начало: ссылка

V
Двадцать второго и двадцать третьего он на работу не пошёл – позвонил, сказал, что заболел, бюллетень брать пока не будет, в понедельник, двадцать шестого, скорее всего выйдет. И вперился в телевизор, тем более, что «голоса» заглушались намертво, а газеты не выходили.
А телевизор как будто взбесился. «Лебединого озера» больше не передавали – передавали какие-то совершенно фантастические вещи.
Правосудие работало с невероятной быстротой: уже в четверг в прямом эфире показали исполнение приговора, вынесенного группе особо опасных преступников: Хасбулатову, Силаеву, Бурбулису, Попову и Собчаку.
В пятницу из Крыма под усиленным конвоем доставили Горбачёва. Его заключение под стражу дали в записи.
В субботу, в записи же, показали расстрел Янаева, Лукьянова и Жириновского. Валерий так и не понял, за что.
Одно за другим следовали заявления Комитета спасения. Все они назывались «Об основных направлениях в области»: международной политики, государственного строительства, национальных отношений, экономической политики. Все они казались немыслимыми, но все они были реальностью.
Самым немыслимым стало заявление «Об основных направлениях в области общественных отношений». В нём говорилось, что прежнее руководство партии и государства, при всех его значительных заслугах, достойно порицания за внеисторический подход к теоретическим и практическим проблемам развития общества. Основоположники, говорилось в заявлении, учили, что общество есть организм, во многом подобный биологическому. В подавляющем большинстве органы и элементы социалистического общества здоровы и полны стремления к развитию и совершенствованию. Но некоторые органы и элементы нездоровы, что неизбежно. И, как в биологическом организме заболевание отдельных органов опасно для всего организма, так и в организме социальном нездоровье отдельных органов и элементов может привести к уродливому перерождению всего общества.
Для лечения нездоровых органов и элементов социального организма, говорилось далее в заявлении, необходимо диалектически применять самые решительные научно-обоснованные методы. Если орган болен настолько, что не может быть излечен, то его следует ампутировать, то есть применять методы социальной хирургии. Но в подавляющем большинстве случаев достаточно социально-трудовой терапии.
Господи, бред какой, растерянно думал Валерий. На что они, идиоты, рассчитывают? Кто всерьёз воспримет эту ахинею?
Однако он ошибался. Ахинея прошла на ура. Даже более чем.
Он вышел на работу в понедельник. Какое-то время всё текло обычным порядком – что-то считали, что-то испытывали, писали отчёты. Только разговоров на политические, да и любые другие посторонние темы в курилках больше не вели. Курилки в одночасье перестали быть центрами общественной жизни.
К Белому дому, Валерий знал, ходили многие. А вернулись не все. Кое-кто пропал, словно не было. О них не упоминали – вроде как табу наложили. С Валерием и другими вернувшимися общались нормально – но только по работе. Подойти, поболтать о том, о сём, как было раньше, – этого избегали. Опасались, что ли?
В начале сентября возникла какая-то незадача с Украиной: и по телевизору, и в газетах, которые снова стали выходить, – не все, конечно, – исчезли упоминания о кораблестроителях Николаева и колхозниках Черниговщины. К тому же прекратилась телефонная связь с Харьковом и Ялтой, где жили родственники Валерия.
Вскоре после этого Горбачёва лишили гражданства и выслали в Швейцарию.
К концу сентября ввели талоны на все основные продукты питания и предметы обихода. И объявили о новой переписи населения и об обмене документов.
Тем временем публика потихоньку начала изъясняться терминами заявлений Комитета спасения. О новых властях теперь говорили с явственным пиететом. Идеи социальной хирургии и социально-трудовой терапии сомнению не подвергались.
А десятого октября Валерия и ещё двоих из его отдела – Вову Косухина и Лиду Васькову – вызвали в отдел кадров.
…Рявкнул клаксон – подошла трёхтонка за комбикормами.
– Корнеев, Евсюков, на погрузку! – скомандовал доброволец.

VI
Подать машину прямо к дебаркадеру мешали два столба, поддерживавших неизвестно с какой целью устроенный навес. Потому и приходилось делать абсурдную работу – таскать мешки с дебаркадера на площадку. Валерий как-то заикнулся о том, что хорошо бы выкопать эти столбы и убрать навес, потому что если имеется в виду, что при погрузке он защищает комбикорма от дождя, то всё равно грузят-то в машины с открытым кузовом. В качестве благодарности за идею получил дубинкой по почкам и больше с рацпредложениями не совался.
Евсюков залез в кузов, Корнеев остался внизу и стал подавать Евсюкову мешки.
– Хорош глазеть, лоботрясы! – крикнул второй доброволец оставшимся двум парам. – Плетей захотели?
В этот момент Миша Гурвич, напарник Валерия, таки наступил на сгнивший участок. Доска хрустнула и переломилась. Гурвич, с мешком за спиной, упал на землю. Комбикорм рассыпался, часть его попала бедолаге на лицо и за шиворот. Мелькнула дубинка.
Это случалось регулярно и с каждым. Валерий не помнил случая, чтобы день на комбикормах обошёлся без двух – трёх падений.
Однако его сердце всё равно ёкнуло. Жалко Мишку – теперь у него неприятности. За сломанную доску лишат обеда, но это не главное. Хуже то, что попадание этой дряни на кожу вызывало сыпь по всему телу, с отвратительным зудом и повышением температуры. Идти в медпункт – фельдшер наберёт в шприц с тупой иглой лошадиную дозу какой-то гадости и вкатит её внутримышечно. Помогает в одном случае из трёх. Зато администрации фельдшер доносит в трёх случаях из трёх. А администрация за такой проступок усиливает меры СТТ – лишает провинившегося банно-выходных на ближайшие три месяца.
Валерий, с лопатой и ведром, спрыгнул к Гурвичу, помог ему подняться, и они принялись наполнять мешок заново.
– Ты-то куда, Данилин, чмо подшконочное? – гаркнул один из добровольцев, тот, что поучил Гурвича дубинкой.
– Да ладно, хуй с ним, с долбоёбом, – равнодушно сказал второй. – Тебе-то жалко, что ли?
– Мне-то? – ответил первый, и оба заржали.
– Чисто чтобы всё подобрали! – сказал второй доброволец. – И на весы, я проверю!
– Что ж ты, Мишка? – тихо проговорил Валерий. – Я же предупреждал… Больно?
Гурвич неопределённо мотнул головой.
– В медпункт пойдёшь? – спросил Валерий.
– В гробу я видал этот медпункт, – так же тихо ответил Гурвич.
Справились. Взвалили наполненный мешок на дебаркадер, Валерий потащил его к весам, а Гурвич, прихрамывая, ринулся в дальний угол склада за новой доской.
– Покрепче подбери! – крикнул ему вслед Валерий.
Грузовик отъехал, мостки восстановили, работа продолжалась. Поставив очередной мешок на площадку, Валерий взглянул на небо. Дождь продолжал накрапывать, солнца не было, но, имея намётанный глаз, не составляло труда определить, что до обеда оставалось ещё часа полтора.
Работа вернулась в монотонное русло – и вернулись воспоминания.

