Мой некогда друг-старовер, обрядившись в махровый атеизм, при случайной встрече, вместо «здрасте» самодовольно ухмыльнулся: «я имел твою сестру». И обозначил это непотребство похабным хлопком ладони о кулак.
Я набил ему морду не за это, в общем-то, ординарное известие, а за то, что он сообщил о нём, будучи совершенно тверёзым человеком. Крови не было, но в порыве неуправляемой злобы я разбил ему какие-то жизненно важные колбы. Сквозь густые птичьи перья он сказал: «ты убил меня», встал и бодро покинул место преступления.
Я чувствовал себя рок-звездой обласканной всеобщим вниманием, потому что судили меня публично. И не за убийство, а за огласку этого прискорбного факта посредством Интернета в своем живом журнале.
Мой адвокат, маленькая щуплая женщина, перед заключительной речью, зашла в стеклянную кабинку, плотно закрыла за собой дверь, почистила зубы и внесла небольшую, но пахнущую мятной свежестью ремарку: «может быть, отсутствие размеров заставит их прислушаться к моим весомым аргументам». Пока она излагала свою аргументированную весомость, я вяло ковырялся вилкой в вяленой рыбе. Пить не хотелось. Из рыбного транса меня вывел жизнерадостный голос судьи:
- Подсудимый, Вам предоставляется последнее слово.
- Кому? Мне?
- А кто тут подсудимый?
- Не знаю.
- А кто знает?
- Ваша честь, - сказал я как можно спокойнее, - я вообще ничего не знаю, кроме того, что эту рыбу невозможно одолеть при помощи вилки.
Слезы навернулись на глаза присутствующих.
После такого трепетного последнего слова не оправдать меня было просто невозможно. Впрочем, узнать об этом мне было не суждено. Я проснулся. Было ещё темно. Встал. Испил чашечку кофею. Покурил. И опять увалился спать.
В любом соннике можно узнать о том, что бить во сне морду – предвещает встречу наяву.
Меня разбудил телефон. Нет. Не слон. Я знал, что она не любит, когда я небрит, но терпения моего хватило только на умывание лица с зубами.
Одеваюсь и, на ходу прикурив сигарету, оказываюсь в осени. Утро. По ходу (пьесы) останавливаюсь и осторожно разглядываю отражение звука её неритмичного взгляда на солнце. Щурюсь. Попросту говоря, я смотрю в лужу – ничего больше, – но меня привлекает первопричина. Она – это ты. Ты – небольшая и по-осеннему чистая лужа с миллиардом солнечных бликов. Некоторые из них, превращаясь в солнечные зайчики, отражаются на стене любовно обшарпанного временем и увитого плющом дома.
Вхожу.
Слышу.
Вижу.
Вхожу в дом.
Слышу хит прошлого лета ”Fly me to the moon”.
Вижу зеркало. В нём прокуренный женский голос.
- В пятницу вечером, как только зажгутся фонари, ты отлетишь меня к Луне. Хорошо?
- Хорошо, - отвечаю ей, а сам думаю, что десять лет на чужбине не прошли для неё даром.
По крайней мере, для её русского.