Залогинься!
Слушай сюда!
poetmarat
Ира - слитонах. По той же причине. Француский самагонщик
poetmarat
Шкуры - слитонах. За неуместностью. Француский самагонщик |
Автор: MrWhite
Рубрика: ЧТИВО (строчка) Кем принято: AbriCosinus Просмотров: 1135 Комментов: 29 Оценка Эксперта: 40° Оценка читателей: 45° 1.
Никогда бы не поехал в этакую Тмутаракань, если бы не сумма, которую мне посулили за благоприятный исход. Вернее, за «беспокойствие», как выразился посыльный Петраков. Когда я увидел его на лестничной площадке, то подумал, что он вряд ли протиснется в дверной проём. Фигурой, грозной осанкой и размерами Петраков напоминал памятник Рихарду Зорге, что на одноименной улице в Москве. Его голова, увенчанная казачьей папахой, терялась под потолком лестничной клетки. - Здорово дневали! – рявкнул Петраков, глядя поверх меня и я несколько мгновений боролся с желанием обернуться. - Здрасьте. - Позволите? Я представил на минуту, что не позволяю. Думаю, он прошел бы и сквозь входную дверь, как тот самый памятник на Полежаевской проходит сквозь бетонную стену. Я тщедушно прокашлялся и пригласил Петракова в квартиру. Он вошёл, заняв почти всё пространство прихожей, и мне стало тесно дышать. - Это я вам звонил по телефону, товарищ. Это - «по телефону, товарищ» - выдавало в Петракове человека несовременного, увязшего по самые коленки в пашне и курином помете. «Соха да борона твои товарищи» - подумал я, отступая в кухню. Тем временем гость переминался в прихожей. - Мы уговаривались… - Уже понял. Петраков снял длинную плащ-палатку, под которой обнаружились светлая суконная бекеша, отороченная натуральным каракулем, кожаные шаровары и хромовые сапоги. Не хватало только шашки и лампасов. Гость стянул с головы папаху, и порыскал глазами по стенам прихожей. - А образа где? Я пожал плечами, и Петраков покрестился на «Автопортрет с отрезанным ухом», висевший на стене прихожей. Тот, что без трубки. Гость долго вглядывался в зелёные ван Гоговы глаза. - Из наших, стало быть… - Из ваших – говорю. – Давайте на кухне поговорим. *** От чая и кофе Петраков брезгливо отказался, истребовав молока. Я опоил его «Весёлым молочником», чему гость был несказанно рад. - Любо! - Давайте уже начнём, - говорю я, - у меня ещё дел по горло. - Давайте, – ответил Петраков и осоловело уставился на меня. Гость несколько минут молчал и прислушивался, пока неуёмный молочник, покуролесив внутри Петракова, не отошёл газами. - О! Не зная, стоит ли присоединиться к радости Петракова или сделать вид, что ничего не заметил, я почесал за ухом. - Так что там у вас? – спрашиваю. - Худо у нас. - Что, совсем плохо? Петраков безнадёжно махнул рукой. - С мая еще,… а на Покров так и вовсе Сатана прибрал его. В молельный дом не ходит. Поднимается ни свет и идёт воевать Туркестан. Вроде как под командой самого есаула Серого. И типает его постоянно. Вот так… Петраков закатил глаза, разбросал руки в стороны и стал демонстрировать симптомы одержимости. Испугавшись, что гость побьёт мне посуду, я сказал - «хватит» и предложил-таки перейти непосредственно к делу. - И что вы предлагаете? - Предлагаю ехать в общину. Уже и билет на вас куплет. - Куда это? – спрашиваю. - В Нукус. - Куда-куда? - В Каракалпакию. Я присвистнул. Честно говоря, с трудом представлял себе, где это находится. А увидеть какой-то сраный Нукус воочию, у меня совсем не было желания. - Я по фотографии могу работать, – говорю. – Фотка есть? Петраков замотал головой. - Нельзя нам. Карточки, это всё бесовское. - А местные что? Никого ближе не нашли? - Отец Анатолий отчитывал… да Власенко его нагайкой отходил с неделю как. Обвинил во блуде и пинками погнал со двора. - А про меня как узнали? - А про вас Зинаида сказывала, сродственница ваша. Говорит, что лучше вас