Случилось это в те незапамятные времена, когда мой папа, будучи мною беременным, беззаботно летал над солнечной долиной, мастерски перепрыгивая с лианы на лиану, и метко плевал сушеным горохом из бамбуковой трубочки в надоедливых злобных мартышек. Однажды, не успев ухватиться за упругий стебель, он рухнул вниз, сметая на своем пути многочисленных зазевавшихся желторотых птенцов дактиля, бестолково шныряющих у самой поверхности в поисках жирных червяков, активно вылуплявшихся в тот момент из своих защитных скорлуп. Крылатые твари несколько смягчили удар, но это не спасло папашу от выкидыша. От случившегося удара я катапультировался из комфортного чрева и отлетел на добрых несколько кукаметров от места падения родителя.


Изначально меня воспитывали пресмыкающиеся. Ползучие преподали азы восприятия мира, оставив во мне неизгладимый отпечаток сознания змеи. Когда же я, увеличиваясь в размерах, перестал пролезать в уютную нору, мне пришлось искать новое убежище и прибежище. В то время на планету наступила зима, и ночевать вне жилища стало чревато. Просто – чревато. Не стану объяснять чем. Чревато и всё. Всё, всё. Так тоже бывает. Хотя, могу дать кое-какие пояснения. Если, конечно, хорошо попросите. А вы вообще хотите это знать? Что вы будете делать с этой информацией? Информация, на минуточку, денег стоит. Информация рулит! Предупрежден – вооружен и так далее. В общем, готовы? Что? Что значит – да пошел ты? Кто козел? Я козел? Кто на козла не похож? Я не похож? Сам ты на козла не похож!


Далее меня воспитывали медведи. Медвежье грудное молоко придало сил, а пупочный мед снабдил организм необходимыми витаминами и микроэлементами. Через некоторое время планета сместилась с оси, и климат резко изменился. В долине появились кенгуру. Да, да – самые настоящие. Прыгающие, смеющиеся, шумящие, вопящие и бросающиеся во всех и вся без разбору шишками, ежами и галькой.


Кенгуру отняли меня у медведей и, опять же, под дружный хохот и ржание разорвали на множество частей, которыми принялись швырять в птенцов дактиля. Взрослые дактили, спеша на помощь малышам, издавали гортанные пронзительные звуки, от которых я временно оглох, лишившись на время слуха.


Поэтому, когда битва завершилась, я не смог внятно ответить лесному комиссару на поставленные вопросы и идентифицировать себя. Меня собрали в оцинкованное ведро и увезли в город. По пути со мною случилось, как я понял позднее, половое созревание. Я влюблено всматривался в конвоиров и подавал им самые настоящие сексуальные знаки. Они даже не смотрели в мою сторону, от чего мне делалось невообразимо грустно. В такие минуты я заводил песню, подслушанную как-то у одного старого маргинала. Тот никак не мог определиться, в чем же его главное преимущество – в ясном уме, доставшемся ему просто так, или же в неземной красоте – прямой заслуге пластических хирургов. От этого песня получалась просто душераздирающей. И только тогда конвоиры, проявляя запрещенную здесь жалость, спешивались, подходили к клетке с ведром и принимались меня поглаживать.


От удовольствия я покрывался пупырышками и урчал. Мой раздвоенный язык, как будто живя отдельной жизнью, произвольно высовывался и пытался достать до их мозолистых ладошек. Конвоиры знали, что это смертельно опасно и мастерски избегали рокового соприкосновения, ловко одергивая конечности.


Лишившись в нежном возрасте отца, я уже знал, что такое боль утрат, но ничего не мог с собою поделать. Непослушный язык словно взбесился. Он, выждав паузу, древесной мамбой вонзился в волосатую ручищу одного верзилы, приставленного ко мне в качестве конвоира. Душа обливалась кровью от вида такой нелепой кончины. Тот умер в муках. В самый апогей жуткой ситуации его напарник не выдержал. Сильно расстроившись, парень вынул из ножен кривой меч и попытался сотворить сэппуку.


Вогнав себе в пузо клинок, он не сумел довести начатое дело до конца и рухнул, издавая беспрецедентно громкий крик. Тогда я лишился слуха повторно и окончательно. Кое-как раскачав ведро, я высыпался на деревянный лафет, на котором была установлена клетка, и просочился сквозь прочные стальные прутья решетки.


Свобода попугаям! Что ртутный враг Шварценеггера, я собрался в кучку и попытался встать на лапы. Предприняв первую попытку, тут же понял всю тщетность затеи. У меня было три руки, четыре крыла и одна нога. Попытался взлететь. Лишние крылья работали невпопад и мешали основным правильно функционировать. Едва оторвавшись от земли, вновь упал, больно ушибившись об острый крупный камень.


Отдышавшись, рассредоточился на части и снова собрался в кучу. Острый валун оказался внутри меня и придал дополнительный вес. Это было не плохо, но, не взирая на факт наличия уже всего двух крыльев, - не дало взлететь. Ног было (ура!) теперь тоже две. Я встал на них. Ноги оказались бутафорными – имитацией. После очередного падения, заметил наличие сорока маленьких ручек. Ручки работали что надо. Так я стал сорокоручкой. Сороконожкой, блин. Ручкой-ножкой. Ножкой-ручкой. Ручкой-ручкой. Ручкой-ручкой. Хватит! Хватит – ручкою.


Ладно, едем дальше. Добравшись таким экзотическим образом до ближайшего орешника, ой, до черешника, ой, до… ой до… ой до… ой ты до-о-оля моя до-о-оля-я-я! О доле, короче.