздний вечер, на перроне царило возбуждённое оживление. Грузчики сновали с массивными багажными тележками, распугивая пассажиров и провожающих громогласным «Пааберегись!» То тут, то там визгливо переругивались маневровые паровозы, как дворняги, делящие добычу. Неожиданно, воздух задрожал, и на всю округу громыхнуло протяжным, грозным басом. Это массивный грузовой - литерный, перекрывая вокзальную суматоху, на правах хозяина, требовал себе первый путь. Вслед за его рёвом из вокзальных динамиков исторглась лающая тарабарщина. Обрывки слов, кувыркаясь и многократно множась в пространстве, путаясь среди фонарей, улетали вдоль блестящих рельсов в промозглую темноту, в сторону будки стрелочника. Там, каким-то образом, эти шарады складывали в распоряжение, и вот уже зажигался «зелёный». Грузовой монстр вздрагивал всей своей тушей. Раздавался царапающий скрежет. Это машинист открывал песочницу, песок попадал под колеса для увеличения трения, но колеса все равно некоторое время пробуксовывали скребущим, противным звуком. Вагоны по очереди рапортовали о готовности бодрым лязгом сцепок и тяжеловес, неторопливо отфыркиваясь, набирал под горку ход.

Но сегодня не его бенефис. С другой стороны перрона, в ярком свете дуговых ламп во главе пассажирского состава стоит длинный немецкий локомотив. Черты его стремительны, лаконичны, и совсем не похожи на мощные формы грузового. Два обтекателя спереди, напоминающие стабилизаторы военной торпеды, будто прижатые уши гончей перед прыжком. Линия образованная этими «ушами» тянется вдоль всего тела локомотива и повторяется в усеченных краях, бочкообразного тендера. Немец натужно пыхтит, словно дракон, подыхающий от астмы. Кажется, что на каждый вздох громадная машина тратит свои последние силы. Но вот следует еще один, потом еще. Струйки пара, время от времени окутывающие состав, стелятся по перрону, затем поднимаются вверх и исчезают в холодном воздухе. У локомотива толпятся зеваки с коротконосыми фотоаппаратами. Каждый норовит запечатлеть иностранную диковинку, доставшуюся стране в качестве военного трофея. У кабины машиниста стоит мальчуган. Глаза его вытаращены от натуги. Он набирает в легкие воздух, надувает щеки и выпускает его, стараясь попасть в такт дыханию локомотива. Получается плохо. Легких не хватает. Неожиданно вынырнувшая из клубов пара женщина хватает мальчугана за руку и оттаскивает в сторону. Ребёнок вырывается и бежит впереди неё, дёргая руками вперёд –назад, подражая работе поршней. Наконец раздаётся звук колокола. Локомотив еще раз натужно вздыхает и вдруг издаёт чистый сильный звук, который разлетается над засыпающим городом прощальным трубным зовом. Мальчик от неожиданности останавливается, приседает и закрывает ладонями уши, а потом долго смотрит в небо, приоткрыв в удивлении рот.


Димка часто прибегал на заброшенные пути у вокзала. Здесь он чувствовал себя в безопасности, будто окруженный заботой могучего волшебного чудовища. Мальчик подходил и, словно заботливый погонщик слона, по-дружески приветственно похлопывал по железному брюху котла. Затем закидывал ногу на гремящую лестницу и ловко юркал в кабину. Внутри было уютно и практически всё было целым. В углах скапливалась многоэтажная паутина. Пауки тоже любили это тихое место. В дождь Димка залезал в тендер и вытаскивал из него пару ящиков заготовленных ранее. Потом садился у огня перед топкой и, глядя на отблески пламени в стёклах манометров, мечтал о том, о чём мечтают все мальчишки двенадцатилетнего возраста. В солнечные дни он забирался на округлое туловище, укладывался на его тёплой обшивке, подолгу глядел в небо и опять мечтал. Здесь у мальчика был штаб и убежище. Никто и не подозревал об этом месте. Свист отходящих электричек, утробное ворчание дизеля где-то неподалёку, подрагивающая гулкая земля, запахи смазки. Димка представлял, что это огромный трансформер, причем старейший из всех и, соответственно, самый мудрый. Ведь если есть трансформеры - машины, почему не может быть трансоформеров- локомотивов? Сегодня Димка наконец-то решился доверить свою тайну деду- старому железнодорожнику, весь свой долгий век проработавшему при депо машинистом.