нету. - Какая ещё… - начал я тут же вспомнил свою двоюродную тётку из Навои. Не видел её со времён похорон социализма. - Ну, не знаю… далеко очень. Я в область то не всегда выезжаю. А тут – Каракалпакия. Туда ехать двое суток, небось, не меньше. Пока я говорил, Петраков полез за отворот бекеша и достал из-за пазухи тряпичный свёрток. Положил его на стол и начал медленно и аккуратно разворачивать. В свёртке оказалась довольно увесистая котлета североамериканских долларов. - Вот. Это деньги. Не наши, но очень хорошие, - доверительно произнес Петраков. - Сколько тут? – спрашиваю, пытаясь определить по толщине пачки, состоящей из мелких купюр. - Полторы тыщи. - Нет, я не поеду… - Это ж два с половиной мильона сум! - Нет! - В Нукусе ещё шесть мильонов будет. Всей общиной собирали… поехали, а? Я быстро посчитал. Пять штук за поездку в корне меняли дело, и я тут же согласился. - Деньги в поезде отдам, - кивнул гонец и спрятал сверток. - Хорошо. Мне нужно до вечера утрясти кое-какие дела и можем ехать. Вы где остановились? – спрашиваю. - Возле вашего дома, где же ещё… - В смысле? Петраков подошел к окну и поманил меня рукой. - Вон… синенький. Прямо под окнами по центру детской площадки красовался синий пластиковый домик. - И как? - Поместился, - доложил Петраков, довольно поглаживая бороду. - Лёжа. - Знаете что… посидите-ка пока у меня. Я больше беспокоился за аванс, чем за Петракова. Этот увалень поклонился в пояс и снова осмотрел стены в поисках намека на красный угол. Не найдя оного осенил себя крестным знамением как есть – через окно на весь белый свет. - Премного благодарен. *** Елена – свет дней моих сегодняшних и возможно тьма будущих – сразу сказала, что мне нехер делать. - Тебе делать нехер, Олег? - Пять штук, Лен. Пять! - А Щербинские? Мы же обещали Людке, что придём на годовщину. Они, между прочим, заранее предупреждали… за месяц. Собираю дорожную сумку со строгим выражением на лице. Лена стоит возле открытой двери, шипит словно законная, и поминутно прислушивается к шорохам на кухне – не слышит ли гость. - Это же вообще хрен знает где! И сколько тебя не будет? Неделю? Две! - Я тебе шубу куплю. Хочешь? Норковую. Лена хочет шубу, это видно по всполохам в глазах и нервному румянцу на скуластом лице. Она хочет шубу даже больше, чем наблюдать, как мы со Щербинским, изнывая от скуки, будем пить горькую под аккомпанемент их с Людкой разговоров. - Дыню привези. На контрасте с шубой это прозвучало трогательно. Почти как признание в любви. 2. Поезд с Казанского уходил в полночь. Трое суток меня мотало по вагонной полке, под аккомпанемент басовитого тембра Петракова. Всю дорогу он рассказывал о внезапно начавшемся безумстве атамана Власенко. Я слушал его с закрытыми глазами, прикидывая, каким образом следует провести обряд изгнания. Изредка задавал вопросы, на которые Петраков охотно отвечал. - Началось с того, что рыбу на нерест рубать стал! Заходил по пояс в Амударью и кромсал шашкой, пока сил в нем было. Насилу его оттаскивали, когда уж он совсем не мог… - Что говорил? - Говорил, что муллу Алимкула лично хочет от плеча и до седла рассечь. Честно говоря, меня несколько пугала перспектива встречи с обезумевшим атаманом. А если Власенко меня - столичного экзорциста - примет за басмача? Рванёт с пояса шашку… и приедет к Леночке сверток с бастурмой вместо шубы. То-то Щербинские обрадуются. - Не страшно вам? – спрашиваю. - Нет. Казаку страх неведом. В Навои мы прибыли в шесть утра. Вместе с компанией узбеков и корейцев погрузились в тщедушный автобус доверху забитый каким-то потасканным дерьмом и двинули на запад. В окно я старался не смотреть. От тутошних пейзажей на душе такая безысходность – хоть волком вой. Не местность, а сплошное экологическое бедствие. Серо-бурая