День стоял жаркий, я был весь в поту. Если бы я мог себя выжать, я бы сделал это. А так я сидел у открытого окна, закинув ноги на подоконник и пил пиво. Жена с детьми отдыхали в лагере, – взявшись за руки, они ходили по лесу, а я в это время банально сосал пиво прямо из горлышка.
Я хлопал себя по животу, представляя, что у меня пузо, и ухмылялся. Вот, – думал я, – у меня офигенное пузо, и я нехило ухмыляюсь. И могу позволить себе это, потому что кто меня в чем-то упрекнет или заподозрит? Я сосу свое пиво и хлопаю себя по своему пузу (хотя никакого пуза у меня не было, да и деньги на пиво я занял).
Я допивал третью бутылку. Допивал и одновременно уговаривал себя поднять зад и пересесть к компьютеру. На счет раз я должен был вскочить со стула, на счет два…
Допив бутылку, я тут же открыл новую. На счет раз.
– Так ты никогда, слышишь, никогда не станешь писателем, – произнес я вслух.
Или… Стоп.
Кто это сейчас сказал? Оглянувшись, я увидел себя в зеркале платяного шкафа. Там, внутри, в шкафу, я сидел и раскачивался на задних ножках стула, и смотрел на самого себя.
Я успокоился, потому что мой вид был не страшен. Мне было не от чего себя бояться. Я вообще был абсолютно здоров и очень даже нормален. В то же время последнее обстоятельство меня немного беспокоило. Я был уверен, что будучи нормальным, я не смогу хорошо писать. Мне нужно было как-то замутировать не в лучшую сторону. Как-то отличиться, заляпаться в чем-то.
Хотя бы пузо отрастить, что ли.
Я вспомнил Достоевского, спустившегося в ад за Свидригайловым. Или за Смердяковым, какая разница. Может, он за ними обоими туда спускался. Не в этом дело.
Я сделал большой глоток и задумался. Я думал, что вот, спускаясь в ад и потом топая оттуда наверх, он же не мог не замараться. Что там у него было под ногами? Ведь он наверняка ботиночки свои зафаршмачил, а? И этот ад вошел в него через эту грязь, впитался в него пылью этой огненной пустоши. И, значит, решившись вытащить оттуда свой будущий проклятый персонаж, он на своих плечах вынес частичку этого ада. И сам стал его воплощением.
Эта мысль была достойна пары глотков. Пары долгих затяжных глотков.
У каждого свой ад, сказал однажды один писатель.
Рай открыт для всех, сказал другой.
Первым писателем был Бук, второго я тоже знал. Я мог принять эти слова на веру, а мог не поверить ни одной букве. Чтобы как-то возразить им или же согласиться, я должен был выдать миру свою версию. Свой, так сказать, хит.
Я сидел, пил пиво, потел и думал…
Звук, который донесся до моего слуха, был странен, как гудок паровоза в консервной банке.
Я пригляделся в сторону звука и увидел Карлсона.
Вам придется мне поверить, потому что это действительно был он.
Так-так-так, – подумал я, глядя как он приземляется на мой подоконник. За его спиной работал пропеллер. Посадку давай! – вспомнилось из далекого детства.
– Варенье есть? – спросил (нет, это, наверное, все-таки был не он).
– Только пиво, – ответил я.
Карлсон махнул своей пухлой ручкой.
– Давай.
Он был похож на безумного лилипута, сбежавшего из психушки. Я протянул ему бутылку, и он в три глотка добил ее содержимое.
– Короче, – проговорил Карлсон, провожая взглядом бутылку. Потом посмотрел на меня. – Я за тобой.
Мне вспомнился анекдот про канарейку и ее маленькую зеленую смерть. Я сглотнул.
– А ты кто?
– Вергилий, – сказал он.
– Вергилий? – переспросил я.
– Точно, – подтвердил Карлсон. – Я проведу тебя в ад.
Так, допрыгался, – мелькнуло в моей голове. – Сынок, ты определенно докувыркался.
Тут я должен был свалиться со стула, но если я не сделал этого в самом начале, то этот запоздалый жест теперь уже был неактуален тем более.
– Зачем? – спросил я.
Карлсон удивленно поднял брови.
Мне стало стыдно.
– Но почему в ад? – я попытался выиграть время, чтобы оттянуть решение. – Мне нужно к хорошим людям.
Карлсон как-то не по карлсонски усмехнулся.
– Все хорошие люди – там, – он показал пальцем туда, куда улетела пустая бутылка.
Верил ли я ему? А что, у меня был выбор?
– Мне… – я пытался вспомнить кого-нибудь, кого мне не страшно будет увидеть. – Я бы хотел найти Бука. Он там?
– Конечно, – хмыкнул Карлсон. – Они все там.
– Они? – переспросил я.