Ранним утром с утомленного трехдневной гонкой «скорого» сошли двое. Один был с видавшим виды мольбертом, другой в дурацкой шляпе с полями и помятом пальто. Вид парочки был несколько несвежим, но вполне бодрым. Только покрасневшие глаза щурились от низкого осеннего солнца и выдавали последствия бурных ночных дебатов. Электровоз уже устало громыхнул обессилившими пантографами о свою крышу и сейчас терпеливо ждал, пока маневровый отцепит от него надоевшую погремушку пассажирского состава. Друзья вышли последними из вагона и стояли на перроне, покуривая одну сигарету на двоих. Их никто не встречал, и они никуда не торопились.
- Кури-кури да не закуривайся, Вован, - сказал один другому. В ответ тот достал из кармана спичечный коробок и приложил к дымящейся сигарете, измеряя.
-Видишь? Здесь по высоте ровно половина. Значит, у меня есть еще тяжечка.
- Хорошо. Тяни только поживее. Ну и что, по-твоему, творчество? – спросил Сергей, видимо продолжая начатый ранее разговор.
- Все сущности мира образованы материей, а явления, в том числе и сознание, являются взаимодействием материальных сущностей между собой, - начал объяснять Владимир аккуратно передавая сигарету приятелю.
- И?
- Сознание человека с помощью средств выразительности визуально отображает эти взаимодействия. Иначе говоря, материализует их. Это и называется творчеством.
- Белиберда какая-то. Как всё у вас запущенно. Сущности. Взаимодействия, - Сергей со злостью пульнул щелчком в сторону догоревший окурок.
- Ничего не запущено,- возмутился Владимир, - Точная научная формулировка. Если правильно задаешь вопрос, то знаешь добрую половину ответа. Этому и учит философия. Вот как ты рисуешь, Серёга? Можешь объяснить?
- Ну, как рисую. Не знаю. Так и рисую. Просто. Могу показать на любом примере,- Сергей обвел рукой вокруг.
- Так - таки и на любом? Подожди. Сначала объясни. Что значит просто? Ты же осмысляешь будущее произведение. Проводишь анализ. Затем…
- Ничего я не провожу и не осмысляю, - раздраженно перебил друга Сергей, - Мне проще показать, чем жонглировать тут с тобой словами и терминами, да еще на похмельную голову.
- Да ну? Не верю. Как ты собираешься сделать то, что и объяснить то не можешь? – не отставал Владимир.
- Хорошо,- вздохнул Сергей и стал загибать пальцы.
-Для начала, Вован, надо выпить грамм сто пятьдесят коньяка, чтобы понять тебя и твои формулировки. Это первое. Потом выбрать натуру. Самое важное в искусстве,- выбрать подходящую натуру и отрешиться от твоей материальности. После этого изобразить все взаимодействия сущностей средствами выразительности. В данном случае у нас это будет акварель и бумага. Потом еще выпить коньяка и показать результат человеку ничего в этом не понимающему. Тебе, например.
Владимир фыркнул.
- Давай докажи.
- Легко. Итого пять условий. Кошмар, какой. Разговор с тобой становится невыносимым. У нас остался коньяк?
-Неа.
-Надо в магазин. Где магазин?
- Тут недалеко за углом, - Владимир махнул рукой в сторону, - я покажу.