почва, недоношенные кусты, беснующиеся стада перекати-поле да пошатывающиеся на ветру тушки сусликов. Изредка попадались кишлаки, но вскоре и эти убогие останки цивилизации растворились во времени и пространстве. Днем вдоль дороги начали появляться редкие солончаки, почва приобрела оранжево красный оттенок, затопорщилась небольшими барханами. Навалилась однообразная, какая-то марсианская пустота. А вместе с ней полная апатия к происходящему. Из забытья меня вывел Петраков, больно пихнув локтем в бок. - Наступают… - Кто? – испуганно спрашиваю я и вздрагиваю всем телом. - Все… и Кызылкум и Каракумы… Я облегченно вздыхаю. Мне уже давно хочется в туалет и в Москву. Подмывает ответить, что мне похуй, но я озабоченно качаю головой и цокаю языком. К вечеру дорога стала совершенно невыносима. Автобус подмял под себя весь асфальт, и его скаты зашлёпали по бетонке. - Долго ещё? – спрашиваю. - До темна будем, - обнадёжил Петраков. Вскоре на нашем пути снова появляются следы цивилизации. Мое внимание привлекает десяток ржавых посудин, неуклюже торчащих посреди неподвижного желтого моря. Вот они – настоящие «корабли пустыни». - Здесь раньше рыбзавод был, - говорит Петраков, - пока море не высушили. - Зачем высушили? – спрашиваю. - А бес его знает, зачем. Начальству виднее… воду на поля загоняли. Ближе к ночи на смену бетонке вернулся асфальт, вдоль трассы потянулись поселки и опустевшие придорожные базары. Автобус миновал плотину, рассекавшую Амударью надвое, вильнул в крутой поворот и выскочил на перекресток. Стоявший у дороги светофор просто оглушал своим видом. После саксаулов, солончаков, сгнивших барж и полуголодных сусликов он казался чужеродным, нереальным. Как будто загулявший Джедай воткнул на перекрестке свой меч, да и забыл про него. Автобус въехал в город и почти сразу остановился на небольшой полутемной площади. - Ну, все, приехали, - слова Петракова прозвучали как насмешка. Я испуганно оглядел мрачные неживые постройки. Выходить не хотелось. - Это что… это и есть ваш Нукус? Тут люди то живут вообще? - Так ведь ночь… спят, поди. - А света чего нет? - Да накой его ночью палить? - А, ну да… действительно, чего это я? Поднимаясь с жесткого сидения, одновременно испытываю и боль и облегчение. Ощущение такое, словно меня вытянули по спине доской Евминова. На выходе из автобуса я узнаю ещё одну деталь: до общины пятнадцать километров и их нужно будет проделать верхом. Слава богу – не на мне. *** На скамеечке нас уже дожидался представитель рода казаческого с тремя рослыми жеребцами, привязанными прямо у автобусной остановки. Они дышали и топтались нетерпеливо и суетно, как это умеют делать только лошади. Завидев меня, жеребцы стали надменно шевелить ноздрями. Сволочи. Ничего хорошего для меня это не сулило. С лошадьми у меня по жизни не складывалось. Верхом я гарцевал только дважды, и оба раза неудачно. Впервые этакое счастье мне привалило в армии. Лошадка представляла собой довольно жалкое зрелище: приблудившееся на хоздвор костлявое животное с бельмом на левом глазу. Она видела только половину этого прекрасного мира, поэтому при беге её постоянно тянуло вбок. Этим самым боком она и припечатала меня к дереву. Второй раз в Крыму, на конной прогулке в горах. Это какой же вообще идиот придумал по горам на лошадях ездить? Хрен его знает, чего там моей кобыле пристукнуло в голову, но она радостно понесла. Видать, у неё, как и у Власенко переклинило мозги, и она рванула воевать Туркестан. Слава богу, тогда я свалился с лошади раньше, чем она меня убила. На этом моя гусарская карьера и закончилась. С тех пор – ни-ни. Никаких лошадей. Стрёмно. Да и воняет от них. - Может, пешком пройдёмся? – предложил я. Петраков не удосужил меня ответом, посмотрел как на потерпевшего