В общем и целом тебе тут все рады. Но только веди себя более-менее прилично! Хочешь быть ПАДОНКАМ — да ради бога. Только не будь подонком.
Ну, и пидарасом не будь.
И соблюдай нижеизложенное. Как заповеди соблюдай.
КОДЕКС
Набрав в адресной строке браузера graduss.com, ты попал на литературный интернет-ресурс ГРАДУСС, расположенный на территории контркультуры. ДЕКЛАРАЦИЯ
Главная Регистрация Свеженалитое Лента комментов  Рюмочная  Клуб анонимных ФАК

Залогинься!

Логин:

Пароль:

Вздрогнем!

Третьим будешь?
Регистрируйся!

Слушай сюда!

poetmarat
Ира - слитонах. По той же причине.

Француский самагонщик
2024-02-29 17:09:31

poetmarat
Шкуры - слитонах. За неуместностью.

Француский самагонщик
2024-02-23 13:27:28

Любопытный? >>




Н а й д и м е н я (сказка)

2017-09-30 16:10:47

Автор: Рута
Рубрика: ЧТИВО (строчка)
Кем принято: anatman
Просмотров: 494
Комментов: 2
Оценка Эксперта: 18°
Оценка читателей: N/A°

Ох, и далеко же забралась эта деревушка, или она просто заблудилась в глухом таежном лесу. И всего-то дворов двадцать пять. Жили здесь в основном старики, да еще те, кто не хотел идти в задымленные и развращенные шагающей широким размашистым шагом цивилизацией, города. Жили дружно, одной семьей. В беде друг друга поддерживали, радость делили на всех поровну.
И вот однажды появилась невесть откуда в том поселении молодая женщина с маленьким мальчиком, лет трех. Откуда она пришла, от кого бежала и пряталась, никто не знал, да и не спрашивал никто у нее об этом. Здесь новым жильцам всегда были рады, значит, поживет деревенька еще, а заброшенные дома уже давно ждали новых хозяев. Ну вот, пришла и ладно, живет и хорошо. А что без мужика, да и ляд с ними, с этими мужиками.
Лицом пригожа, коса русая по пояс, через лоб очелье. Платье не то льняное, не то холщовое с красивым шитым передником. Красавица, да и только, никак с картинки сошла. А и имя то у нее на слух ложилось - Анастасия. Малыш, как две капли воды с лица на мать похож. Тоже русоволосый, и очелье удерживало ниспадающие непослушные пряди. Глазастый, смышленый молчун вечно возился во дворе, пересыпая землю из одного ведерочка в другое. Или сидел в тени раскидистой березы, бесконечно тыча пальчиком в книжку. Кликали его Ванюшка, Иван, значит.
И хоть была Анастасия вида хрупкого и робкого, работы не чуралась. Знала, на что шла: здесь-то, в краях суровых, чтобы выжить, нужно работать день и ночь не покладая рук. Поначалу, ох и трудно было ей, но сельчане жалели их с малышом. Кто картошечки принесет, кто морковки да свеклы, а кто молочком со сливками побалует. Дед Епифан нет-нет зайца на жаркое притащит, а то и уточку на суп, так вот они и жили, врастали в деревенскую жизнь. Лето сменилось осенью, а там и зима пожаловала, и встречала снега новая жиличка, уже справляясь по хозяйству самостоятельно.
Добра не забывала и сама стала платить своим спасителям вниманием и заботой. Стряпуха она была отменная, напечет, бывало, пирогов и пойдет по домам угощать. А что старикам нужно то? Неужто пироги? Внимание дорого, дороже денег. Здесь, вдали от цивилизации, люди особенно понимали это. А уж, какие она мастерила очелья, вскоре вся деревня носила ее подарки с превеликим удовольствием. Женщины надевали их по праздникам, а мужики без них уж и не представляли себя, и удобно и вроде, как голова меньше болит.
Время шло, где потихоньку, а где и не успевали оглянуться. Ванюшка подрастал, становясь первым и единственным помощником матери. Работа у него кипела в руках. Работа работой, а с книгой он не расставался, она стала его вечным спутником, другом и спасителем.
Дед Епифан стал брать мальчонку на охоту, передавая ему свой опыт. Учил стрелять, показывал тайные тропы зверей, где и ставили капканы, да сети. Теперь, Ванюшка нес домой честно заработанный трофей. А дед Епифан частенько говаривал, что растет знатный охотник. И ум быстрый, и глаз зоркий и рука твердая, быть ему охотником.
Иногда, после удачной охоты они с Иваном садились где-нибудь у ручья отдохнуть. Дед Епифан привязался к мальчишке, да и то, свои-то все в город подались ловить удачу, а в этом пареньке он чувствовал сибирский закал, настоящий, неподдельный. Вот возьми ж ты, ведь они с матушкой своей народ-то пришлый, а прижились лучше чалдонов.
