- Слыхали? – таксист боднул подбородком воздух, указывая на бигборд прямо над нами. Мы стоим в пробке уже минут пятнадцать. Я посмотрел вверх и устало помял веки.
- Да-а, всё уши сегодня прожужжали. По всем каналам. – Зевнув, я откинулся в кресле и закрыл глаза.
- Блять, хотел узнать, как там наши сыграли, так нет! Только одно. И сколько можно, уже заебали этим, и так с самого начала было известно, чем закончится. Зачем это вообще устраивать?
- Ну как сказать… знаешь, ружьё должно когда-нибудь выстрелить. Особенно если оно висит на сцене.
-А кому оно надо? И если оно стреляет из года в год? Нам то что?
- Если честно… это смешно, но до недавнего времени я сам не верил в то, что это живой человек. Мне казалось, это какая-то программа. Типа, знаешь, супер-вирус, созданный чтобы разрушить бизнес доктора Касперского. Но теперь вижу, что это не так. Смотри, кажется двинулись… Давай-ка через площадь попробуем, может там поменьше?

Таксист согласно кивнул и мы медленно нырнули под бигборд, на котором изображён давно знакомый и надоевший всем в городе немолодой лысоватый мужчина в очках, не совсем славянской внешности, вдохновенно читающий с листа. Он был бы похож на взрослого трудного подростка, которого вынудили выступить на утреннике. Похож, если бы не уставший, измученный временным воздержанием облик завязавшего не по своей воле, а под давлением обстоятельств.
Вначале стесняясь, постепенно он увлёкся. Прижав левую руку к груди, а правую с текстом картинно оттопырив, что-то с жаром декламировал. Овальное, умное ( хоть это и не сразу бросалось в глаза ) лицо озарено внутренним светом. Прямолинейный взгляд поверх очков не выражает ничего, кроме привычного высокомерия, непомерного самолюбия и несгибаемой уверенности в себе. И пожалуй ещё, неуловимый оттенок благородства. Маленький, немного волевой подбородок, решительный нос, щель по-змеиному невыразительного рта кривит спазм неистощимого сарказма. Человек явно читает стихи. И при чём, явно свои. Человек как бог уверен в силе своих стихов и эта сила сочилась с бигборда, орошая проезжающих мимо. Поэт бескорыстно наделял своей силой, он дарил себя людям, но…

Толпа уже настолько привычна к этому, что почти не замечала. Каждый, одарённый теплом и светом этого великого человека, нёс в себе его искру неосознанно, как нечто само собой разумеющееся. К хорошему привыкаешь быстро. И люди привыкли. Люди зажрались.
От хороших, прекрасных стихов им уже не сводило скулы как когда-то в самом начале, когда Человек только пришёл к ним победителем, покорившим свой первый олимп.

Но… порядок ещё никто не отменял. И поэтому каждый вечер, когда подходило время службы, из всех громкоговорителей, развешанных на столбах на расстоянии не более пятидесяти метров друг от друга разносилась обязательная ежевечерняя двухчасовая проповедь на чистейшем албанском языке. Трансляция велась с высоты центрального минарета, который располагался на крыше облгосадминистрации. Знаменитый мулла, местами фальшивя, кричал нараспев тонким мелодичным голосом:

«… Нихуя себе… чо охуели, бля? по первому же кличу собрацца и пездовать! .. Это приказ, блеа. вам всем должно быть глубоко насрать на свои дела, когда говорю я. Или может лично тебе не похуй? ... тогда завали-ка ебало, чмо сраное. … Самое нищщясное в мире существо, это ты, да. Хули ты смотриш, еблан?...…Чую - ищо немного и меня тут назначат Глагне Антисемитом и Погромщиком. А я просто великодержавный шовинист, не более… Да мне и не смешно, глядя на вас придуркофф… ХЗ чо тварицца... Хуй… Евреи есть везде, и меня это нискока не напрягает. Не напрягает, нет.А чисто выбешивает. И неписди, сука, я не из энтих. Вы уже выбрали одного из них, фатит. Я другой, нах… Не удержусь таки от мстительности.. И когда приду я - вот тогда съёбывать вам будет уже точно некуда. Но это ещё не завтра. А покашто нибуду больше пездеть вразрез, это нерентабельно… И ищо я как-то прославилса одним ебучим казусом, типа огульно дал определение типа "Человек - двуногое существо без перьев". Да йопта. Создатель - создал чисто развод лахов…. Мы пойдём другим путём, и ниибёт. А вапще богов дахуя, но нам все они как до пизды двери. . И миров дахуя, ну и чо? И возможно наш бог - не самый продвинутый (имхо пажызне это заметно), а может и полный далбайоп, но другого нет. Я канеш подразумеваю абсолютного местного бога, который скрываецца под никами аллаха, яхве и т.п. Но у вас, далбойобоф, есть с чем сравнить. Ну чо? Хде бох и где я? А?