В магазине было безлюдно. В углу на стуле, сложив руки на груди, спал охранник восточной внешности. На нём были одеты линялые джинсы с резинкой на отворотах и женская кацавейка. Во сне он смешно надувал губы и изредка похрапывал. Мольберт Сергея глухо стукался об углы прилавков, но охранника это не разбудило, он лишь посучил ногами в розовых кедах, словно пришпоривая сонного ишака. Друзья направились к полкам со спиртным. Коньяк выбирали недолго. С большим отрывом победило игриво- танцевальное название «РОРО» или «ПОПО», смотря в какой раскладке прочитать. На кассе Сергей упёрся взглядом в полную грудь помятой кассирши. Она подождала, и нетерпеливо постукав фиолетовыми ногтями, спросила противным голосом, растягивая гласные в какой-то гнусавой вопросительной интонации.
-Мужчи-на! Что вы так пронзитель-на рассматривае-те?
- Ваше имя, барышня. На бэйдже. Оно напоминает название урагана.
- Чи-во?- не поняла кассирша, вытаращив на друзей и без того большие кукольно- раскрашенные глаза.
- Любезная Са-во-стИна, заберите эти бренные деньги за ваш коньяк,- Сергей, нисколько не смутившись, продолжал, - И мы покинем вашу гостеприимную обитель ни минуты не теряя. Я, - Сергей. Художник. А это мой друг Вальдемар. Именно через «а», чтобы не путать с известным сказочным негодяем. Он философ, как можно догадаться по дурацкому шарфу на шее и мятой шляпе у него на голове. Мы только что приехали в ваш чудный город.
-Это фамилия,- продавщица поправила пластмасску на двухлитровой груди и зачем-то с вызовом добавила, - Мужа!
-Я тоже считаю, что мир несовершенен, уважаемая. А, кстати, зачем вы нацепили бейджик мужа? И это не он там?- Сергей махнул в сторону спящего в розовых кедах охранника. Продавщица почему-то вздохнула.
-Нет. Мой мясник. Сейчас барана принимает.
Но даже такая логика не обескуражила Сергея.
- Уважаю. Приём барана это серьёзная мужская задача. Поступок, требующий исключительной ответственности.
- Всё! Хватит троллить! Пойдем уже, - перебил друга Владимир, забирая сдачу,- Самое время выбирать тебе натуру и переходить от слов к делу. Где будем искать?
-Ааа, -неопределенно махнул рукой Сергей, -она всегда находится там, где найти её вовсе не ожидаешь.

Они прошли вдоль забора и очутились на задворках вокзала. Спотыкаясь и перешагивая через пути, друзья шли мимо старого депо.
-. А что такое, по-твоему, материализация в искусстве?
Спросил Сергей у приятеля. Тот миролюбиво хмыкнул.
- Думаю, материализация в искусстве это достижение баланса между объективным и субъективным. С одной стороны, между стремлением к воплощению универсальной образности, а с другой - к эстетическому самовыражению художника. Безотносительно субъективное понятие, а не объективное. В принципе,- недостижимый идеал, - Владимир чертыхнулся, зацепившись ногой за шпалу, и посмотрел на приятеля, Сергей загадочно улыбался.

-Понятно, что малопонятно. Знаешь? Наш разговор напоминает мне старый анекдот про логику, диалектику и философию. Вечно вы всё хотите усложнить. Нельзя так, - Сергей вдруг остановился, достал из верхнего кармана куртки карандаш. Затем зажал его вертикально на вытянутой руке и, прищурившись, принялся рассматривать нечто впереди себя.
- О! То, что надо! Самое подходящее место, - Сергей убрал карандаш и насвистывая стал располагаться, раздвигая треногу мольберта между путями. Владимир озадаченно огляделся.
- Что может быть достойно материализации у груды металлолома на рельсах с нагромождением ящиков вокруг?
-Сейчас покажу. Доставай походные рюмашки, - Сергей явно был чем-то воодушевлён и торопливо открывал мольберт.
- Так вот! После выбора натуры открываем бутылку коньяка и выпиваем сто грамм для вдохновения,- продолжил он, приколов чистый лист и размешивая краски, - Именно сто, не больше! Большее количество притупит томление духа. А оно нам еще пригодится, как и коньяк. Мы его будем добавлять в воду для красок, для создания аутентичности момента. Наливай! Только не бубни, ради бога, под руку про свою философию. Все сущности мне распугаешь.