Дед Епифан любил поговорить, да не просто так, язык почесать, он знал много легенд и историй, родившихся здесь, на земле Сибирской. Он рассказывал ему о загадочном происхождении пяти озер. И что видели там невесть откуда взявшихся девушек водящих хороводы. А еще, он поджимал губы, и качал головой, словно сам удивлялся тому, что говорит, иногда появляются какие-то долговязые чудища, вроде на людей похожи, только не люди это, никак оттуда, кивал он головой в небеса.
Однажды, он рассказал Ивану про случай, произошедший с одним чалдоном из их села. Что встретил тот мужик у озера деву, краше, которой он не видывал нигде и никогда. Полюбил он ее всей душой. И она его любила, только дева та была русалкой. И не могла она жить на земле. От тоски мужик стал совсем чумной. И вот однажды он пропал из села навсегда. Искали его всем миром, думали, заплутал где, или руки на себя наложил. Да только не нашли его нигде. В народе говорили, что утащила русалка его с собой в пучину вод.
Дед Епифан говорил тихонько, словно сказку сказывал, а Иван смотрел на сверкающую поверхность озера, в глазах его играли блики, и чудилось ему, что из озера на него смотрят синие глаза русалки и, что манит она его к себе. Эх, Епифан, что же ты делаешь, хлопец-то еще ни разу девушку не видел, а сердце его от природы любви хочет. И запал этот рассказ пареньку в душу. Поклялся он себе, что всю тайгу обойдет, но найдет ее, обязательно найдет.
А раз сказал, значит сделает. И стал он искать книги всякие о русалках, всю деревню на ноги поднял. За семь верст в школу ходил, там была, хоть и не богатая, но все же библиотека. Он и без того на книгах был помешан, а теперь чуть свободная минута, он за книгу, ест с книгой в руках, спать ложится в обнимку с книгой. Сны вызывает себе, все хочет увидеть ту, что нарисовал себе в своих мечтах. Но, то ли русалок в природе не было, то ли час его еще не грянул, время шло, а он все бродил по озерам и рекам, возвращаясь, домой в печали. Однако, вера его от этого не только не умалялась, но росла и крепла с каждым днем.
Жили они теперь с матушкой, ни в чем не нуждаясь. Научились промыслам разным. Леса таежные таили в себе богатства несметные, голодным не останешься. Грибы, ягоды, в озерах рыба, какая хочешь. Без мяса не сидели. Для Ивана завалить кабанчика не составляло труда. Прав оказался дед Епифан – охотник из него получился на славу, стрелял без промаха, белку в глаз бил. А слова своего учителя он запомнил навсегда: бери ровно столько, сколько нужно на еду. Не зверствуй, земля – кормилица наша и ее любить надобно. Дед Епифан был мудрым стариком и, слава Богу, сумел многому научить мальца. Теперь старик уже все реже ходит на охоту, старость не жалеет и сибиряков. Ванюшка не забывал своего учителя и наставника, снабжал мясом и рыбой, когда тот занеможет. Добро в Сибири ценится на вес золота.
Не одна зима минула с тех пор, Иван возмужал. Соберется идти в лес, на охоту, к зеркалу подойдет, сам себя не узнает – молодец из русских сказок – косая сажень в плечах, русые волосы, да все волной на волну бегут, рука твердая, голос зычный, сила в мышцах играет, а в глазах – вера в любовь свою, что ждет она его, непременно ждет. Вот и сегодня, закинув ружье за плечо и поправив очелье перед зеркалом, он пошел в лес.
Охота, как всегда, была удачной. И по обыкновению сел он у ручья, чтобы передохнуть перед обратной дорогой, да и помечтать в тишине. Солнце своими лучами играет с бегущей водой, любуясь своим столиким отражением в озорных кучеряшках ручья. А тот тоже рад солнцу журчит себе. За спиной гудит дремучий кедровый лес. К ручью сбежались белоствольные красавицы, как будто специально, чтобы уставший путник мог посидеть и отдохнуть в тени. Эхом сыпется барабанная дробь дятла. Старается, трудяга, работает. То там, то здесь птицы устраивают соревнования на звание лучшей. Но это только, если прислушаться, а так все сливается в единую таежную песню.
