Это был самый обычный новый год. На заваленной окурками лестничной площадке, свесившись медвежьей башкой со щербатых ступеней, лежало тело. Долго гадать, кому оно принадлежит, ей не пришлось - рожу эту Анечка видела почти каждый день. По неестественной, совершенно искалеченной и выпотрошенной позе можно было сказать, что сон буквально раздавил Синего Дедушку, свалившись на него на коротком проходе между пятым и шестым этажами, неумолимо и страшно, словно не сон это был, а груженый углем товарняк.
Синий Дедушка.. Она дала ему это прозвище, чтобы окончательно не запутаться в многочисленных именах, отчествах и фамилиях, которые тот придумывал себе на ходу каждый раз, когда они встречались на лестнице. Спившийся пожилой космонавт, герой соцтруда, пиджачный орденоносец, он пугал ее до колик, подкарауливая около лифтов с напяленным на лицо полиэтиленовым пакетом, хватал за волосы и волочил на восемь ступенек вниз, чтобы засунуть ее голову в вонючую пасть мусоропровода. Силы в этой развалине было немеряно.

- Пляши, корыто... - глухо сипело сквозь запотевшую пелену выкрученное судорогой лицо. - Пляши...

И Анечка начинала плясать, делая руками и ногами непроизвольно, а Синий Дедушка вынимал из-за пазухи что-то металлическое и начинал колотить им по зеленой, изуродованной лопнувшими пузырями трубе - бум, бум, бум, да так громко и страшно, что Анечке казалось, как будто в подъезде внезапно задолбили минометы, или просто кто-нибудь на полную громкость включил в ее ухе фильм про Великую Отечественную войну.
Через минуту или две старик давал девушке вырваться. Отпуская ее, он медленно сползал на бетон, синюшное лицо его под полиэтиленом становилось почти фиолетовым, а под неизменно предававшими его ногами с негромким журчанием растекалась большая, темная лужа.

"Меня. Зовут. Гегемон Вольдемарович Берия, корыто.. а это мой личный наградной шлемофон", обессиленно шипел он, стягивая с лица пакет. "Где твой шлемофон, корыто? В открытом космосе. Без шлемофона. Смерть".

Из нижней челюсти у него росли желтые, кабаньи клыки. А больше никаких зубов не было.

Анечка безразлично посмотрела на скрюченное у мусорки тело, осторожно потрогала разбитую жестоким мужским кулаком скулу и вдавила внутрь обугленную кнопку лифта.

"А у нас сегодня праздник", - безразлично подумала она. Лифт с грохотом остановился и жадно распахнул перед ней свои коричневые двери.

"Как будто рот", - снова подумала Анечка.

Внутри, спиной к дверям, уткнувшись трясущейся головой в стену, стояла старушка. Морковного цвета пальто было трижды перетянуто грязной бельевой веревкой. С родной бабкой они жили в одном подъезде - Анечка с матерью на шестом, та на девятом, под крышей. И Синий Дедушка был на самом деле никакой не синий, а ее самый, что ни на есть, родной и звали его дед Антон, а по-отчеству - Иванович.

- С Новым Годом, ба, - бубухнула Анечка в глухую спину, и лифт поехал вниз.

Все дело в том, что в доме кончился соус. Отец у нее умер давно, поэтому на Новый год к ним в гости пришел дядя Маркус. Сам он был тощий и костистый, но ел очень много, мать ставила ему прямо в кастрюлях и на сковородах. Влезала в него целая гора и когда он ел, то мерзко хрустел и щелкал челюстями - в эти гнетущие, наполненные тяжелым грузом минуты, он был похож на огромное, завернутое в человеческую одежду хищное насекомое.
После еды он обычно насиловал их обеих, по очереди, а потом одевался, клал на тумбочку деньги, "за обслуживание", как он выражался и исчезал до следующего раза. Работал дядя Маркус в райотделе. Милиционером.

- Маркуша, вот поешь еще мяска, это антрекотик, как ты любишь, - суетилась мать снимая огромную закопченную сковороду с пышащей жаром плиты.
- А потом все будем пить шампанское! Да? Я так давно не пила шам..
- Передай мне белый соус, - повелительно ткнул в центр стола дядя Маркуша, одновременно снимая со сковороды толстую, запотевшую крышку и насаживая на вилку дымящийся кусок говядины. Соусом он называл все, чем можно было полить еду, начиная с пресловутого майонеза и кетчупа, заканчивая квасом для окрошки и вареньем для блинов.

Анечка оторвала взгляд от рисунка на скатерти, на который пялилась уже битый час - встать из-за стола, пока ОН ЕСТ было нельзя, совершенно невозможно, просто дико и опасно для здоровья, в чем уже однажды ей довелось убедиться на собственном примере. Именно тогда, в тот самый момент Анечка наконец прочитала в этих глазах нечто такое, что заставило ее содрогнуться и окончательно возненавидеть. Она словно увидела эту гнусную тварь впервые - злобное, безжалостное, толстокожее существо, для которого остальные люди - хуже всякой погани. Казалось, что вокруг этого человека - человека ли? - уже с рождения зияла черная пустота отравленного пространства, в которой взращивалась и набиралась сил злобная зависть, злобная нелюдимость и беспричинная ненависть ко всему доброму и светлому, что еще имело место быть в этом мире.


- Сам возьмешь. Не развалишься, - неожиданно для себя ответила Анечка, и чтобы скрыть свой страх с вызовом посмотрела в жующее мясо лицо. На мгновение ей показалось, что черная сфера, окружавшая этого выродка, надломилась и из нее, как химическая жидкость из треснувшей батарейки, потекла едкая, прожигающая до кости щелочь.

