Авторы III части в алфавитном порядке:
А. Б. Бурый, Дед Фекалы4, РевелиЯ, Тощий, Элен




     Он гордился своей фамилией. Фамилия – как фирменный знак; она должна быть краткая, звучная и настоящая. Смастерил сапог, поставил на нём клеймо «Шеффер» - и все знают: товар качественный, надо брать.
     Сапог – не просто обувь. Сапог – это целая философия. Не зря он имеет форму бумеранга; если ты связал свою жизнь с сапогами, то уже никуда от них не денешься, потому что они всегда возвращаются. Так и неси свой крест до конца жизни. Неси и не вздумай этот крест бросить, потому что упадёт на ноги, на ногах сапоги, а сапоги – это целая философия.
     Любая работа может показаться рутиной, если не привнести в неё некотурую долю творчества, но молодая и неспокойная голова не терпела рутины, она требовала нововведений, открытий, сенсаций, в конце концов. И если матушка Земля родила Эйнштейна в области физики, то почему она никак не может родить Эйнштейна в области изготовления сапогов? А если Эйнштейн ознаменовал собой новую эру в физике, Шеффер ознаменует собой…
     Ничего он не ознаменует. Он осуществит мечту человечества и изобретёт сапоги-скороходы.
     Он запирался по ночам в мастерской и творил. Шли упрямые годы, стучались в дверь клиенты и седая зрелость. Он придумывал всевозможные пружины, простые и сложные механизмы, энергопреобразующие стельки и генерирующие голенища. Правильная мысль пришла как всегда неожиданно.
     Из увиденной случайно телепередачи, он узнал, что кенгуру носят своих детёнышей в сумках и при этом очень быстро прыгают. Если рассматривать человека детёнышем, а сапог его мамой, очень несложно придумать математическую модель сапога-скорохода. Не хватает некоторых деталей.
     На доработку деталей ушло ещё несколько лет, но, в конце концов, всё получилось. Испытав своё новое детище ночью на городской свалке, он остался в целом доволен проделанной работой, но подлый червячок сомнения всё равно свербил изнутри и не давал успокоитьтся. Именно поэтому он не продемонстрировал своё новое изобретение человечеству – не хотелось выдавать полуфабрикат. Ведь для того, чтобы быстро перемещаться, много мозгов не нужно, нужна лишь сноровка и сила. А вот для того, чтобы быстро перемещаясь не угодить в капкан, потребуется и сила и сноровка, которые должны управляться головой. И как раз головы у его изобретения не было, что крайне расстраивало. Поэтому нужно придумать такую систему, которая при быстром перемещении способна отслеживать возникающие препятствия и уворачиваться от них, ибо на таких скоростях человек своей головой этого делать не способен.
     Пришлось всерьёз заняться изучением кибернетики, программирования и роботостроения и применять новые знания на практике, что в его возрасте удавалось с огромным трудом, но ничего не получалось. Сапоги то метались в сторону, увидев пылинку на дороге, то налетали на дворовую собаку, не увидев её. Задача состояла в том, чтобы оббежать препятствие и быстро вернуться к прежнему пути. Как муха, моментально меняющая траекторию движения и возвращающаяся обратно, не испытывая дискомфорта.
     Муха… Ну конечно! Муха не просто ловкая. Главное – что она умеет летать. Если сапоги научатся летать и будут способны поднять в воздух человека, все проблемы решатся сами собой, ибо в воздухе гораздо меньше препятствий, чем на земле.
     Он продолжал обслуживать клиентов, но голова при этом была занята одним – научить сапоги летать. И поэтому сразу по окончанию рабочего дня, он доводил своё детище до совершенство и испытывал его на городской свалке. И однажды…
     Он оттолкнулся от земли и полетел. Внизу остался древний город, с его проблемами, достоинствами и недостатками. Вверху было звёздное небо, облака и вороны, ошалевшие от необычного гостя. Внутри было счастье от осуществления своей главной мечты. Только теперь он хотел безвозмездно поделиться своим изобретением со всем миром.
     Он прилетел под утро, поставил сапоги рядом с кроватью и уснул беззаботным сном – сладким, крепким и вечным. Утром, когда его нашла уборшица Глаша, было уже слишком поздно.
     Осиротевшие старые рваные сапоги стояли возле кровати.
     - Хороший был человек, - сказала Глаша вслух и шмыгнула носом, - Всю жизнь людям сапоги мастерил, а себе так ничего хорошего и не сделал. Сапожник без сапог. Эх, бедолага…
     Она взяла сапоги и отнесла их в помойку. Через некоторое время приехала помойная машина и увезла мусор на свалку. Они ещё долго там лежали вверх каблуками, на которых скромно, но гордо красовалось клеймо «Шеффер».




