Я пил третью неделю. Или четвертую – считать дни давно потеряло смысл. Каждый вечер я клялся себе завязать и пока помнил об этом – был уверен в завтрашнем дне.
– Все просто, малыш, – твердил я восьмилетнему сыну, который боялся посмотреть мне в глаза. – Все просто.
Жена спала в большой комнате. Я просыпался среди ночи, один, но мне совсем не было страшно. Мне было неуютно, сиротливо, да, но страхом это чувство не назовешь. Я вставал и брел в ванную, включал там свет и первым делом смотрел на себя в зеркало.
Мне было тридцать лет, и впереди у меня была целая жизнь. Возможно, где-то впереди меня еще ждала слава, почему нет, я искренне на это надеялся, но вот мое лицо переставало мне нравиться. Оно было похоже на лицо боксера ближе к окончанию поединка – раунду эдак к десятому. Алкоголь особо не церемонился в ближнем бою. Он знал свое дело.
В темноте я шел в большую комнату и садился на краешек дивана.
Лунный свет падал на подушку рядом с лицом жены.
– Оль, – я дотрагивался до ее плеча. – Оля.
Она, не открывая глаз, поворачивалась ко мне спиной.
– Слышишь?
– Нет.
Я делал паузу, вспоминая, что хотел сказать.
– Оля.
Она молчала.
Я знал, что если она захочет, она может промолчать до конца жизни. Как и моя мать. Они были похожи в этом. Но не потому же я женился на ней!
Однажды давно, я учился в пятом классе, отец пришел с работы и сказал, что ему предложили поехать на Кубу. По обмену опытом как специалисту. Естественно, вместе с семьей. Я задыхался от восторга. Из заснеженного мухосранска оказаться в солнечной гаванне – это было сродни чуду. Я найду там себе девочку, думал я. Конечно, тогда я думал как-то иначе, но смысл оставался примерно похожим. Я найду себе девочку и увижу океан.
Но мама сказала нет. Ничего не объясняя, она произнесла одно слово и потом молчала до тех пор, пока эта тема с Кубой не отпала сама собой…
Я шел обратно в осиротевшую (это слово уже звучало) супружескую постель. Проходя мимо детской, я думал, что нужно бы зайти поправить на сыне одеяло, но гнал эту мысль: разыгрывать перед собой заботливого отца было отвратительно.
Я ложился на кровать, но сон, дав стрекача, не спешил возвращаться. Чувствовал я себя пока сносно, – принятый перед сном алкоголь еще бродил во мне вместе с кровью, растворяясь в ней или растворив ее в себе – какая разница. Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Так и здесь. Чем дольше я пил, тем по херу мне становилось.
По утрам было хуже. Это мое сердцебиение. Когда заканчивалась алкогольная анестезия, сердце, как сумасшедший паровоз, набирало ход. В поисках утерянного оно начинало гонять кровь так, что я вынужден был тут же что-нибудь принять, чтобы его угомонить. Обычно для таких случаев я оставлял заначку на утро. Не дожидаясь родео, отменял его в самом начале.
Ольга молчала.
Что ж, молчал и я.
Сынок, счастливый или не очень, сваливал в школу.
Кое-как позавтракав, я тоже уходил из дома…