Вместо ответа он вытянул ножку и ткнул меня ею в грудь. Можно было о чем-то подумать, у меня еще было время, но оно продолжалось недолго и кончилось в тот самый момент, когда я вместе со стулом грохнулся на спину…
Казалось, ничего не произошло. Просто мы шли по коридору нашей средней школы № 30, и за те пятнадцать лет, прошедших с тех пор, как я ее закончил, ничего не изменилось.
Карлсон-Вергилий семенил по правую руку от меня немного впереди. Он почему-то не летел, видимо приберегая патроны на крайний случай.
В школьном коридоре было тихо, и звук наших шагов гулко бился о стены. Ярко горели лампы на потолке. За окнами была непросветная ночь.
– Здесь кто-то есть? – хотел спросить я у своего провожатого, но не смог вымолвить ни слова. Такое впечатление, что у меня не было рта. Подняв руку, я дотронулся до своих сжатых губ. Это были они, мои губы.
Дойдя до конца, мы свернули направо и оказались на лестнице, ведущей на верхние этажи. Я вспомнил, как любил стоять под ней и разглядывать трусики девчонок.
Карлсон, не обращая на меня внимания, резво перебирал своими заготовками, словно опаздывал на урок. Какого черта мы здесь делаем? – болтался в моей голове маленький вопрос. Он действительно был маленьким, этот вопрос, и не вырос он только потому, что я какой-то темной стороной самого себя все-таки понимал всю важность момента. Я, конечно, не думал, что мы сейчас с этим пешеходом в аду (все-таки я уважал ад, чтобы так пренебрежительно его себе представлять), но, может быть, где-нибудь в туалете и был какой-нибудь унитаз, всасывающий в его зловонные подвалы, – как знать?
Поднявшись на второй этаж, мы прошли мимо колонн небольшого холла и свернули налево. Теперь-то я ясно понимал, куда вел меня мой проводник. Это был мой класс. Десятый А. Ошибиться я уже не мог. Мы подходили прямо к двери.
– Подожди здесь, – шепнул мне Карлсон и приставил указательный палец ко рту. Затем поплевал на ладошку, махнул ею через левое плечо и, потянув ручку на себя, открыл дверь.
В образовавшемся проеме я увидел то, что происходило внутри. За партами сидели люди. Они все что-то писали. На первой парте в ближайшем к двери ряду сидел бородатый мужик и, склонив голову на бок, строчил как угорелый, судорожно сжимая в руке шариковую ручку. Дверь за Карлсоном закрылась, и я понял, что видел этого мужика в хрестоматии.
Это был Достоевский.
Не может быть, – подумал я, с ужасом осознавая, что может.
Желая ужаснуться еще раз, я нагнулся и попытался рассмотреть хоть что-то в замочную скважину, но тут же отшатнулся. Ручка и замок были раскалены, от них шел жар. Тут-то я понял, что Карлсон не врал. Что я скажу ему, когда он выйдет? – вспомнил я о Буке. Я ведь даже не знал английского языка.
Карлсона долго не было. Я подумал, что, может быть, и его, усадив за парту, заставили что-то писать. Что они все там пишут? Блядь, что мог писать Достоевский? Или Бук, если он действительно был там?
Наконец дверь отворилась, и в коридор вышел Карлсончик. Я успел глянуть на Достоевского еще раз.
Парень с пропеллером был один.
Он кивнул мне и направился в туалет.
Я поплелся за ним.
Прежде всего он крепко выссался.
Я стоял сзади и ждал, пока он закончит.
– Ну что, – сказал он мне, застегивая ширинку. – Нет твоего Бука. Сказали, что он сегодня в раю.
– Не понял, – промямлил я (господи, я мог говорить!). – А где мы сейчас?
– Это – территория ада, – строго сказал Карлсон, вытирая о штаны случайно забрызганные пальцы. – Здесь ад, понимаешь?
– Нет, – честно сказал я. – А что там делают все эти люди?
В первую очередь я, конечно же, имел в виду нашего великого классика.
– Пишут.
– Пишут что?
– Да что угодно, – пожал плечами Карлсон. – Вот ты, например, тоже ведь пишешь.
Да, но я писал всякую хуйню. А вот…
Чего-то я ничего не понимал.
– А их кто-нибудь читает? – задал я следующий вопрос.
– Нет, – твердо ответил Карлсон.
– Тогда на хуя они пишут?! – не выдержал я.
Он повторил по буквам это слово: АД, – и тут я наконец все просек.
Это отняло у меня последние силы, и я присел на унитаз.
– Мне сказали, что Бук сегодня в раю. Можно, конечно, проверить, но я уверен на сто процентов, что его там тоже нет.
– Где же он? – устало вымолвил я просто для того, чтобы не молчать.
– Откуда я знаю, – Карлсон пожал одним плечом. – Где угодно. Он любит филонить. Может быть…
Тут он подозрительно посмотрел на меня и докончил:
– Может быть, ты и есть Бук.