     Оля решила уехать от мужа. Конечно, к маме. А куда еще? Нет, ну, правда, достало все. Вечные пьяные загулы Димы выводили ее из себя. Все было пущено в ход: слезы, ночные разборки, битье посуды, драки - бесполезно. Дима каялся, и тут же уходил в запой.
     Все, что было нажито за шесть лет совместной жизни, ей не увезти с тобой. Поэтому было решено взять только необходимое, то, что принадлежало лично ей: пакет фотографий в коробочке из-под обуви, пачка писем, перевязанная ленточкой, дневники и тетради с текстами песен, личные вещи, горшок сына, и собственно сам сын.
     С грустью посмотрела на гитару, вроде бы нетяжела ноша, но на руках трехлетний сын, огромный чемодан, нет, гитару ей не донести. Да и смешно как-то: беженка с гитарой. Еще очень жалко было оставлять две картины: золотистая хризантема на черном фоне из соломки и иллюстрация к «Мастеру и Маргарите». Но тут она долго не сомневалась. Золотистая хризантема была подарена начальнику, в обмен на увольнение «без отработки», естественно, к картине была приложена бутылка шампанского и коробка шоколадных конфет. А «Мастер и Маргарита» достались Марине Алексеевне - воспитательнице сына: та долго рыдала, что «такой хороший мальчик» уезжает.
     И вот, чемодан собран, поезд завтра, в девять двадцать утра.
     Обвела комнату взглядом…Блииин! Книги! Как же она могла забыть? Попыталась выбрать самые любимые: репродукции картин Жуковского, Васильева, Репина…Нет, издания громоздкие, не увезти. Ну, не оставлять же их здесь? Решила отдать книги соседке с третьего: у нее мальчик в художественную школу ходит, может, пригодятся? Переодеваться не стала, так и пошла: в халатике и домашних тапочках, что тут? Спуститься с девятого на третий этаж. Вышла на лестничную площадку. Нажала кнопку лифта. К груди крепко прижимала книги, жалко, блин! Ну, да ладно. Лифт отворил свою пасть. Из пасти лифта выскочил сосед Юрий.
     - Привет!
     - Привет!
     - Как дела?
     - Нормально, - попыталась зайти в лифт, но Юрий перегородил дорогу.
     - Куда собралась?
     - Да, к Любе, книги вот хочу отдать.
     - А че за книги? Покажи.
     - Да не, Юр, пусти, лифт уедет.
     - Эээ, да мы плакать собрались?
     
     По постели были разбросаны книги. Оля, с раскрасневшимся лицом пытаясь скрыть смущение, листала книги:
     - А вот это моя любимая, смотри, «Брошенная терраса», правда, красиво?
     Юрий внимательно рассматривал репродукции и кивал головой.
     - Юр… а ты на гитаре не играешь?
     
     Дома Оля быстро распаковала чемодан, книги поставила на место, билет на поезд разорвала на мелкие кусочки.
     Жалко, конечно, что картины отдала, ну да ладно.




     Мотор, камера, дубль…
     Огромный кусок, да не кусок, а кусище сливочного масла, снаружи кажущийся жёлтым, но на срезе видно, что он скорее белый с желтизной, в орнаменте редких слезинок и ссадин, нехотя сползает с ножа, обычного кухонного ножа, с пластмассовой рукояткой и блестящим отточенным лезвием.
     - Наезд, ближний план…
     Обычная, видавшая виды сковородка. Чёрные, не отмываемые борта, да и дно сковородки, достаточно потемневшее, с редкими бороздами-царапинами и только вытертая серединка, сохранила цвет,в своей обшарпанной первозданности.
     Кусман сливочного масла лениво, с « придыхом», шлёпается на дно сковороды. Он начинает медленно подтаивать, приобретая прозрачность, нехотя, а потом всё быстрее и быстрее скользит к спасительному бортику, оставляя за собой шипящую серебристую дорожку, стремительно теряет обьём, проседает и окончательно тает, превратившись в прозрачную лужицу, растекающуюся по дну.
     Комната наполняется аппетитным запахом, ни с чем не сравнимым ароматом, горячего сливочного масла. Наступает тот самый миг, когда, ещё мгновение и такой знакомый звук, как треск рассечённой скорлупы, предвосхищающий тяжелый шлепок, освобождённого из известкового плена яйца и аппетитное скворчание яичницы, этой самой приятной в мире мелодии.
     - Наезд, крупный план…Экшн!!
     Невидимый зрителю взмах ножа и багровое, с ещё не успевшей зафонтанировать кровью, в переплетении лиловых кровеносных сосудов, пульсирующих складок, срезов фиброзных трубок, похожих на стволы игрушечной артиллерии, яйцо, выкатывается в кипящее масло, на мгновение, превратив сковороду в крохотный, окутанный клубами пара и серы, вулкан-гейзер.
     - Стоп-стоп-стоп.…Так не пойдёт
     Режиссёр, царственным жестом снял дымчатые очки-велосипед, шляпу-шлем из кокосового мочала и утомлённо потёр, никогда не загорающий, под полями, лоб. Этот знакомый, глуховатый, с попыткой оживить бесцветную речь, цветастыми интонациями, великоимперский голос.
     - Ну нельзя же так, Саша. Не верю, как говорил Константин Сергеич, не в-е-рю. Крайне не у-б-е-д-т-е-л-ь-н-о. Мало экспрессии, мало. Забудь, что ты идол народной толерантности.
     В паху знаменитых камуфляжных брюк известного актёра (Паречинов), корчащегося на заплёванном полу съемочного павильона, неумолимо, пурпурным герниковским оттенком, расплывается зловещее пятно.
     - Дубль на смывку. Ассистент, голубчик, свяжитесь и пригласите на пробу Фёдора и Гошу.
     Массовка свободна. Всех благодарствую.