В агентстве, как всегда, меня ждала куча звонков. Я никому не давал домашнего телефона – эта территория была неприкосновенна.
Оператор Марина, глядя мне в глаза, протянула внушительную портянку с номерами и комментариями к ним. В ее взгляде читалось… Нет, я не собирался ничего читать!
– Потом, – сказал я, пробегая. – Потом, потом, потом.
С этой Мариной меня связывало одно обстоятельство. Совсем одно, и не хер раздувать из этого проблему.
Войдя в комнату менеджеров, я уселся напротив своего.
– Привет, Наташ.
Она подняла взгляд с бумаг на меня. Я улыбался. В верхнем ряду справа не хватало зуба.
– Ты себя в зеркало видел?
– И?
Она глядела на меня, как на таракана. Но я был хорошим тараканом. Таким, без которого она не могла обойтись.
– Анвар, я не знаю, что я с тобой сделаю.
Наклонясь над столом, я приблизил свое лицо к ее лицу.
– Обожаю ролевые игры. Ты госпожа, я раб. Все, что угодно.
– О-почки! – сзади кто-то засмеялся.
Наталья встала, обошла стол и, взяв меня за воротник, выдернула в пустой холл.
– Если ты думаешь, что ты пуп земли, я завяжу тебя на другом месте, – ее лицо исказилось от бешенства.
– Пусти, – попросил я. – Слышишь?
Она разжала пальцы.
– Че ты заводишься, Наташ? Че случилось?
– Да пошел ты, – сказала она, складывая руки на груди. – Документы готовы?
Я кивнул.
– Ес.
– Где?
– В машине.
Она снова посмотрела на меня. Теперь уже как на ненормального.
– Ты что, в таком состоянии машину водишь?
– А что? – пожал я плечами.
Она открыла рот, собираясь убить меня каким-нибудь словом, но нужное либо не нашлось, либо в этот момент было еще занято.
– Анвар, – охранник Олег выглянул из коридора, ведущего на улицу. – Там тебя спрашивают.
– Окей, – кивнул я. – Сейчас.
Потом снова обернулся к Наташке.
– Наташ…
– Иди ты… и зажуй свой перегар, – она уже успокоилась и сейчас в чем-то незримо напоминала мне мою мать. Может быть, поэтому я никак не мог сделать в ее сторону последнего шага…



На улице меня дожидался мой давний клиент. Иваныч. С последней нашей сделки он сильно сдал.
– Иваныч, ты ли это? – я пожал его грязную ладонь.
На нем была хрен знает какая куртка, хрен пойми какие штаны и ботинки. Он выглядел очень плохо.
– Дело есть, Анвар. Давай где-нибудь присядем.
Его голос был под стать его виду.
Я с тоской посмотрел на часы.
– Иваныч, у меня через час нотариат.
– Анвар, умоляю. Ты должен меня понять.
– Ну хорошо.
Мы познакомились с ним примерно год назад. У него была двухкомнатная квартира в центре. Престижный район, окна на канал, все дела. Не знаю, как это получилось, но он остался совсем один. Пятидесятилетний тихий мужик, сирота, в роскошной квартире. Казалось, что еще нужно для полного счастья. Но он пришел в наше агентство – я в тот день был дежурным – и попросил помочь поменять его жилье на однокомнатную (тоже в центре) с доплатой. Вариант нашелся реактивно – все были довольны, и мы расстались с ним друзьями. Через три месяца он нарисовался снова – ему опять были нужны деньги. Алкоголь высасывал их из него, как пылесос. Я подыскал ему убитую однушку на окраине спального района. «Остановись», – сказал я ему тогда. – «Иваныч, ты смотришь в пропасть. Попридержи лошадок». Лошадками он управлял ровно два месяца. Комната, в которую он в результате последней операции заехал, должна была стать последним в его жизни пристанищем. Она была неразменна, как копейка.
И вот он снова стоял перед моими очами.
– Анвар, – Иваныч горячо шептал мне в самое ухо. – Последний раз, Анвар.
Я качал головой. Последним разом был предыдущий. Я не мог своими руками открыть ему дверь и запнуть его в ад. Пусть этим займется кто-нибудь другой.
Мы стояли за круглым столиком в шалмане недалеко от места, где я работал. Я взял ему триста водки, сам же, морщась, цедил отвратный коньяк.
– Ты горишь, Иваныч, – внушал я ему. – Ты же, блядь, дымишься весь!
– И что, – он хлебал водяру, как простую воду. – И пусть. Анвар, помоги!
– Я не могу. Ты будешь потом приходить ко мне каждую ночь.
– Не буду, Анвар. Клянусь, не буду!
С другой стороны, если ему отказать, он найдет другого, который с удовольствием отнимет у него последнее.
С-с-сука! Он загонял меня в угол, и я ненавидел его, себя и свою работу.
– Ладно, Иваныч, вот что… Давай, заходи завтра, хорошо? Что-нибудь придумаем.
Дав ему немного денег, я поспешил в агентство, по дороге купив и перелив во фляжку нормального коньяка. Приближалось время нотариата…