И что ты будешь делать, не то монотонность лесной жизни, или, слепящие блики, переливающегося на солнце, ручья, а может быть ни то и не другое, но тянет его в сон, смыкает глаза тяжестью небывалой. Уснул он богатырским сном и не чувствует, что чьи-то ласковые руки гладят и теребят его русые волосы. А Ивану между тем снится сон. Сидит он на берегу озера. Подплывает к нему дева, краше ее нет никого. Глаза, что сапфиры, сверкают. Тянет она свои тонкие руки к нему, манит за собой и молчит. А он, вроде как, и дар речи потерял, тоже молчит и двинуться не может. Хочет встать, но никак, ноги что ли отказали, а душа-то уже там, рядом с ней. Мечется и тоже зовет его.
Вдруг вспенилась, забурлила вода у берега крутой волной. И выходит на берег чудище. На голове его сверкает изумрудами да бриллиантами корона. Тут сообразил Иван, что чудище это ни кто иной, как царь подводный. Хочет поздороваться, а не может, язык, словно прирос.
- Здравствуй, Иван! – говорит царь, а голос-то что вода шумит, переливается.
Единственно, что смог, да и то с большим трудом, сделать Иван, так это едва кивнуть головой.
- Слышал я, что любишь ты дочь мою и хочешь взять ее в жены, правда ли это?
Ванюша опять кивнул головой, ну что ты будешь делать, не идут слова никак, хочет сказать, ан нет.
- А знаешь ли ты, что для этого ты должен выполнить три мои условия?
Молчаливый отрицательный ответ рассмешил царя и он, смеясь, канул в пучине вод. А дева вновь принялась манить его. Словно завороженный пошел он нетвердыми ногами к ней, вот вода уже по пояс ему, а она манит да манит его все дальше и дальше. И тут пришли на память ему слова деда Епифана, понял он, что она его заманивает, только не успел он повернуться к берегу. Обхватила руками за шею, тянет вниз в глубину, и тут вернулись к нему силы, подхватил он русалку на руки и понес на берег. Глядит на нее и дивится: вместо ног у нее хвост рыбий, чешуей, словно огнем горит. Хотел он уйти, а она зовет его, да так жалобно
- Вааааня, не бросай меня, отнеси в воду, умру я здесь, - говорит, что плачет и в глазах сапфировых слезы стоят.
Наклонился он, чтобы взять на руки, а она вцепилась в его губы своими. И не хочет он уже уходить от нее. Сел рядом и тоже стал ее целовать. И, вдруг, он почувствовал, что кто-то целует его, да не во сне, а наяву. Вскочил Иван, озирается вокруг – никого, но чувствует он, что кто-то смотрит на него, да так смотрит, что жар по всему телу идет.
Что за напасть такая, али чудится мне? – думал он, - али леший козни свои строит мне? Только не чудилось ему, сквозь листву большого куста, совсем рядом с ним, смотрели на него зеленые, да не глаза, а глазища сверкающие изумрудным огнем. А сидела за этим кустом дева красоты неземной. Длинные волосы, что лен, и доходили они почти до колен. Белизной и нежностью кожи не могли сравниться с ней даже сказочные феи. Пальцы рук ее лежали на губах, еще не успевших остыть после поцелуя.
Покружившись на месте, Иван пошел восвояси. Только вот ведь беда, забыть об этом поцелуе он никак не мог. Душа его болела и звала туда к тем загадочным губам. Сидя как-то, вечером, у горящей огня (матушка его готовила ужин) взял он уголек и словно не в себе водит им по только что побеленной печи. Кто двигал его рукой? Ведь он и рисовать-то не умел. Но штрих за штрихом и вот уже на известковой белизне проявляются те глаза, что смотрели на него сквозь зелень куста, но которых он и не видел, а только чувствовал взгляд. Еще несколько минут и, вот они губы, целовавшие его тогда, длинные волосы и венок на голове.
Иван замер, глядя в эти глаза, вскочил, схватил другой уголек и, обойдя печь с другой стороны, стал лихорадочно водить им. Кто это? Это он лежит, а дева с венком на голове целует его. Сел он на скамью и ушел взглядом туда, в лес, таивший в себе множество тайн, к одной из которых он случайно прикоснулся.
- Ванюша, что с тобой? - положила руку ему на плечо мать, но не получив ответа, спросила, - кто это?
- Матушка, это девушка, которую я люблю.
- Ох, Ваня, где ты девушек-то здесь увидел? Нет их здесь.
- Она есть, где-то в лесу, - вздохнул Иван.
- Ванюша, Ванюша, начитался ты этих книг, совсем с ума сошел, нечто девушки в лесу живут? Пойди лучше дров наруби, а то не успеешь и оглянуться, как зима нагрянет.
Матушкино слово для него – закон. И он рубил дрова, ходил вместе с ней в лес за грибами и по ягоды, потому как с зимой здесь не шутят и ее принято встречать со словами «ну, слава богу, все успели». Работать-то он работал, а душа его все туда бежит.