     Маргарита Печенькина мечтала о шубе. О роскошной, неважно из какого меха, но дорогой.
В таких шубах, в телевизоре, щеголяли звёздные красотки.
     Старенькая плюшевая шубка, доставшаяся от мамычки , вся вышоркалась и местами залоснилась от частой носки.
     Колхоз рапортовал о повышении надоев, Маргарита вставала с петухами, а возвращалась с фермы затемно, вкалывая в две смены, но накопить на шикарную шубу никак не удавалось.
     Как-то осенью, Маргарита возвращалась с вечерней дойки. Вышла она в чистое, убранное поле, зачерпнула красной, натруженной ладошкой горсть родной земли, и глядя на низкое, звездное небо, яростно поклялась: «Клянусь!» - кричала она- «что к исходу ноября, будет у меня шуба!»
     И уехала в город. На заработки.
     И вот, странное дело — свою первую приличную шубу Маргарита Печенькина купила намного раньше, чем к исходу ноября. Лисью, рыженькую, на шелковой подкладке.
     Как она её заработала — это отдельная история. Если вкрадце — открыла Маргарита для себя одну непреложную истину. Которая была стара как мир, но Маргарита дошла до неё своим умом — это очень важно. Доить можно не только коров!
     Много времени прошло с тех пор. Лет 17, или даже больше. Гардероб Маргариты пополнялся новыми шубками, одна дороже и роскошней другой, но Маргарита все эти годы помнила клятву, данную в чистом поле, и часто разворачивала носовой платочек, с хранящейся в нём родимой земелькой, вдыхая аромат детства и юности своей.
     Не выдержала. Приехала в свой некогда процветающий, правофланговый колхоз. Сиро, убого, пусто вокруг. Будто вымерло всё. Только тощие собаки, и местные забулдыги бродили по закоулкам. Словно тени.
     Вышла Маргарита опять в чистое, заросшее бурьяном поле и упала, обнимая землю ухоженными ручками и целуя её ботоксными губками. И зарыдала она горючими, крупными слезами. Вспоминая плюшевую шубку, мамычку родненькую и своих подопечных коров.
     И защемило сердце-то проституское. Защемило и ...остановилось.
     Мимо шёл бывший председатель колхоза Данила Потёмкин.
     Похоронили Маргариту Печенькину с почестями. Длинную до пят соболью шубу продали. А на вырученные деньги подняли колхоз-то. И назвали его «Шубаритинский». А на том месте, где Маргарита померла нашли месторождение редких алмазов.
     Шубаритинские бриллианты по всему миру отныне славятся. Говорят, у самой английской королевы Виктории колечко с шубаритинским бриллиантом на пальчике красуется.
     И каждую весну, в день смерти Маргариты, маленький белоснежный кукурузник разбрасывает над полем нежные, сиреневые цветочки. Маргаритки.