Здесь КК, детка, такшто нехуй кривить душой.

… когда я говорю какуюнибуть хуйню - я мечтаю, штобы вы все обосрались от радости, а многие даже здохли от щастья! Уже произнося первый звук - я вижу, как толпы народа несуцца в сортир, но не добегают и гадят прямо в штаны. Ищо я вижу похоронные процессии и вереницы гробов, в которых лежите вы, мои любимые прихожане с блаженными улыпками на устах и томиками моих произведений в хладных ручонках. Да. Да! Именно так. Чего и тебе желаю, уважаемый друг. И тебе, блять. Посылаю вам очередную хуерашку что я напиздел тут по пьяни. Смотрите не обосритесь или не здохните от щастья..
От так ота.»

Да, это был тоже Он. Человек читал городу. И благодарный город замирал. Прекращалось всякое движение, в клубах прекращались танцы, на это время останавливались заводы и фабрики, небо не бороздили самолёты. Из остановившегося транспорта высыпали люди, подходили ближе, склоняли головы. Совершенно незнакомые брались за руки, образовывали цепь, слушали молитву. Таков был порядок. Нужно было выстоять службу и потом ещё часа полтора, пока он будет читать свои новые стихи. А их было много. И с каждым днём всё больше. И всё лучше. Людей заметно утомляло, но никто и не думал роптать.
Его любили. Все.

Даже я.

Какое-то время.

Фух. Я встряхнул головой и осмотрелся. Всегда такая хуйня в голову лезет, когда начинаешь клевать носом и засыпать. Таксист вовремя по моему совету свернул и мы уже выезжали на площадь зиндана. /Именно так, с маленькой буквы. Он так любил.../

Главной приметой и достопримечательностью здесь, конечно же, памятник в центре площади. Я каждый раз не уставал удивляться гениальности скульптора, которому удалось придать композиции такую лёгкость и воздушность. В литой, выщербленной и потемневшей за прошедшие десятилетия бронзе, обсиженной голубями, был увековечен мужчина, лицом и фигурой напоминавший человека с бигборда. Да собственно это и был он. Угрожающе отклонившись назад и нарушая все законы гравитации, мужчина балансировал на пятках. Он держал коня, намотав его хвост на руки. Конь в попытке спастись и взмыть в небо, молотил воздух бронзовыми копытами, помогая себе слабыми тщедушными крылышками. На перекошенной морде застыла маска гибельного ужаса. Лошадь бьётся в предсмертном хрипе. Последние секунды сочтены и животное знает, но упрямо борется за жизнь.

Интересно, что именно хотел сказать скульптор. Тела человека и лошади как будто парят в воздухе, между тем, опираясь только на пятки мужчины.

Бедный Пегас. Мне почему-то всегда было его жаль. Он знает, в чьи руки попал и что живым не уйти. Его наконец-то выжмут до капли. Отпустят к старости немощным дряхлым мерином пастись где-нибудь на колхозном гумне, а то наденут ярмо и поставят под плуг. И до конца дней уже не видать ему Парнаса, альпийских пастбищ и неба… И крыльев.

Да, такова правда.

Этот памятник визитная карточка нашего города. И этот человек, конечно же. Живая легенда. Кого ещё могли так обессмертить, назвав город его именем ещё при жизни?
Только того, кого Юнеско объявил мировым достоянием и человеком будущего столетия.

зиндану-на-Дану почти пятьдесят.

Он молод ещё /город, имеется в виду/. Популярен в народе каламбур, забавная игра слов, правда ничего не объясняющая, но тем не менее:
Это зиндан-на-ДанУ?
Да ну? Ну да!
Да ну на!
Да? Ну и ну!
Копыта гну!
Ну дык, тада да!!
Да хуй наны! Не на-данУ, а по-дОну!
Да по дону-то оно да, да дон-то де! До дона то ого!

В вибрациях этих сумасшедших и выпуклых «до» и «ну» чудилось раскатистое эхо беспощадной кубанской травы… И, видимо, непременно из голландских семян. А что же ещё? Ведь только этим можно объяснить, что люди так назвали город, где не то что Дона, а не было близко вообще никакого водоёма или реки. На триста вёрст вокруг.
Голая степь.
Наверное, кому-то из власть имущих любителей поэзии просто нравилось набатное звучание этих слов.