Сделка была большая. В цепочке было семь звеньев, три из которых вел я.
Клиенты уже начали собираться.
Я работал с ними вплотную три месяца и кое с кем успел породниться.
– Привет, Анвар, – ко мне подходила улыбчивая толстушка.
– Привет, дорогая. – Я убрал ее ладошку (с ума сошла!) со своего живота. – Тихо, держи себя в руках.
– Ты мне не звонишь. Не пишешь.
– Ты что, пьяна? – я оглянулся и заметил брезгливый взгляд Наташи.
– На себя посмотри.
Что правда, то правда. Я был немного того.
Но у меня была уважительная причина.
Меня накрывала тоска.
Процедура нотариата довольно утомительна, кто через нее проходил, тот знает, о чем я говорю. Единственным удобством было то обстоятельство, что нотариус оформлял сделку не в конторе, а прямо в нашем агентстве. А так как участвующих в ней сторон было много, ближайшие четыре часа я был очень занят.
Наконец, все закончилось. Три месяца работы подошли к концу, меня ждал солидный гонорар. Я мог хоть сейчас получить свое бабло, послать всех к чертям и купить билет на Кубу.
«Я найду себе девочку и увижу океан».
Я зашел в туалет и допил остатки из фляжки.
– А теперь прошу всех отметить окончание нашей сделки, – пригласила Наташа всех участников в нашу столовую, где уже был накрыт стол. Еще ни один счастливый клиент не отказался от такого приглашения. Еда и напитки были из ресторана, все отменного качества.
Под одобрительный гул все потянулись туда.
– А тебе, – менеджер преградила мне дорогу, – уже хватит.
– Ну что вы, Наталья Юрьевна, – со всех сторон посыпались голоса. – Это же главное лицо. Как можно без Анвара?
Вот так. Я нагло щерился в ее сторону и извиняюще поднимал брови. Видишь, девочка, как меня ценят люди? Смотри, милая, может это хоть чему-то тебя научит.
Мы расселись за столом, и понеслись тосты. Я знал сценарий от и до, и мне было скучно. Я сидел между собачниками, которые из городских квартир переезжали в частные дома. Мысль о Кубе прочно засела в моей башке. Я могу улететь хоть завтра, думал я.
– Анвар, ты почему не пьешь? – кричал мне в ухо уже пьяный в хлам собачник, тот, что сидел от меня слева. – Так не годится, – грозил он пальцем.
Как-то он быстро напился. Я кивал ему и опустошал свою рюмку. Собачник чему-то радостно смеялся. Он еще не представлял, что его ждет впереди, а я уже видел этого мужика сидящим на рельсах и в отчаянии обхватившим руками свою лысеющую голову.
Сколько я перевидал таких бедолаг. Они что-то меняли в своей жизни в надежде на лучшую участь, но не могли понять, что меняться нужно было самим.
– Анварчик, дай я тебя поцелую.
Они целовали меня так, как будто я был главным звеном в их цепи. Как будто, целуя меня, они прикасались губами к той легкости и удачи, которые, как им казалось, я нес в себе. Они и не подозревали, над какой помойной ямой они склонялись. Я наливал и пил снова.
Потом кто-то из операторов включил музыку, и все стали приглашать друг друга танцевать. Все уже были пьяны и раскованы. Это могло закончиться довольно грубо, и я каждый раз спрашивал себя, на хрена все это было нужно?..



