1
Так, значит. Фигура вполне. Высок. Можно сказать, статен. Плечи широкие. Живот… Ну, есть немного лишнего. Это всё пиво. Но ничего страшного.
Лицо и вообще вся голова. В порядке. Волосы тёмно-русые, густые, аккуратные. Лоб в меру. Губы в меру. Ямка на подбородке – бабам нравится. Усы, усы, конечно! Тоже тёмно-русые, тоже густые, тоже аккуратные. Мощная такая щётка. Наконец, нос. Без проблем. Да, и глаза же! Ну, тоже без проблем. Серые.
Что глаза сильно навыкате, а всё лицо и особенно кончик носа стабильно красноваты – этого Алексей и не замечал. Пригляделся за много лет.
Он провёл расчёской по усам, поправляя что-то уже совсем невидимое. Порядок. В зеркале. В жизни – не очень.
Алексей вышел из квартиры и не спеша отправился на работу.
Эх… Лучшее время в жизни было – армия. Не вся армия, что ты, но уж как дедом стал – это да! И ведь не изгалялся зря над молодыми. Чтобы, допустим, попусту чмырить, это никогда. Учить – другое дело, как и его, Лёху, поперву учили. А как же, службу-то понимать надо.
Уважали его в армии. И на сверхсрочную звали. Думал-думал, да и решил: нет, на гражданку пойду. Там свобода.
Мудак. Сейчас был бы старшим прапорщиком, а по должности – старшиной отдельной эскадрильи. Да ещё в тёплых краях.
Старшина эскадрильи – почти что царь и бог. Всё хозяйство на нём. И уважение. И весь личный состав под рукой, не считая, конечно, офицеров, да и те иногда… Ну, состав лётный – особая статья, тут где сядешь, там и слезешь, причём враз. Так ум же надо иметь – не при, куда не след.
А прочие – ну, что какой-нибудь начальник ТЭЧи против старшины отдельной эскадрильи? И звёздочек на погонах одинаково, по три: тот старший лейтенант, а этот старший прапорщик. Только у старлея звёздочки на погоне треугольником расположены, а у прапорщика старшего – в ряд. Как у генерал-полковника. И стать генеральская. И, что греха таить, благосостояние… не генеральское, но и не лейтенантское.
Эх…
Представляя себя старшим прапорщиком, Алексей упёрся в очередь на маршрутку и вернулся к не особо радостной действительности.
Деньги, бабки, бабло… Вечно их не хватает. То есть хватает, но еле-еле. На убогую, прямо скажем, жизнь. Это ещё слава богу, что одинокий – жена с дочкой давно ушли к олуху какому-то… поди, дают ему просраться… и мать померла уж который год, а батя и того раньше. Так что на себя одного кое-как хватает. Но именно, что кое-как, ничего лишнего себе не позволишь. Ну, пиво. Ну, иногда, в удачный день, водки. Ну, бабу изредка. За бесплатно, само собой, но это как посмотреть: её ж, бабу, тоже поить надо.
А почему так? А потому что свобода, она пуще неволи. В смысле, вроде дури (чур меня!). К ней привыкнешь – и гори оно всё ясным пламенем.
Приходишь, когда хочешь, уходишь, когда хочешь. Хозяину эти все дела, ясный перец, по барабану. Поорёт иногда, не без этого, но видно же – без страсти, просто для порядку.
Так оно и идёт. Смысла-то с девяти до шести в подвальной комнатушке торчать всё равно нету. «Ремонт и заправка картриждей». Клиентов – пять-шесть за день. Заправка пятихатка. Редко когда ксерокс кому починить – барабан там почистить, ещё что. Это штука.
Двадцать процентов – его, Алексея. Вот и выходит штук десять в месяц. Кошачьи слёзы курям на смех. Ну, само собой, ещё сколько-то вчёрную – отчётности-то никакой. Ори хозяин, не ори – всё едино лопух.
Зато у него, у хозяина, бабло не переводится.
Эх, поделился бы, гнида, что ему стоит?
На «Мерине» катается, зло вспоминал Алексей, потея в салоне раздолбанной «Газели». Одет всегда дорого, это мы понимаем… Сами-то аккуратно всё носим, но китайское же. А у хозяина один ботинок баксов полтораста. И другой столько же. Тьфу.