и взялся за поводья. Мне помогли вскарабкаться на жеребца, я поболтался какое-то время в седле в поисках удобного положения и мы двинулись в путь. Первые несколько минут, я нервничал, дёргал поводок и беспорядочно колотил пятками по бокам Иштара (так звали моего жеребца). - Да не чеши ты ёму бока! – орал Петраков. – Шо, в первой, казак? Ну, давай подсоблю… Да не, не так! Отпусти поводья, титька тараканья… В конце концов, я понял, что эта сволочь реагирует на любое моё движение. Управлять лошадью нужно как джойстиком. Всеми четырьмя конечностями и вдобавок ещё и жопой. У подвинутых автомобилистов эта шняга называется «острый руль» и такие тачки в почете. Мы минули здание автовокзала, процокали по асфальту ещё пару кварталов и оказались на окраине города. Прямо передо мной, брюхом кверху, разлеглась совершенно унылая степь, хаотично поросшая саксаулом или ещё какой-то экзотической хернёй. Несмотря на отсутствие луны, и прочего электричества, всё это повидло освещалось достаточно хорошо, даже линия горизонта просматривалась. Я задрал голову вверх, в поисках источника света, и у меня заклинило дыхалку. Клянусь мамой, я никогда не видел ничего подобного. Вру - видел нечто похожее в интерьере одного модного супербазара: черный матовый потолок, густо припудренный светодиодами. Только на этот раз ощущение было абсолютно ошеломляющим. Даже не знаю с чем его можно сравнить. Как будто в задницу вставили кислородный шланг и открутили вентиль. Я буквально наполнялся пространством у себя над головой, задыхался им. Нахлебался черного воздуху, закидался звездами, и во мне вдруг появилось желание заорать, но я смог выдавить только небольшую порцию мата. - Еб твою мать… - Эй, фельдшер! Ты приспал там, или как? Поддай ему шенкелей! Я дернул поводья и Иштар неодобрительно фыркнул, продолжая стоять на месте. - Да пошёл ты блять! Я интуитивно поддал ему пятками под бока и мой рысак чухнул так резво, что я чуть не вылетел из седла. 3. Первую ночь я спал как убитый. Когда проснулся и вышел из куреня, был уже полдень. Часа два, как идиот, шатался по общине. Местные не проявляли ко мне ни малейшего интереса. Никто не спросил, ни как меня зовут, ни чем я занимаюсь, ни какого хера здесь делаю. Правда, каждый норовил меня чем нибудь накормить. Я слышал только «здравствуйте» и «угощайтесь». Как будто я приехал сюда не беса изгонять, а здороваться и жрать. На скотном дворе я отыскал Петракова. - Послушайте, уважаемый… как вас? - Василий – ответил Петраков, продолжая работать вилами. - Я чего-то не догоняю, Вася. Где этот ваш бесноватый? Петраков даже и не посмотрел в мою сторону, увлеченно гоняя по полу какую-то дурно пахнущую ботву. - Так что? Изгонять будем? - Так будем, чо. - Ну, так давайте. Я же не на курорт приехал. - Рано ищо. - Что значит - рано? - Да то и значит. Ты не серчай, хлопец. Поосмотрись, пообвыкни сперва… - Да какое! Меня невеста дома ждёт. Щербинские, блять. И вообще… давайте по быстренькому. Изгнали и я поехал. Петраков выпрямился, стиснул брови и затуманился взором. - Негоже так. - Не понял? - Три дня ждать надо. Я чуть не присел от счастья на заваленный говном пол. - Чего ждать то?! Он что, в отъезде, Власенко ваш? Петраков печально вздохнул, заломил брови домиком, чтоб выглядеть подушевней и молвил: - Не принято у нас так, паря. Обстоятельно надо. С уважением. Я плюнул на пол и вышел. *** Два дня я оказывал уважение, обстоятельно ходил по куреням, здоровался и жрал. Как я вскоре понял, слово «обстоятельно» у них было в таком же почете, как у нас «короче». «Ну, короче» - говорим мы, давая понять, что и так всё ясно. А на самом деле никому и ничего не ясно, все только делают умный вид. Да и наш словарный запас настолько иссяк, что уже это самое «короче», всплывает