- Доченька, что ты такое говоришь?!? - прошептала ополоумевшая от страха мать и беззвучно опустилась на табуретку.

Дядя Маркус аккуратно, зубцами вниз положил вилку на край сковородки, взял с коленей белоснежную, накрахмаленную салфетку, тщательно, не спеша вытер ею жирные губы, встал и вплотную подошел к сидевшей напротив него девушке.
Острая, сокрушительная боль обрушилась на левую сторону Анечкиного лица, едва не расколов ее на части. Она взмахнула руками, но не смогла сохранить равновесие и повалилась на пол вместе со стулом.

- Пошел на хуй, урод!!! - завопила Анечка, растеряв последние остатки разума.
- И белье это вонючее можешь засунуть себе прямо сейчас в жопу!!! Ахаха, мразь, ахахахаха, больной уебок...

Белье.. Он всегда приносил ей дорогое, новое, заставлял надевать на себя, перед тем, как...
Анечка ухватилась за стул и встала на четвереньки.
В голове росла, набирала глухую темную силу артеллерийская канонада.
Следущий удар пришелся на тот момент, когда ей уже почти удалось полностью выпрямиться - боль космической мощности прошила ее живот и она снова рухнула на колени, ловя ртом воздух, как вынутая из аквариума рыба.
Дядя Маркус тем временем неспеша взял со стола банку с майонезом, медленно отвинтил крышку и вылил ее содержимое ей на волосы. Бросил пустую банку на пол, вернулся на свое место за столом и взял в руку вилку.

- А теперь встала и пошла мне за соусом.

Мать сидела на табурете окаменевшей скульптурой себя.

- Повторять не буду, - сказал он и щелкнул пультом для телевизора. Киркоров с Распутиной немедленно заблеяли овечьими голосами про мечту.

Головокружительная черная пустота накрыла ее своими ледяными крыльями почти сразу, как только она вышла на заваленную огромными сугробами улицу. Снаружи было как-то неестественно тихо, так покойно, словно никакого Нового Года тут ещё и в помине не было, словно он обошёл это место стороной. Анечка сдвинула варежку и посмотрела на часы. Десять минут первого. Шампанского так и не выпила. Жаль. А впрочем..
"Новый год" - усмехнулась она про себя. "В такие ночи обычно ждешь чудес. Что ж, здравствуй жопа, новый год!"
"И тебе не хворать, красавица..." - раздался в морозной тишине вкрадчивый голос.
Анечка обернулась, но никого не увидела.

"Кто здесь?" - спросила она темноту.
"Видишь на деревце нитку серебряную?"
"Где?"
"Прямо перед тобой".
"Теперь вижу. Ты кто? Ты у меня в голове?"
"Сними и обмотай вокруг безымянного пальца".
"Это чем пахнет? Газом?"
"Обмотай и иди вперед. Не оборачивайся".

Анечка хмыкнула и, повинуясь голосу, который звучал то ли внутри нее, то ли еще откуда-то, двинулась по узкой, обледеневшей дороге вниз, одной рукой наматывая длинную серебристую нить на палец, а второй хватаясь за ветки кустов, чтобы не грохнуться, фонарей нигде поблизости не было, но снег светил ей сам собой, отражая яркий свет звёзд, повисших в черноте. Спуск скоро кончился, и она пошла по ровному. Среди обсыпанных инеем деревьев она увидела черный контур стоящей неподалеку машины.

"Ты там?" - спросила она тишину. "Эй! Ты здесь?"
"Никогда еще желания не сбывались так быстро" - ответил ей голос.
"Угу. Но я ничего не успела пожелать. Не до этого, знаешь ли, как-то сегодня было".
"Знаю. Но ты успела. В последнюю секунду успела. Садись в машину".

Дверь медленно приоткрылась, Анечка подошла к ней вплотную и в этот момент ослепительно вспыхнули белым фары, а сам салон озарился изнутри холодным, ледяным светом.
Она влезла внутрь, и машина неспеша тронулась среди застывших во мраке деревьев.

"Значит чудеса все еще случаются?"
"Теперь все будет так, как ты этого хотела".
"А все-таки это газом пахнет" - подумала Анечка, устраиваясь на широком заднем сиденьи.

В ту же секунду за спиной у нее полыхнуло ослепительно оранжевым и уже совсем привычно, по-родному, задолбили минометы. Ее дом горел, но она этого не видела.

Анечка проснулась и села в своей постели, тараща глаза в полумраке комнаты. В углу, у наряженной елки, шурша какой-то бумагой, горбилась массивная фигура. Со спины было не понять, кто это.

- Кто тут? - испуганно прошептала она, готовая в любой момент спрятаться под одеяло.
- Спи, доча, спи. Поздно уж, - ответил ей мягкий мужской голос.
- А.. это ты папа.. - рот Анечки раздирала зевота. - А я думала это дед Морож.. подарки принеж..

Отец подошел к ней и присел на кровать.

- Дед Мороз приходит, когда дети спят. Закрывай глазки.
- А жнаеж.. мне тааой сон пришнилша.. будто бы я шовшем вжрошлая уже и ехала в какой-то машине, а ешо.. Ой! Что это? - она удивленно посмотрела на свой пальчик, будто бы видела его впервые.
- Дождик это, - сказал папа. - Давай сниму. Ну вот, а теперь - спи.
И прибавил, поцеловав в щеку:
- Солнышко.