Нет в жизни праздника. Где бы бабок раздобыть, праздник устроить, в отрыв уйти, душу порадовать? Раз в жизни! Эх…
Уволиться, работу найти другую? Так сороковник уже. Да и свободы жалко.
Пропотев в маршрутке, отскучав в метро, Алексей подошёл к работе. С ненавистью взглянул на припаркованные около офисного центра машины. Мысленно сплюнул, вошёл в здание, громко, залихватски поприветствовал старого пня Матвеича – его смена нынче на охране. Потёрли, как говорится, за футбол. Алексею футбол совсем до фонаря – глупое это дело, – да Матвеич-то отставник, за ЦСКА болеет. Вот и приходится ублажать, не то на мемуары его снесёт про службу на Камчатке – и труба. А ублажать надобно, потому как мало ли.
Вот, вот: уже понесло про Камчатку.
В вестибюль вошёл огурец с четвёртого этажа. Директор там какой-то конторки. Конторка – смотреть не на что, чинил Алексей у них ксерокс, всё видел. А поди ж ты – одевается ненамного дешевле Лёхиного хозяина, и машинка у него сверкает, тоже видал не раз, и в кофейне, что по соседству, околачивается, то один, то с какими-то. Рожу держит умную, хотя, по правде говоря, рожа и не кирпича просит, а асбоцементного блока как минимум.
Ишь, здоровается. Руку жмёт. Демократ сраный. А с бабками, за версту видать, проблем нету. И со свободой тоже – директор же.
Алексея аж перекосило внутри, хотя виду не подал – поздоровался в ответ вежливо. И, под лёгкий этот шумок, улизнул к себе в подвал. Радио включил, чайник поставил.
Где бы бабок надыбать?

2
Будильник мобильного телефона запел подобно трубам Страшного суда – громко и бесповоротно. Сил, однако, достало только на то, чтобы наощупь ткнуть пальцем в кнопку отключения. Через какое-то время послышался ровный гул. Фен, понял Олег. Значит, минут через десять Ленка ускачет на работу. Значит, сейчас где-то половина восьмого. Значит, проспал.
Сквозь полудрёму он подумал: а интересно, если б на самом деле взвыли трубы Страшного суда, поднялся бы я сразу? Что-то сомнительно…
Олега снова окутало мягкое, тёплое, тёмное облако полусна. Потом Ленка крикнула:
– Я пошла! Тебе вставать не пора?
Хлопнула входная дверь, в замке провернулся ключ.
Теперь Олег совсем проснулся. На сердце привычно легла тошнотворная тяжесть. Что ж, пора, действительно пора.
Завтракать не буду, решил он, стоя под душем: некогда, да и неохота. Только кофе. И – галопом в офис.
На сердце стало ещё тяжелее. Решающий день, вот только надежды мало. Честно говоря, почти нет надежды.
Глотая кофе, затягиваясь первой сигаретой, он в который уже раз раздражённо подумал: идиоты. Самоуверенные, самонадеянные идиоты. И он сам, и компаньоны. Заработали десять лет назад приличные деньги – случайно заработали, чего уж там! – и возомнили о себе. Надо было на всё квартир купить, а фирму закрыть к чёртовой матери. Ни хлопот, ни забот: сдавай квартиры, денежки получай, живи безбедно и беззаботно. Давно бы уже всё отбили, тем более недвижимость вон как подскочила в цене.
Так нет. В бизнес пустили, купи-продай, а выбранное дело оказалось непредвиденно тяжёлым (опять же сами виноваты, что не предвидели), а бизнесменов из них, положа руку на сердце, не вышло. Чего-то не хватило. Жёсткости, оборотистости, нахрапа. И денег. Да, как ни странно, и денег тоже. Тех, случайно заработанных, как выяснилось, было ох как недостаточно.
Жаль, слишком поздно это выяснилось. Бизнес дело такое: вход рубль, выход десять.
Сидя за рулём, пробиваясь через пробки, Олег продолжал маяться гнетущим недовольством собой. Компаньоны как-то незаметно отошли в сторону, а он… сработала, как и следовало ожидать, теория слабого звена. Не сумел наплевать, не сумел разорвать вовремя, не хватило духу сказать себе и другим: не хочу, хоть режьте, не буду, что я, ишак? Баран жертвенный? Козёл отпущения? Не сумел. Ответственность, видите ли…
Восемь лет – фактически один. Каждый день – как на последней линии обороны. За нами сами знаете что, отступать, сами понимаете, некуда.