– Анвар, ты сейчас отдашь мне ключи от машины.
Мы стояли с Наташкой в тесном коридорчике перед туалетом. Она требовательно смотрела мне в глаза. Ключи? Ей нужны ключи? Не вопрос. Но вот ключи ли ей были нужны на самом деле?
Мне хотелось взять ее за локоть, затолкать в туалет и закрыться с ней изнутри. Будь на ее месте кто-нибудь другой, я сделал бы это, не раздумывая.
Вынув ключи из кармана, я покачал ими перед ее носом.
– За поцелуй, – сказал я.
– Перебьешься.
Вдруг мне пришла мысль, что мы можем махнуть на Кубу с ней вдвоем. Плюнуть на все и махнуть. Почему нет?
– Нет, – сказала она, когда я взял ее за локоть.
– Что нет? – не понял я.
– Все нет, – холодно глядя мне в глаза, ответила Наташка. – О чем бы ты не подумал.
Но я уже не думал ни о чем…



Открыв глаза, я сразу понял, что со мной что-то не так. Что произошло что-то страшное.
Я попробовал сориентироваться.
Было темно.
Я напряг зрение.
Я лежал на каменном полу.
В камере.
Обе руки ныли от боли в запястьях.
Левая была туго перевязана, правая – прикована к металлическому кольцу в стене.
До двери было метра три.
Через круглое отверстие в ней, используемое как глазок, проникал свет.
Я попытался вспомнить, как я сюда попал., но в голове зияла пустота.
Пустота, рождающая ужас.
Глухо звякнув цепочкой наручников, я сел и прислонился к стене.
Так. Сомнений, что я в мусарне, у меня не было.
Но почему?
Страшась всяческих предположений, ни одно из которых меня не устраивало, я превратился в камень…



Сколько прошло часов, я не знал.
У меня ничего не было.
Мои карманы были пусты, как пески Сахары.
Очень хотелось пить.
Ко всему прочему, просыпалось мое сердце, и это могло стать моей основной проблемой.
Я подождал еще немного, потом не выдержал.
– Эй, – сказал я.
Ответа не последовало.
Еще бы. Ты бы еще прошептал, мелькнуло в голове ехидное.
– Эй! Кто-нибудь! – заорал я что есть мочи. – Здесь есть кто-нибудь?!
Мое бедное сердце, подпрыгнув, пустилось вскачь. Я разбудил его своим криком, а вместе с ним разбудил его голод.
Зато и за дверью тоже проснулись. Я услышал тяжелые шаги.
Глазок потемнел.
– Че орем? – голос был груб и в то же время бесстрастен. Это почему-то вселяло надежду.
– Я пить хочу.
– Перетопчешься.
Господи, это уже был твой знак. Перетопчешься, – так обычно говорил мой отец.
– Командир, я сейчас обоссусь. Будь другом, выведи, а? – я постарался вложить в просьбу сыновьи нотки.
За дверью несколько секунд длилось молчание, затем я услышал это знакомое мне слово.
– Нет.



Дверь открылась в тот самый момент, когда моей уверенности, что я уже не выйду отсюда живым, не хватило какого-то ногтя до бесконечности.
Такого со мной еще не было. Я не мог сказать ни слова, – сердце, сорвав якоря, бултыхалось в районе глотки. Казалось, еще немного, и оно выскочит в рот.
Меня отстегнули и вывели в помещение дежурки.
Я еле шел.
Затем плюхнулся на первый попавшийся стул.
– Встать!
Я кое-как поднялся, но выпрямиться не смог.
– Эй, ты чего это?.. Слышишь?.. Чего это с тобой?
Подняв глаза, я увидел прямо перед собой чье-то растерянное лицо.
– Водки, – просто, не надеясь ни на что, прохрипел я.
Но чудо произошло – мне протягивали наполненный до краев стакан.
– Держи.
Я протянул руку.
Стакан выпал и разбился у моих ног.
Резко запахло спиртом.
– Да ебаный ты в рот, – разочаровано протянул кто-то сбоку. – Ему как человеку, а он…
– Погоди, – перебил его тот, кто стоял рядом со мной. – Дай другой.
Этот я уже взял двумя руками, осторожно, как своего ребенка (тогда, первый раз у роддома). Этот стакан должен был даровать мне продолжение жизни…



