Сегодня открыл один глаз, потом другой… пошарил ими двумя туда-сюда,! одновременно. Проснулся. Или?... Потянулся рукой, пощупал яйцехранилище – на месте, оуе, Джа. Сладко зевнул, жмурясь по-кошачьи, ощущая прохладную свободу в горле от удалённых в детстве миндалин. Это не дневник, не стоит так пристально вылукать на меня, но вот надо же, внезапно: откинул одеяло, опустил две-две ноги на скользкую звуковую дорожку. Пыльный винил ежедневной рутины скрипнул и двинулся, покачиваясь волнами, вокруг невидимой оси. Прислушался: с той ли ноги? С двух ног, по-македонски. Почему всего две? Странный запас. Стратегически человеку необходимо три, как минимум. Что за мелодия сегодня, ну-ка, ну-ка… Чёрный винил, тёртый конверт, с которого целится мой неуживчивый выцветший зрачок, невидимый грязный пистолет подмышкой, седой волосок из ноздри. Блюэ… блю… у э… Блюз. Под названием «Когда хорошему человеку хуёво». Обую-ко тапки для удобств. Зашаркал по комнате, позёвывая, вот те на, халат, щёлкнул по ебалу чайнику. Тот через секунду зашипел сквозь зубы. Экономя силы, просыпаясь, несколько раз переставил обе ноги в ванну. Откинул крышку, откинул защитный колпачок, зажурчал, поглядывая на нестиранное лицо напротив в полированном овале, заляпанном брызгами зубной пасты. Тот показал язык, ты ему зубы, он тебе фак, ты ему хуй… Вы оба странные парни. Стряхнул веерно, окропил. Так принято. Поковырялся в носу, достал оттудова козявку. Любовно так на неё, помял в руке… потёр… Вытер об халат. Какой же это сон, ёбаный в рот? Там где-то заорал чайник. Для разгончика в чашку одну, нет – две ложки, да, и ещё сахарку полторы. Пить чай из чашки, в которой позвякивают две десертные ложки, да ещё сахарок… Прихлёбывая громко, так чтобы стало вкусно, не спеша, к монитору. Размять пальцами пальцы, губой губу, лбом почесать плечо – ты будешь бриться сегодня, скотино? Нет? Ты не скотино?

От монитора благодатный синеватый огонь, хочется сейчас красиво высказаться, мол, по жилам растекается чего-то там, что-нибудь ещё, я так не умею. Вместо этого лучше пошлю что-нибудь нахуй. Идите нахуй. Вот так. Это грубо, согласен. Но это правда. Открыл дверь холодильника – шеф, свободен? Странное ощущение, когда хочешь написать ни о чём – в голове стерильная пустота. Ты спишь, но газы исправно отходят. Чистота. Кто-то подмёл под метлу, на совок и выбросил все битые черепки. Давай что-нибудь примитивное, ну давай. Не хочу. Почему? Джа потому. Это опечатка7 причём тут Джа? Это опечатка. Так исправь, б. Не хочу. Хуяк. Хуяк. И нихуя. Что ты делаешь? Что? Ничего? Кто здесь? Я твою шкуру бомбил. Чоа бомбино, бомба, боммм, буммм. Это гавно, Джо, и ты знаешь. Кончай, конча… Ладно, пойду все же побреюсь. Или побро, ясь? Как лучше? Поброясь, да помолясь. Кончу конча. Тебе будет стыдно за это дерьмо? Или нет? Ведь это интимно до охуения, слушай. Чо это? О, у нас уже диалог. С кем? С ним. Ты сейчас разговариваешь с ним. Да? ой, блять.

Кто-нибудь, захлопните крышку ноута так, чтобы отбить мне пальчики.



ОТКРОЙТЕ ОКНА! Никого нет. Все ушли. Можно я вложу пальцы вместе с яйцами в двери и прижму дверь ногой? Ойй вэйй. Вот так?* спасибо. До свиданья.

Это была неумная шутка.

Нет. И ещё раз – нет. Не так в этот день. В холодильнике все же что-то оказалось. Взять тарелку, выложить на ней аккуратно, красивыми ромбиками, или квадратиками. Или горкой. Что-то свеженькое, из вон той кастрюльки. Потом добавить ещё вот этого, и немного того. Забраться с ногами на диван, кутаясь в уютного себя, и ткнуть пультом в зубы чёрному ящику. Позитив. Непременно позитив. Да, и правда, пози-тив. Такие смешные тени мелькают, уморительные звуки. Расхохотался, запрокинув голову, продолжая отправлять жирными пальцами маленькие кусочки себе в рот, щёки чуть не лопнут, почмокал, облизывая губы, внимательно наблюдая растекающийся по нёбу, гортани и полости рта пленительный спазм наслаждения, коротким глотком послал порцию в пищевод, ещё кусочек. Пригубил ароматный чай, оросив для гладкого скольжения.

Из глуби зеркал воспроизвёлся кот, подошёл, посмотрел. Лениво так вспрыгнул на подлокотник кресла, чтобы быть на уровне глаз, и заглянул мне в рот.

- Читоу?

- Слышь, ты, - хрипловато выдавил кот, - там это… тарелка пустая. – И кивнул куда-то в сторону кухни.

- Подождёшь.

- Послушай, кончай это своё дерьмо ежедневное. Или ждёшь, что потрусь об твои ноги, как пидор? Жрать давай.

- Не умничай.

- Это ты не умничай. Или хочешь, чтобы я опять насрал в сахарницу?

- Только попробуй. Кастрирую гада.

- Ну ладно. Приятного аппетита. Кушай на здоровье. А я пока просто посижу здесь…. ЖРАТЬ!ЖРАТЬ ДАВАЙ! – Внезапно заорал кот.

Нехотя встал, насыпал коту еды.

- А воды? – кот придирчиво принюхался к миске, - воды налей.

Налил воды. Ласково потрепал его по спинке. Ничего, поешь, я потрепаю тебя ещё, чтобы знал.

- Та, ладно, - чавкая, промямлил кот. Он без труда читает мысли, - я с балкона уже летал. Так что мне по барабану.

Облизав тарелку, кот тихо подкрался сзади. Заглянул через плечо.

- Эй, - сально осклабилась шерстяная скотина, - чо, порнуху смотришь? Вон та неплохая, с жопой. – Едва протянув лапу, он взвыл от удара локтём в бок и слетел на пол.

- Много на себя берёшь, гад, - обиженно заныл кот, - жениться тебе надо. Дрочело. Дрочер, блять. Ананюга.

Но даже этот несносный избалованный кот не испортил моего настроения. Дрочелло Настрояни надрочил эссе.

Открыл дверь нараспашку, как в душу ударом ноги, вышел и встал на пороге.

Так и стоял, со вставшим наперевес.

Солнце.

Солнце, возьми все мои эпитеты и словесную бижутерию, все хуеперболы и амфибрахии, все прилагательные и ямбы с хореями, какие есть, на их тебе, нах. Вот они, в моих ладонях, на, это тебе. Расставь их само, в нужном порядке, Ты знаешь как, ты знаешь все о себе, солнце. Через две недели август. Сейчас я надену два крыла своих бронированных зимних ботинок, начищенных до идиотского блеска, скину с себя клаустрофобию, кальсоны и кашнэ, дом, надоевшее утро, оденусь в хрустяще-накрахмаленный день, сбрызну себя свежим воздухом и выйду измерить собой новоиспечённую улицу.

Не надо громких слов. Все есть, все под ногами. Просто бери и пользуйся.



Спи.