В кафе шушукались и вскрикивали. Все обсуждали одну и ту же новость дня. Человек слева от меня, в сердцах хлопнул по столу свёрнутой газетой, чем привлёк к себе внимание. От плеч и до каблуков он был весь какой-то квадратный. Судя по строению черепа, заострённым ушам и выдранным клокам волос на затылке – это был стареющий начинающий писатель. Он неуклюже взобрался на стул и громко сказал:
-Товарищи! – и замолчал. Все выжидающе смотрели на него, а он смущённый, покраснел, как-то сразу сдулся и не мог выдавить ни слова. Весь запал его пропал, он взмок от стыда. Он хотел провалиться. Топтался на месте и не мог сдвинуться. Было не ясно, что толкнуло его на эту выходку.

Тут в зал присвистнул бармен, и кивнул головой на телик. Сделал звук погромче. О молодом писателе сразу забыли. Диктор, похожий на безупречного робота, бесстрастно передавал последние новости.

«…Экстренный выпуск. Как уже сообщалось, сегодня, в Стокгольме, на церемонии вручения ежегодной Нобелевской премии по литературе, Главный Соискатель, который неизменно становится лауреатом премии вот уже десятый год подряд, Светило отечественной поэзии, почётный профессор стихосложения Калифорнийского университета и прочее, прочее /далее длинный перечень всех титулов/ - сделал шокирующее заявление и отказался от статуэтки Нобеля, что прилагалась к чеку в один миллион долларов. При этом, как отмечается, чек он принял и предусмотрительно спрятал в карман.
Предлагаем вашему вниманию специальный репортаж нашего корреспондента».

По красной ковровой дорожке, к центру огромной сцены шёл человек. Это был он. Его нельзя было не узнать, хоть он был во фраке. Подойдя к трибуне, он повернулся к залу лицом. Камера наехала ближе. Человек, глядя прямо в неё, резко сорвал с себя бабочку, швырнул её в зал и снял очки. Взгляд его был чёрен и жёг. Это невозможно было вынести. Люди повскакивали со своих мест. В зале началась лёгкая паника. Кто-то крикнул «Откройте окна! Откройте окна!»
Здесь, в кафе, тоже не осталось равнодушных.
Кроме меня.
Все посетители подбежали, окружили телевизор и жадно вслушивались.

Я сидел и попивал остывающий кофе. И листал газету.
С меня хватит этого дерьма.

Между тем человек произнёс речь. Говорят, что впоследствии её высекли на камне, прямо у подножия главного памятника.
Я не знаю, не видел. Не буду врать.

"…Не ребзи, заебца, канеш, но нахуй оно мне надо? Скока мона? Вы загляните ко мне всарай, там уже ложить некуда! Бабло я ещё понимаю, гыгы, эта чиста счастье-пурэ, но утэту керамику - нахуй! И вот ещё… - Он неторопливо протёр очки, надел, поднял лицо. Помолчал. Потом медленно произнёс следующее, глядя куда-то поверх камеры:

- Браза, ты вамногом праф. Даже сам незнаеш наскока праф. Я и сам года два назад задумалсо што четателей нада пиздить. А хуле. Сидиш порой, карябаеш кревас кровью серца, феалками душы или желчью желчного пузыря - а им хоть бы хуй. Вместо штоп проставить заслуженный палтос - хуйтам, ставят палтарашку или вапще питёру. Досадно, бля. Ничесно. Я вапще если чесно - ваш, тоже гений. Да хули, сами знаете. Четательниц - ибать, четателей - резать. Тока так. А то бля они вапще ахуели. Думают, што их задача - чисто обжеч шары об монитор и пиздец. А кто будет вникать в душу афтара, а? Пушкин штоле? Кароче пора призвать четателей к порядку или уничтожить. Лучче кревас с нулевым каментом чем с плохим, правда?
Четатели, вам песдетс. Зиндан форэва и ниибёт. Разбегайтесь кто успеет.

Поэтому всё.
Я ухожу.

После этих слов, в гробовой тишине человек пошёл к выходу. У дверей он остановился, повернулся к публике. Зажав ноздрю большим пальцем и приподняв голову вверх, он отклонился и что есть силы сморкнул, подавшись вперёд корпусом. Весь зал, не дыша, следил как из носа вылетела огромная зелёная сопля. Плавно вращаясь в беззвучном воздухе, она пролетела по дуге и сочно шмякнулась на красную ковровую дорожку.
Эхо сморчка взлетело, билось и затихало высоко вверху под сводами.

Где-то нитью пропищал комар.

- Ал би бек, блеа. ГыГы…

И он с силой хлопнул за собой дверью.