VII
Отдел кадров находился за проходной, в административном корпусе. Данилин, Косухин и Васькова поднялись на второй этаж и вошли в приёмную начальника. Секретарша Наталья что-то печатала на машинке. Посмотрев на них, она сказала бесцветным голосом:
– А, пришли… Ждите.
Через несколько минут захрипел селектор. Из него раздалось:
– Что, расчётчики вызванные явились?
– Явились, Иван Михайлович.
– Давай Данилина первым.
Наталья посмотрела на Валерия:
– Слышали? Идите.
Валерий открыл обитую дерматином наружную дверь, затем толкнул деревянную внутреннюю и оказался в кабинете начальника. Старохватов, пожилой, благообразный, сидел на своём месте, за огромным, девственно чистым столом, а на стуле у окна расположился интеллигентного вида мужчина лет сорока. Повернув голову, он смотрел в окно через очки с сильными линзами и, в общем, делал вид, что его тут как бы нет.
– Здравствуйте, Иван Михайлович, – сказал Валерий.
– Данилин? – произнёс Старохватов. – Присаживайся, Данилин.
Он уставился на севшего Валерия и замолчал. Что он на меня смотрит, подумал Валерий? Впечатление производит, что ли? Да знаю я, что он в молодые годы в МГБ работал, ещё при Абакумове, это все знают. Вот же вылупился…
Он, в свою очередь, уставился на кадровика – с детства не любил, когда его рассматривали в упор, и всегда отвечал тем же.
– Ладно, Данилин, – прервал молчание Старохватов, – не вышел ты ещё против меня в гляделки-то играть.
Очкастый, всё так же глядя в окно, кашлянул. Старохватов как будто спохватился, полез в ящик стола, вытащил какую-то бумагу и деловым тоном сказал:
– Приказ о вашем увольнении. Ознакомьтесь и распишитесь.
Валерия бросило в жар.
– Увольнения?.. За что? – беспомощно спросил он.
– Здесь всё написано, – ответил Старохватов. – По сокращению кадров. Не задерживайте, расписывайтесь.
Он подтолкнул к Валерию дешёвую шариковую ручку и добавил:
– А вообще-то сам знаешь, за что. Допрыгался, Данилин? Доигрался?
Очкастый снова кашлянул, и Старохватов замолчал.
Валерий расписался.
– Пропуск сдайте. Вот тут тоже распишитесь – в сдаче, – сказал Старохватов.
– Подождите, Иван Михайлович, – не понял Валерий, – как пропуск сдать? Прямо сразу? У меня в отделе вещи… И потом – мне же еще расчет надо получить. И трудовую книжку. Как же?..
– Разберёмся, – ответил Старохватов. – Давай, давай, не тяни!
Валерий положил пропуск на край стола и расписался ещё на какой-то бумажке. Голова шла кругом.
Очкастый встал со своего стула и подсел к столу Старохватова.
– Давайте знакомиться, Валерий Александрович, – мягко и доброжелательно сказал он. – Моя фамилия – Макаров, я уполномоченный Комитета спасения, вот моё удостоверение.
Он раскрыл красную книжечку и подержал её перед лицом Валерия.
– У Комитета, – как бы с сожалением продолжил он, сложив книжечку и спрятав её во внутренний карман, – у Комитета есть к вам ряд вопросов. Вам предлагается явиться в местное отделение Комитета в понедельник, в восемь утра. Вот повестка.
Макаров протянул руку, и Старохватов вложил в неё очередную бумажку, которую Макаров положил перед Валерием.
– Адрес, номер кабинета, дата и время там указаны. При себе иметь паспорт. Вам придётся ещё разок расписаться – на копии повестки, в том, что саму повестку вы получили.
Валерий, как во сне, расписался на копии, подсунутой ему Старохватовым.
– До свиданья, Валерий Александрович, – сказал Макаров.
– Иди, Данилин, – добавил Старохватов.
Валерий вышел в приёмную.
– Ну что? – спросила Лида.
– Уволили, – глухо ответил он.
– Что?!
В этот момент селектор прохрипел:
– Косухина давай.
Вова нерешительно направился к кабинету, а Валерий выдавил:
– Я на воздух пойду.
…К складу подъехала пустая трёхтонка.
– Данилин, Гурвич! – крикнул доброволец. – На погрузку!

to be finised