Они явно были сумасшедшими – эти подштанники с пропеллером.
– А, кстати, зачем он тебе?
Мне не хотелось распространяться на эту тему. К тому же, я уже ничего толком не знал, чего там и как.
– И все же? – он не отставал.
– Благословение хочу у него испросить, – наконец выдавил я.
– Испросить, значит, – Карлсон вздохнул. – Да, блядь, тяжелый случай…
Мы еще немного посидели в тишине.
Может, домой? – мелькнуло в моей голове.
– Ну что, в рай? – взглянул на меня авиамоделист.
– А это далеко?
– Да нет.
Карлсон встал, поднатужился и вдруг начал расти. Став большим, он обернулся и, взяв меня за руку, легко кинул себе на спину. Затем включил мотор, и я быстро-быстро завертелся, задыхаясь и ловя ртом воздух.
Рай был как ад, один в один, только стены были выкрашены не коричневой, а голубой краской. Да за окном вместо ночи было ослепительно светло. Мы подлетели к знакомой двери (вот так вот! – здесь этот авиатор летал). Пока его не было, я ждал, прислонясь спиной к стенке.
Вдруг из-за угла вышел пацан лет четырнадцати. Он шел, руки в карманах. Чуть ли не свистел. Проходя мимо меня, он тормознул.
– Курить есть? – спросил пацан.
Я помотал головой. Тот нагло меня разглядывал. Потом, не найдя во мне ничего интересного, продолжил свой путь до туалета. Скрипнула дверь, и он скрылся из вида.
Кто это был? – гадал я. Рембо? Может, молодой Рабле?
Карлсон вылетел из класса, будто его выкинули за шкирку. Я даже никого не успел толком разглядеть.
Он снова был один.
– Нет? – сказал я.
Он помотал головой и щелкнул языком.
У него были замашки продавца арбузов с овощного рынка…
Мы прощались с ним почему-то на набережной.
Стояла ночь. В свете фонарей мирно поблескивала вода.
– Ты сейчас куда? – спросил я.
Он махнул куда-то в темень.
– Меня ждут, – сказал он.
Да, я это знал. Его действительно ждали.
Куда за ним спускалась Астрид Линдгрен? – думал я, идя по улице. Не обязательно в ад, но ведь где-то она должна была его найти.
На углу я заметил светящуюся вывеску ночного кафе. Мне нужно было выпить.
Как только я вошел внутрь, мой взгляд сразу же уперся в него.
Бук сидел у окна, пил пиво из высокого фужера и хрустел чипсами.
Вид у него был довольный.
Я взял пива и подвалил к нему.
– Привет, – сказал я, устраиваясь напротив.
Он мельком глянул на меня. Ты кто такой, хуйло из табакерки? – прочитал я в его глазах.
Мне было все равно, что он думал там обо мне, потому что я видел ад и рай, и они ничем меня не согрели.
Я начал говорить.
– Слушай, – сказал я, – Хэнк. Ты можешь думать обо мне все, что угодно. Мне плевать. Я долго тебя искал, и вот, когда нашел, вот что хочу тебе сказать. Ты Филон, Хэнк. Самый настоящий филон. Когда там все остальные загибаются, ты преспокойно сидишь тут себе и глушишь пиво. Ты филон, но этим самым ты мне очень нравишься. Этим самым ты даешь мне надежду, понимаешь?
Понимал ли он меня? Во всяком случае, он смотрел на меня, время от времени. Поглядывал как на идиота.
– А теперь, – продолжил я. – Дай мне благословение. Прошу тебя, маленькое короткое благословение.
Он смотрел на меня, и в его испитом старческом лице я видел свое лицо.
Он взял в руки фужер и, не сводя с меня глаз, сделал большой глоток.
Затем открыл рот.
Из его рта посыпались буквы. Маленькие черные буковки сыпались из его рта.
Буковски – буковки. Это было необычно.
Затем его буквально вывернуло – он начал блевать. Буквы из его рта перепачкали весь стол, и кое-где попали на меня. Стояла ужасная вонь.
Это было его благословением. Чем же еще это должно было быть?
– Спасибо, – сказал я, вставая из-за стола.
К нам через зал с перекошенным от злобы лицом спешил бармен…
Наутро я наконец сел за комп.
Левый глаз болел и вообще плохо открывался.
Где-то на середине зазвонил мобильный. Я взял трубку. Это была жена.
– Привет, – сказала она. – Как твои дела? У нас все хорошо. Хочешь поговорить с детьми?
– Давай, – сказал я.
Трубку взял младший.
– Мне здесь нравится, – сказал он. – А Темке – нет.
– Хорошо, – сказал я.
– Мы, наверное, вернемся скоро, – сказала жена, снова беря трубку.
– Между раем и адом нет выбора, – вдруг сказал я.
– Что? – переспросила она.
– Ничего, – ответил я.