     Глаза Вани округлились, и он снова прочитал записку. Потом – ещё и ещё. Ваня посмотрел на Димку, но тот сделал вид, будто слушает математичку. «Вот гад!» – рассердился Иван и швырнул в Димку ластик.
     – Икс! – икнула математичка.
     Ваня высунул язык и стал катать ответ. Закончив, отдал записку Гоге. Тот – Алёнке, та – конечному адресату. Димка с важностью прочёл и улыбнулся, и Ваня понял, что друг не шутил. У него и вправду есть штучка!
     Сгорая от нетерпения, Ваня приплясывал под партой, пинал соседа и грыз карандаши. Димка же как ни в чём не бывало разглядывал мух, бившихся о стекло, и лениво слушал про квадратные уравнения. Зазвенел звонок.
     – Покажи! – подлетел Ваня. – Откуда у тебя она?! Кто дал?!!
     – Потом, – отмахнулся Димка, доставая завтрак.
     Половина ребят ушла в столовую: Иван тоже завтракал в столовой, но теперь были дела поважнее.
     – Когда «потом»? – не отставал он. – На следующей перемене?
     – После школы, – сказал Димка, кусая бутерброд.
     Иван в отчаянье всплеснул руками.
     – А я тебе «Контру» дам, – предложил он. – Хочешь?
     Димка покачал головой.
     – А «Черепашек ниндзя»? А «Мортал комбат»?
     – Нет, не надо.
     – А если… – Ваня понизил голос и оглянулся. – А если я тебе покажу трусы моей сестры?
     Димка задумался.
     Ваня в нетерпении сжал пальцы.
     – Ну хорошо, – наконец сказал Димка. – Пошли. Только по-быстрому.
     
     Математичка обвела взглядом класс.
     – Тема номер два, – провозгласила она. – Разложение на множители.
     Она встала к ребятам спиной, заскрипел мел, и по доске поползли уравнения, формулы и графики.
     Женщина любила погружаться в мир алгебраической гармонии. Растворятся в числах, забывать о проблемах, уноситься прочь от гнусной реальности. Но сейчас ей что-то мешало. Какие-то сполохи на периферии сознания.
     – Так, – повернулась она к ребятам и внимательно на них поглядела.
     Вроде, все на местах. Всё как всегда…
     Тут её внимание привлёк один мальчик – кажется, его звали Ваней.
     Мальчик во весь рот улыбался и, казалось, вот-вот захохочет. Лицо его так и лучилось от восторга, щёки пылали.
     Учительница нахмурила брови:
     – Я рассказываю что-то смешное?
     И, не дождавшись ответа, продолжила писать формулы.
     Прямоугольник света полз по классу. Муха билась о стекло. Алёнка дала записку подружке – и девочка захихикала.
     Рука математички замерла. Учительница побледнела. Мел выпал из пальцев, и стукнулся об пол.
     Учительница медленно повернулась.
     Глаза округлились.
     
     .
     
     :
     :
     прог.. .ма ун
     :
     3
     .блоиггоиечксих вдиов
     14
     17-6
     
     5
     
     вжынаиге
     133-у
     =оъбек
     .
     т
     .
     
     На экране метался мужчина со всклокоченной шевелюрой. Ходил взад-вперёд. Падал на палас и хватался за голову.
     – Они порыли вглубь! – закричал мужчина. – Эти суки из министерства обороны, им вечно неймётся: на вонючих машинах-копалках бурили скважины – всю Зейскую равнину продырявили. Потом нашли-таки вход.
     Взял со стола бутылку, сделал глоток:
     – Дело в том, что Земля – полая. В ней есть подземные селения… целые города, мегаполисы, мать их за ногу!
     Мучжина отвернулся от экрана. Уселся на пол, скрестив ноги.
     – Это дерьмо извлекли оттуда. Из долбанной шахты под Талданом. Оно начало действовать. Вокруг что-то происходило. В воздухе делались дыры. Из них сыпались черви. Летели жуткие мухи.
     Обхватив себя руками, принялся раскачиваться:
     – Войска всё оцепили. Но один дебил пробрался… Возникла новая дыра… И он сунул в неё голову.
     Голос низкий и хриплый:
     – А когда высунул… это… был ПОЛНЫЙ ПИЗ…!
     На экране возникли помехи, изображение исчезло, затем вернулось:
     – …от него пошли те мелкие ублюдки, похожие на детей. Они ведут себя как дети, одеваются, как дети, но это не дети. Ублюдки украли ту дрянь и теперь делают, разносят штучки.
     Мужчина вскочил, схватил бутылку и швырнул о стену.
      – В городах вводят карантин!! – заорал он. – Там всё кишит ими, как клопами! Это полный, необратимый… КОНЕЦ ЦИВИЛИЗАЦИИ!!!
     Впервые он посмотрел в объектив. В глубинах зрачков зиял ужас:
     – И, похоже, начало НОВОГО мира.