Через полчаса Владимир в задумчивости смотрел на рисунок Сергея.

Паровоз стоял, упёршись бегунковой тележкой в потрескавшееся от времени заброшенное депо. Видимо, раньше здесь были ворота, которые со временем срезали, а проём заложили. Со стороны казалось, что локомотив готов прорваться через стену насквозь, вот только разведут пары и машинист даст гудок. Но танки для воды давно были пусты. Угольный ящик тендера проржавел насквозь, внутри пустил корни Иван- чай, а массивные обода колёс почти сравнялись с землей.

- Прекрасный пейзаж. Всё настолько живо и точно схвачено. Только хочу заметить, что никакого паровоза там нет. Всё верно. И депо, и эти крыши, и даже пожухлая трава- всё есть, а вот паровоза нет. Это твоя, чисто субъективная, точка зрения. Материально есть останки какой-то старой водовозки с бесформенной кучей ящиков около неё.
-Как нет? – возмущался Сергей,- Вот же он! Давай у кого-нибудь спросим, есть там паровоз или нет?
-У кого мы тут спросим?
-Да вон пацан с дедом идёт! - Сергей указал на бредущего вдоль путей старика, который с увлечением что-то рассказывал ребёнку.
-Уважаемый! Можно вас с вашим мальчиком на секундочку. Нам необходимо разрешить один концептуальный спор. Мне попался на редкость строптивый оппонент. Почти Фома Аквинский.
Мальчик с дедом подошли к ним, и Сергей ткнул пальцем в порыжевшую отметину около стены на траве.
-Скажи, мальчик, тут есть паровоз?
Мальчик помялся, повозив носком ботинка по гравию, и неохотно буркнул.
-Ну, есть.
-Хм. А теперь посмотри на рисунок. Это он? Старый забытый паровоз?
- Да. Это мой паровоз! Он, правда, живой. Только сейчас спит.
-Вот видишь? Я же тебе говорил, - Сергей торжествующе повернулся к Владимиру и отняв у него бутылку, отпил добрый глоток.
-Материализация искусства в действии. Двое уже не субъективно, а говоришь - «недостижимо»! Эх ты. Мысленосец! Значит, идеал достижим?
- С каких пор ты разбираешься в паровозах?
-Ни с каких. Я ничего в них не понимаю.
-Ты меня разыгрываешь?
-Нет. Давай еще у деда спросим.
-Уважаемый! Не могли бы вы тоже глянуть на этот рисунок и ответить, что на нём изображено?
Пожилой человек недоверчиво посмотрел на друзей и поближе подошел к мольберту. Достал очки, аккуратно нацепил их на нос. Долго вглядывался в свежий, мокрый рисунок, будто что-то вспоминая, опустив уголки губ, толи в усмешке, толи в грустной улыбке. Затем повернулся и сказал.
-Как же! Узнаю я этого красавца. Это трофейный немецкий BR -52 или по нашему серия ТЭ. Отчего и получил прозвище «Тэшка» или «Фрау» за красоту. Полторы тысячи лошадок! Я такой после войны здесь первый раз и увидел. Мальчишкой был. Как сейчас перед глазами.
Мальчик вытянул шею и восхищенно смотрел на рисунок, не отрываясь. Затем подёргал Сергея за руку.
-Дядя, подарите рисунок.
-А зачем тебе? – удивился Сергей.
-Он очень-очень похож на мой паровоз. Я его так и представлял.
-Это правда? – спросил дед, - я только сегодня хотел показать, где он стоял, пока его не отправили на переплавку.
- Правда, деда. Я его из ящиков целое лето собирал. Хотел тебе похвастаться. Ты же мне столько про него рассказывал!
Приятели молча глядели на эту странную парочку. Владимир в тишине разлил коньяк, предложил рюмку и деду. Выпили. Порхнувший ветерок донёс откуда-то запах горелого угля. Наконец Сергей вздохнув потянулся рукой, открепил листок от мольберта и протянул его мальчику.
-Держи, коллега. На память.