– Спасибо, – сказал я сидящему за столом капитану. Он быстро заполнял какие-то бумаги.
– Не за что, – не отрываясь от записей, ответил капитан. – У меня брат так умер.
– А, – только и смог сказать я. Сердце на веслах возвращалось в родную гавань.
– Значит так, – капитан отложил ручку и уставился на меня. – На Пряжку будем тебя оформлять.
– Зачем сразу на Пряжку, – я попытался улыбнуться. – Вы же мне жизнь только что спасли.
Капитан нахмурился.
– Ты хоть помнишь, как здесь оказался?
– Ну-у, – протянул я и замолчал.
– Не помнишь, – резюмировал капитан. – Понятно.
И он вкратце рассказал мне о том, как закончился мой вчерашний вечер.
В самый разгар пьянки (а это была самая настоящая пьянка, кто ж спорит) я схватил со стола нож и несколько раз полоснул себе по запястью. Затем выскочил на улицу и, пока меня не скрутили, успел изуродовать невесть откуда взявшейся в моих руках лопатой стоящий на тротуаре автомобиль.
Только-то и всего? Я полностью приходил в себя.
– Черная Ауди? – спросил я.
– Что? – не понял капитан.
– Машина, изуродованная мной, – черная Ауди?
Капитан опустил глаза в свои записи.
– Допустим. И что это меняет?
Я пожал плечами.
– Это моя машина. Посмотрите документы.
– Да мне поебать, чья это машина! – взорвался капитан. – Мне это до пизды, понял?!
Я понял.
– Слушай, – сказал я. – Ты же мне жизнь спас. Ты ж крестник теперь мой. Спаси еще раз.
Он вздохнул, тут же успокаиваясь.
– Это будет тебе стоить, – тихо произнес он.
– Сколько?
– Штука.
– Годится.
– Не рублей.
– Кто ж спорит, – вздохнул я. – Дай мне мой телефон.



Через два часа я сидел на заднем сиденье такси. Рядом сидела Ольга.
За стеклом мелькал город. Моросил дождик.
– Спасибо, – сказал я жене.
– Я от тебя ухожу, – ответила она.
Я попросил таксиста остановиться недалеко от дома.
Выйдя из машины, захлопнул дверь.
Потом вошел в магазин и купил пузырь коньяка…



Бомж на углу долго смотрел мне вслед, сжимая в руке едва початую диковинную по форме дорогую бутыль.
Я шел домой с твердым намерением завязать.
У парадной на скамейке сидел Иваныч.
– Ты что, Иваныч? – я наклонился над ним.
Из его глаз полились слезы.
– Умру я, Анвар, – сказал он. – Скоро.
– Ты что?.. Ты это что такое сейчас говоришь?
Я всматривался в его испитое лицо, и вдруг совершенно отчетливо увидел в нем свое.
Меня пробрал озноб.
– Я умру, Анвар. Умру, – не умолкал он.
– Заткнись! – заорал я, чувствуя, как мои глаза обжигает огнем. – Заткнись, сука!
Но он все продолжал твердить о своей смерти.
Я размахнулся и влепил ему пощечину.
Иваныч замолчал, только чаще захлопал ресницами, еще больше выдавливая слезы из своих потухших глаз.
Меня захлестнула волна жалости. То ли к нему, то ли к себе, то ли еще хрен знает к кому. Это была огромная соленая волна.
Я встал перед ним на колени. Меня колотило.
– Не плачь, Иваныч, – мой голос исказили рыдания. – Не плачь, ты!... Человек!.. Хули ж ты ревешь, как маленький!
Но я уже сам ревел пуще него.
– Ну прекрати…Слышишь?... Ну что для тебя сделать?.. Скажи, что?!..
Я обнял его голову, и тут меня осенило.
– Хочешь, я возьму тебя на Кубу?.. Иваныч, завтра же!.. Слышишь?.. Все, блядь, решено! Завтра же мы с тобой летим на Кубу!.. Обещаю, только не плачь! Слышишь?.. Не плач!
Дверь парадной открылась, и из нее вышла соседка.
Она прошла мимо, оглядываясь, но мне уже было все равно.
Я улетал на Кубу…