Наконец-то! Думал никогда не доедем, и за что я так люблю «Икарусы». Выпрыгнул из автобуса и вдохнул запах другой жизни: горелые листья, мокрый лес и еще что-то неопределенное, но пьянящее. Торпеда! Я присел на ватных ногах и голову стянуло обручем, через несколько секунд отпустило, и картинка снова стала четкой. В поселке все заняты уборкой своих двориков и участков в первые сухие и теплые весенние денечки, копошатся как большие трудолюбивые жуки. Это так трогательно – я почти плачу: «Да, Господи, я вернулся!» и ловлю себя на мысли, что временами до тошноты сентиментален. В глаза возвращается недобрый тусклый огонек, на потрескавшихся губах кривая усмешка.
Чего мне это стоило неважно. Ах да! Почти забыл, хотя такое не забываешь. Завтра меня закумарит уже не по-детски с соплями и вывернутыми суставами, уж больно фанатично я торчал в последнем срыве. Таблетки кое-какие, конечно, есть, нормального человека свалят за 15 минут, а мне на ломах - как мертвому припарка.
Рюкзак за плечами, в руках по здоровенной коробке. В одной гостинцы для монахов, в другой - мой паек. Спасибо папке, собрал меня по-крестьянски основательно, люблю его за эту основательность и капитальность. Даже жаль, что есть все это я буду не скоро, да и то если останется после вечно голодных трудничков. Кружится голова от воздуха, от отсутствия сгустков копошащейся плоти, это вам не ебаный Питер. Опять вспоминаю свой сон недельной давности. Иду я по лесу, лес как лес, сосенки, перелески берез и осин, кусты, под ногами кочки мха и черничник. Между деревьями мелькает фигура в черном. Не узнаю, а угадываю что это мой духовник – отец Иона. Бегу – не догоняю, кричу – не слышит, а как-то удаляется. Ого! Да у меня же тела нет, просто я уже умер. Крик истошный рвется из меня, нечеловеческий – звериный. Проснулся от этого крика, весь в холодном поту и продолжаю орать без остановки – «Не-е-е-е-т!!!». «Батюшка, родной, выручай» вот так и скажу как приеду.
Затем неделя вялых сборов, с ежедневным вырубанием денег на вмазку. Последний шантаж, руки отца безвольно опущены, губы плотно сжаты, но все равно подрагивают, а я уже бегу к барыге с бабками в потной ладошке и злыми слезами в уголках глаз: «Какой же я гондон!». Но зачем платить-то, если я завтра уезжаю, униженный «привет», пакетик в ладони, а затем кривая усмешка и «извини Хохол, но лавэ нет» уже на ходу. Просто ускоряю шаг, даже бежать не надо, у этого мудака ноги еле волочатся, меньше в пах надо двигаться ха-ха. Все парень, забудь эту хуйню, ты же пожить еще хочешь. Ответ-«да». Ну дак и не пизди, а то прям возрадовался от воспоминания своих наркоподвигов.
Белые монастырские стены появляются неожиданно и всегда немного изумляют в этом сугубо совдеповском поселке. Да, чуть не забыл Александра нашего Сергеевича благодетеля и кормильца этих мест. Воистину местные должны на него молиться и приговаривать: «Пушкин – это наше всио!». Вот и святые ворота, шапку долой, крещусь: «Господи помилуй мя грешного!». Охранник Вова-цыган узнал, обнимаемся, как родные, в глазах полное понимание и никаких лишних вопросов, так только здесь бывает. Цель приезда у всех одна – спастись, от кого или от чего неважно, хоть от самого себя (это как раз мой случай).
И к батюшке, быстрее, он обещал все устроить. Рядом с дверью братского корпуса вижу домофон и список отцов, с указанием номеров келий. Как это мило, хотя в монастыре смотрится по-идиотски, ну да и хрен то с ним. Ага, - «О.Иона – келья №5» - нажимаю:
- Костян, заходи!
Захожу в келью беру благословение и, даже, целование братское получаю, мне это вовсе не положено, но так уж повелось, не я это начал. Дальше начинается юродство, с приплясыванием и жестокими истинами. Что-то подобное я, конечно, ожидал, но, с непривычки, опешил. Припомнил мне отче и работу мою «ужасно важную и нужную», и лекции по истории, математике и теологии, щедро читаемые мною всем кому не лень слушать. И, конечно же, мои вопли про «надежду Российского флота» не остались забыты. Сил отвечать и оправдываться нет, охота пойти в туалет и прогнать последнюю четверть. Отец сразу понимает, что сегодня спектакль не прокатывает, и отправляет меня мыть чашки и набирать чайник, прозорливый батюшка ну-ну. Бах…! Эх говнецо-то было неплохое даже «кислым» попахивало. Все больше никогда, никогда…да.
Иона не лох, сразу въехал, что я поправился, но виду особого не подал, только боль в глазах, я в них смотреть не могу, и не смотреть не могу. Лучше бы сказал чего, короче обломал мне кайф. С чаем закруглили быстро.
- В 6 на исповедь, в мощехранилище.
- Да я прямо сейчас пойду, а шмотки у вас оставлю.
- А чаю не попьешь?
- Да как-то не охота отец.
- Ну иди в храм, после службы решим куда тебя определить.
Зазвонили колокола ко всенощной, иду в храм и молюсь по ступенькам как по четкам… «Господи приими грешного сына твоего!»