Устал. Но сегодня, похоже, всё и кончится.
Олег глянул в зеркало заднего вида, чуть наклонился вправо – ну так и есть, забыл причесаться в спешке. Кое-как пригладил волосы пятернёй, в очередной раз выругал себя, громко и искренне. Вернулся к тягостным размышлениям.
Проблемы – Олег автоматически перебрал их в уме, ровно полдюжины – стянулись в безобразный узел, каждая по отдельности решалась, но остальные от этого только усугублялись. Рубить этот узел, только рубить. А нечем. Кроме того человека, который уже ждёт Олега в офисе (почему-то решил сам приехать, что тоже не вселяет уверенности), рассчитывать не на кого и не на что.
Ленка, добрая душа, вчера сказала: что ты, мол, дёргаешься, изводишь себя, да и меня заодно? У тебя сколько раз уже так бывало: вроде конец, а в последний момент всё срастается. Ты не понимаешь, безнадёжно возразил он, сейчас всё не так. Ну, а не срастётся, ответила Ленка, так, может, и к лучшему. Дети, в конце концов, взрослые, устроены нормально, а мы, что, не проживём? Что, без работы останешься? Голодать будем?
Нет, голодать, конечно, не будем, думал Олег, паркуясь около офиса. И может, оно всё и правда к лучшему. Свобода!.. Свобода, свобода… Да вот от себя-то куда деваться? От чувства собственной некомпетентности, неудачливости, ущербности, от незримого, но жгучего клейма: ЛУЗЕР.
И от чувства вины куда деваться? Вины перед теми, кто ему доверился: компаньоны, сотрудники, поставщики, клиенты, всевозможные контрагенты, масса народу…
Как бы оно сейчас ни сложилось – вечером напьюсь, решил вдруг Олег. Всерьёз и со вкусом. Водки куплю, капусты корейской – квадратиками такой, – сала, чесноку. По паре с Ленкой махнём, а остальное уж сам…
На сердце немного полегчало.
Изо всех сил стараясь выглядеть пристойно и уверенно, он вошёл в вестибюль. Поздоровался с дежурным охранником – хороший дядька, только говорливый очень, всё норовит о службе своей бывшей что-нибудь рассказать. Пришлось жать руку и торчавшему здесь же моржеобразному мужику. Настроение снова испортилось. Мужик занимал каморку в подвале, ремонтировал там всякие ксероксы и был практически сам по себе. Заправил картридж, другой, получил штуку. И свободен. Всё просто и ясно. Никаких тебе узлов проблем. Вон какой… самодостаточный…
Чуднó, подумал Олег. Таких людей кругом – девать некуда, и абсолютно же спокойно к ним всем отношусь. А вот этому моржеподобному – именно ему! – почему-то остро завидую.
Вспомнилась – с какого, интересно, рожна? – давняя, студенческих времён, зависть к аспиранту, ведшему у них семинар по термеху. Над Олегом висело в те месяцы неминуемое, казалось, отчисление, а вот этому… как же его звали… да, Малышев… этому Малышеву ничего не такого грозило, и грозить не могло. Так представлялось.
Эх, юный раздолбай. Не понимал тогда, насколько больше неминуемого, реально неминуемого, наваливается с годами. И Малышев тот, очень может быть, уже находился под каким-нибудь прессом, причём, не исключено, куда более тяжким…
Не на всех, впрочем, наваливается, педантично уточнил про себя Олег, дожидаясь лифта. Вот этого моржоида, надо полагать, ничего не гложет. Вообще ничего. Что называется, наливай да пей.
Наконец-то раскрылись створки двери лифта. Олег поднялся к себе.
– Здрасьте, Олег Михайлович, – сказала секретарша Лариса. – А вас уже Андрей Андреевич ждёт. Прямо в кабинете, – добавила она с некоторым недоумением.
– Давно? – осведомился Олег.
– Да с полчаса. Чаю попросил, я подала.
– Правильно. Кофейку мне нарисуй. И не соединяй ни с кем. – Он глубоко вздохнул и открыл дверь своего крохотного кабинета.

3
Народу в супермаркете было много – начало восьмого, час пик, – а касс работало только три, и к каждой выстроилось по длинному хвосту.