как спасительный буёк в разговоре. И мы хватаемся за него, чтобы не утонуть в собственных словесных испражнениях. Я лежал в стогу сена, мордой кверху и в который уже раз за последние ночи впитывал в себя вселенную. Млечный путь как будто широким флейцем протянули через всё небо. И не так как в городе, жиденько - экономя краску, а с нажимом. Обстоятельно так. В кармане всхлипнул мобильник. Я уже начал забывать о его существовании. Звонили со знакомого телефона, но через какой-то «кривой» номер. - Але… - Это я. Ты уже выехал? Судя по радостным вскрикиваниям, прорывающимся в наушник, Лена звонила с тусы у Щербинских. Я не нашелся что ответить, а меня уже подзадушили вопросами. - Беса изгнал? Хи-хи-хи… Экзорцист. И-и-и. У нас тут холодно, шуба как там? Заждалась уже. Ха-ха-ха. Щербинские душки. Такое тут устроили… Жалко, что тебя нет, это нечто… короче… Сам не знаю почему, я сбросил вызов, отключил телефон и снова уставился в небо. 4. За столом нас сидело четверо: я, слева от меня Василий, напротив атаман Власенко и какой-то старый хрыч в заломанной фуражке. Перед самым разговором Петраков меня предупредил, чтобы я ни словом, ни полусловом не обмолвился об истинной причине своего визита. «Когда бес его захватит, тогда и заломам» - сказал он перед входом в курень атамана. «И главное, говори мало» - добавил Петраков и перекрестился. А сегодня Власенко изволит познакомиться с гостем. - Так ты с Москвы, значит? Я кивнул. - Звать тебя Олег, стало быть? Я снова кивнул. - Это хорошо. Хули тут хорошего - думаю я – а если дочка у меня будет? Власенко то насрать, а мне с этим жить. Дочке, в смысле. - А к нам по каким делам? - Он этносы собирает… - влез в разговор Петраков. Наверное испугался, что я запалю его интригу. - А ну прищеми задницу! – рявкнул Власенко и ёбнул кулаком по столу. – Куда по переду?! Я нервно сглотнул и вцепился руками в скамью. Петраков затух и потупился в стол. Власенко строго зыркнул глазами по Василию. Видя, что электорат лишен воли и полностью подконтролен, атаман снова подобрел и взглянул на меня. - Далеко тебя занесло, родимый. Что там у вас в Москве, совсем с этносом хреново? Я уже было собирался ответить, но тут заломанная фуражка тоже ёбнула по столу костлявой дланью и задребезжала старческим фальцетом: - Не порть боевой порядок, шельма! Я оторвал жопу от скамьи, готовый в любую секунду метнуться к выходу. Власенко даже бровью не повёл, зато Петраков сжался, как голодный голубь на февральском снегу. - Все нормально, батя, – успокоил старика атаман. Я еле слышно покашлял в кулачок. Хотелось проверить, что можно, а чего нельзя. Судя по тому, что мне тут же не закатили в бубен, производить посторонние шумы мне разрешалось. - Так что это за этнос такой? Уже пора было что-то ответить. Ведь моё молчание могло вызвать совершенно непредсказуемые реакции. Первое, что пришло в голову – Шурик из «Кавказской пленницы». Пословицы собираю, чего проще. Но я почему-то сказал: - Изучаю макроэтнические общности. То есть - образования, охватывающие несколько этносов, но обладающее этническими свойствами меньшей интенсивности, чем включаемые в неё этносы… Петраков сделал вид, что у него зачесалась голова. Хрыч в заломленной фуражке, скорее всего, переваривал сейчас окончание фразы «Все нормально, батя», поэтому оставался благодушен. Власенко скрестил руки на груди и спросил, глядя мне прямо в глаза: - Ты грибы любишь, паря? - Да, – с готовностью ответил я, даже не подозревая, чем это может для меня закончиться. 