Впрочем, торопиться некуда. Олег пристроился в конец очереди. Давненько я не бывал в магазинах в такое время, подумал он. Всё больше – в десять, в одиннадцать…
Это – в прошлом. Жизнь изменилась сегодня. Спасение не пришло, узел проблем стянулся окончательно, причём – на его, Олега, шее. И перекрыл кислород.
Дело многих лет просрано.
«Вы тонете? – спросил человек, на которого ещё оставалась надежда. – Ну что ж. Я делаю вам ручкой».
И показал, как делает ручкой.
Олег тогда взбеленился. «Ты, Андрей, между прочим, сидишь в МОЁМ кресле. А ну, освободи!»
Глупо, стыдно…
«Да это теперь не твоё кресло, – ухмыльнулся тот. – Оно теперь моё. И всё тут моё. А впрочем, садись. У тебя в этом кресле ещё неделя напряжённой работы: будешь дела передавать. Я представителя своего пришлю. Завтра, в десять. И не опаздывай!»
Ах, как мерзко на сердце… И какие тягостные разговоры предстоят со всеми, перед кем и за кого он отвечает… И какая это будет муторная процедура – передача дел…
Просрал, просрал…
Он помотал головой. Завтра, завтра. Сегодня, как и задумано – напиться. Вон, в корзинке уже всё, что нужно. Жаль только, в одиночку придётся: Ленка сегодня, оказывается, на стрижку записалась, не раньше одиннадцати приедет.
Олег почувствовал на себе взгляд. Повернул голову. Из соседней очереди на него, не мигая, смотрел моржевидный спец по ксероксам.
– Добрый вечер, – машинально пробормотал Олег.
– Добрый, – сурово отозвался моржоид. – Вы тут живёте, что ли?
– Ну да, – сказал Олег. – А вы тоже?
– А чего ж я бы тут делал?
Агрессивный какой-то, подумал Олег.
Он покосился на неожиданного собеседника. В корзинке у того имел место примерно такой же набор, как у самого Олега: всё для выпивки, только попроще – бутылка водки, банка бычка в томате, буханка хлеба.
Мелькнула мысль.
– Вас как зовут? – спросил Олег.
– Алексеем, – мужик по-прежнему говорил сухо.
– А я Олег. Слушайте, Алексей, у меня предложение есть. Вы, если через кассу раньше пройдёте, подождите меня, ладно?
Помедлив, Алексей кивнул.
У, ворюги, подумал он. Ведь даже в магазине, где все равны, и то лажа получается. Вот я, допустим, выпить собрался. Потому что день выдался неплохой, в кармане зашуршало, а на рожи эти просто нету сил насухую глядеть. И он, Олег этот, тоже выпить собрался, сразу видно. Только у меня по-простому всё, а он, гляди, набрал – и водка у него «Финляндия», и рыбка вон красная, то ли сёмга, то ли форель, и грибов банка, дорогих, белых владимирских. Тоже ворюга, чего уж там.
А сам, между прочим, взъерошенный какой-то, мятый, что ли. Ладно, жалеть его не хер, а какого ему надо – можно и полюбопытствовать.
Получилось, однако, так, что Олег миновал кассу быстрее и уже ждал Алексея.
– Знаете что? – сказал Олег, заметно стесняясь. – У меня так сегодня сложилось, что выпить очень нужно, а не с кем, а в одиночку как-то не очень. Тут кафешка есть, давайте с вами посидим немного, я приглашаю. Что купили, можно в машину ко мне кинуть, да и посидим немного, а?
– Интересно девки пляшут, – буркнул Алексей. – Ну, пошли.
Кафе, в отличие от супермаркета, практически пустовало. Только за столиком в дальнем углу сидели две женщины, да у стойки тощий парень трепался с хорошенькой барменшей.
Олег выбрал столик у окна. Официантка принесла две толстые книжки меню, но Олег сказал:
– Водки, хорошей какой-нибудь, четыреста. И свежих овощей.
– Чего четыреста-то? – вмешался Алексей. – Пусть бутылку уж тащит.
– Да я из графина люблю… – извиняющимся тоном объяснил Олег.
– Ну так пускай два по двести пятьдесят несёт, – решил Алексей. – Ты что, делить не умеешь? И это, горячего тоже. Пельмени есть? Вот, давай.
Олег вздохнул и кивнул официантке:
– Только мне пельменей не надо. И вообще, мне горячего не надо.
– Хлеба? – спросила девушка.
– Чёрного, – ответил Алексей. – Да побольше.
По первой выпили за знакомство, по второй просто так. После третьей Алексея понесло.
Зря я это затеял, тосковал Олег под безудержные разглагольствования случайного – а может, закономерного? – своего собутыльника. От такой выпивки – никакого облегчения, только наоборот. Очередная ошибка, да что ж со мной такое, Господи? Экая, однако, гадкая тварь… А врёт-то… Старший он прапорщик, старшина эскадрильи, погоны как у генерал-полковника… Уволился он два года назад… Как же. Я когда в этот офис заехал, вспомнил Олег, а тому шесть с лишним лет, он уже вовсю ксероксы ремонтировал. Надо же, мечты какие у человека – старший прапорщик. А злоба-то прёт, изо всех прямо дыр. Из пор кожи. Ага, Вольфыча он уважает… Ну, а теперь, конечно, он за власть… А ворюг, само собой, к стенке… И так далее…
И вот этой твари я так завидовал?!
Я, напомнил себе Олег, когда выпью, добрее делаюсь. Я, убеждал он себя, Высоцкого и вообще люблю, а особенно уважаю за фразу: «Я человека по лицу бить с детства не могу». Что ж во мне тоже, как в этом жлобе, злоба чёрная поднимается? С каждой стопкой – всё безнадёжнее и отчаяннее?
Прости, Господи.
– Молчи, – сказал он Алексею.
– Сам молчи, – отрезал Алексей. – Раскомандовался, блин. Ты кто такой? Я простой человек, а ты ворюга, понял? Ты вон в бабках купаешься, а я каждый грош считаю, понял? Только не куражься, вам всем дорога одна, в тундру вам всем дорога, а то и к стенке, понял?
Олег налил себе, медленно выпил, закусывать не стал, поднялся, обошёл стол.
– Ну-ка встань, – тихо произнёс он.
– Пошёл ты, – ухмыльнулся Алексей. – Ты меня что, купил, что ли, всем этим? – Он махнул рукой на стол, затем резко согнул руку в локте. – Вот тебе!
Прости, Господи, повторил про себя Олег. Он с размаху ударил себя полураскрытым кулаком по лицу. Не помогло. Тогда – сжал кулак и изо всех сил шарахнул по ненавистной харе.

4
Во втором часу ночи, отчаявшись дозвониться мужу на мобильный, Лена выскочила на улицу и побежала к автостоянке. Бесполезно – их машины там не было, а сторожа сказали, что нет, не приезжал сегодня Олег Михайлович.
Свежеуложенная причёска растрепалась, но Лена не обращала на это внимания. Она вернулась к своему подъезду и заметалась около него, не зная, зачем это делает. Оставалось звонить в милицию.
Дорожка, ведущая вдоль дома, осветилась фарами подъезжавшей машины. Лена бросилась навстречу – да, это Олегов «Пассат»! И ещё одна машина вслед за ним, «девятка» сине-белой милицейской расцветки. Едут явно в паре, медленно едут.
«Пассат» припарковался, «девятка» тоже.
Из «Пассата» тяжело вылез Олег. Лицо в крови, волосы спутаны, рубашка разорвана. Лена кинулась к нему.
– Ленка.. – еле ворочая языком, проговорил Олег. – Не плачь, всё нормально… Вот, напился, как зюзя… Этим, – он махнул в сторону «девятки», – деньги все отдать пришлось… Ты прости меня… Телефон посеял где-то… Это теперь новая жизнь такая… Всё нормально… Только жизнь другая… Дурак я…
– Женщина, – раздалось от «девятки», – это ваш муж?
Лена обхватила Олега руками.
– Вы присматривайте за ним, женщина! А то это плохо кончится когда-нибудь!
– Ты, Ленка, не слушай их, – пробормотал Олег. – Всё хорошо кончится… И не плачь…
Милицейская машина развернулась и уехала.
– Пойдём домой, – сказала Лена. – Ну, пойдём.
– Другая жизнь, – невнятно повторил Олег. И добавил. – И я другой. Может, даже лучше, слышишь, Ленка? Завидовать никому больше не буду. А чуть что – в морду… Я, понимаешь, как будто в капкане был. А теперь вот лапу себе отгрыз. Другой я, видишь?
– Дурачок, – она заставила себя рассмеяться. – Пошли. Вымыться надо и спать. А другой, не другой – завтра определим. Утро вечера мудренее.