5. Мы ели их полусырыми. Власенко рассказал, что ещё год назад всё было иначе. Но с мая месяца он понял всю бессмысленность и пустоту своего существования. Он рассказывал, а я слушал. Речь атамана становилась сбивчивой но, черт возьми – я всё понимал! - Сотня, брат… понимаешь, всего сотня. И одна пушка. Да толку-то… из четверых артиллеристов трое ранены… Кокандцы лютуют… Я знаю, где-то рядом наши… совсем близко. Двадцать верст, может меньше. И чертова степь вокруг! - А Петраков? – спрашиваю. – Он-то чего? - А что Петраков? Он за копейку в алтаре пёрнет… - Он не такой. Он деньги собирал… - Какие деньги? - Бесов изгонять. Атаман махнул рукой, отмахиваясь от всего того что, по его мнению, было неважным. Не заслуживающим внимания пердежом у алтаря. - Какие к черту бесы! Пойдешь со мной? - Пойду. *** Я продрал глаза и увидел возле постели Власенко при полном боевом параде. В его глазах горели сумрачные огоньки. На табурете возле кровати я обнаружил папаху, синие шаровары с лампасами и длинный клинок без гарды, упакованный в деревянные ножны. - Вставай, а то солнце уж в зад уперлось. Я оделся и умылся холодной колодезной водой. Власенко помог мне оседлать Иштара и вот мы уже летим галопом по степи в сторону плотины, рассекающей Амударью надвое. Именно там, как считает Власенко, засели основные силы противника под предводительством регента Кокандского ханства. - Шашки наголо! – хрипит Власенко. Я вытягиваю клинок из ножен и оглядываюсь назад. Заворожено смотрю, как за нами растворяются в воздухе клубы пыли, поднятые копытами лошадей. - Вперед смотри! У казака в бою спины нет, паря! – слышу голос атамана и чувствую, как всё тело моё начинает пузыриться мурашками. Перед глазами мелькает какая-то чужая жизнь. Москва. Лена. Щербинские. Шуба. Шесть миллионов сум… Я примериваюсь, замираю на замахе и, привстав в стременах, одним движением сверху вниз разрубаю всё это наваждение от плеча до седла. - Ийо-хооо! Баба и курица в ста шагах от двора - ничейные.(Каждый знай своё место) Казачья пословица.
Роскошно.
я предвкушала... паскольку читала уже.
MrWhite, ты оценил, как хорошо, что пространство градусса свободно от И.В.?!ггг
Ставлю оценку: 42
заебись, но ощущения законченности нет.
Какой класс! Ржал в голос. Что ни предложение-находка в аспекте стёба и юмора. Петраков, признавший в ван Гоге "своего" по аналогии казацкого кана с отсеченными ушами, в конвульсиях.
Есть продолжение?
А с чего "фшоки"? Мне это имя ничего не говорит. Нормальный и адекватный автор. Надеюсь задержится. Знавал я одного С. Лукьянчикова в недолгую бытность работы на Беларусьфильме, но это не он. Тот старый.
на удаffе - два.. на альтерлите и литерпроме - тоже два..
а фкантакте хз сколька.. пыщи ысчо..блядЪ..
спасибо, очень круто.
Ставлю оценку: 45
Ставлю оценку: 40
хорошо.
мнения комментирующих разделились...
Мне очень понравилось.
Ставлю оценку: 55
Шикарная вещь. Удачный день
Подозреваю, что автор будет ругаться, но напомнило раннего Пелевина, ещё до "Чапаева и Пустоты". Заебись. Обожаю такой формат.
Ставлю оценку: 45
Да заебись, чо там.
гут..
зачитался!
согласен. заибись.
Ставлю оценку: 41
перечел..
и па ссыле - тоже.. не, ну хорошо же.. надо здесь павыкладывать, белый мистер.. з.ы. подозреваю. что афторЪ откуда та с юга.. "чухнул, шняга, и таму падобные ништяки"..
Уважаемые доктор Ливсин, возможно разочарую Вас, но к текстам по ссылке не имею никакого отношения. Там только один мой рассказ, вижу ещё работу автора vpr. Остальные тексты мне не знакомы. Видимо, автор блога просто копипастит их с интернета.
Ставлю оценку: 45
"бекеша" женскава рода.
ну смешно местами. грибы, шашка, воевода- грибоед, очень долгая дорога в степи, всех порублю. ну и чо? никакого сюра не увидел особенного.
но читать было интресно, язык хороший. Вот, жаль, Петракова автор слил в конце.
|
Щас на ресурсе:
411 (2 пользователей, 409 гостей) :
|
Copyright © 2009-2024, graduss.com ° Написать нам письмо ° Верстка и дизайн — Кнопка Лу ° Техподдержка — Лесгустой ° Site by Stan |