Пошел он, как-то на охоту, и шел-то в другую сторону, а оказался опять у того ручья, сам тому удивляясь. Никак леший мне ноги путает, - думал он. Тропы лесные были для него, как раскрытая книга, недаром его учил дед Епифан. А тут на тебе. Или ноги сами привели его сюда.
Сегодня тучи караванами ходили по небу, затмевая солнце. Но оно, нет-нет, да растолкает их, в досаде, да бросится на землю своими жаркими лучами. Ну, раз уж оказался он здесь, то заведенной традиции изменять не стал и сел у ручья, все оглядываясь, нет ли кого поблизости. И опять глаза его смыкаются, падает он на землю в крепком сне.
И снова он на берегу озера. И снова бурлит и шумит высокой волной берег и, как и в прошлый раз, выходит из вод чудище-царь подводный.
- Ну, что Иван, снова пришел?
Тут уж Ванюша не сплоховал, и поздоровался, кланяясь в пояс, и отвечал чин по чину.
- Пришел, царь, да не за твоей дочерью, не гневись, не люблю я ее. Хороша она, да только сердцу не прикажешь.
- Знаю, знаю я уже все. Только вот обманываешься ты. Та, которую ты любишь, тоже моя дочь, дочь непокорная, и за это живет она теперь на земле.
- Пощади меня, царь, - упал Иван на колени, - скажи, где искать ее, - сил нет, жить без нее не могу.
- Не торопись, Иван, всему свое время, не пришел еще твой час, - сказал и в воду канул.
Смотрит Иван, у самого берега, на камне, лежит русалка, грустная, слезы льет.
- Ваня, - говорит она, - зачем ты променял меня на сестру мою?
- Не кори меня, ты красивая и лучше тебя, наверное, нет, но сердце мое бежит в другую сторону. Не плачь, я живу на земле, а ты под водой, не будет нам счастья.
- Ваня, поцелуй меня на прощание, - тянет она к нему руки, а слезы жемчужинами так и падают из глаз.
Жалко ее стало Ивану, наклонился он к ней и стал целовать, только чувствует, не ее это губы, и руки обнимают не ее. Хочет открыть глаза, да не может, а поцелуи становятся все жарче да крепче. Не отпускает его сон никак. А губы горят, и сердце стучит, вот-вот выпрыгнет. И, вдруг шепот над самым ухом:
- Не забывай меня, Ваня.
- Не забуду, никогда не забуду, - шепчет так Иван, да и открывает глаза.
Вскочил, по сторонам глазами водит, как и в прошлый раз нет никого, а взгляд ее чувствует, и губы горят, и руки помнят ту, которую обнимали. Да вот и волос длинный на рубахе.
- Зачем ты прячешься от меня – крикнул он в чащу лесную? Только вот в ответ зашумел многоголосный лес, а сквозь листву на него все так же смотрели зеленые глаза лесной красавицы.
Вздохнув всей грудью, прихватив свой трофей, он отправился домой.
И с этого дня стали его мучить сны. Там, в этих сумасшедших снах, он встречался со своей мечтой, гуляя по лесным тропам. А уж как она целовала его, ноги отказывались идти. Но каждый раз, когда он пытался прикоснуться к ее телу, она исчезала, а он просыпался, держа в руках подушку, и долго не мог прийти в себя, готовый грызть эту подушку зубами.
Иногда ему казалось, что он сходит с ума. Идет в одну сторону, оказывается совсем в другой. Хочет попасть к ручью заветному, ан нет, заводят его ноги в дебри лесные. Захворал Иван, закручинился, с лица спал, сохнет, что подкошенная трава. Другой раз подойдет к печи, прильнет щекой к рисунку и стоит так часами. Мать уже смотреть не могла на его мучения и все выговаривала ему.
- Ваня, ну нельзя же так. Твои книжки с ума тебя сведут! Сожгу я их все и печку побелю, а то, не ровен час, помрешь, не приведи Господь, - перекрестилась она, - засуху на тебя навел кто, что ли.
Однажды утром Иван не встал. И сил не было, да и решил он, раз нет ее наяву, буду вечно спать, чтобы не расставаться с ней. День лежит, второй лежит, не ест, ни пьет. Третий день снова лежит, только метаться стал он во сне. Все говорит, говорит, глаза откроет свои безумные, и все шепчет кому-то о любви своей. На четвертый день привиделся ему сон, как и не сон вовсе. Идет к нему суженая в белом подвенечном платье, руки к нему тянет и говорит:
- Вставай, Ваня, пришел наш час, я жду тебя.
Мать бросилась к нему, когда увидела, что он, качаясь, идет к выходу, загородила дорогу.
- Куда ты, Ванечка, на ногах ведь не стоишь, не пущу никуда.
- Пустите, матушка, все одно уйду. Счастье мое пришло.
Шел он по лесным тропам, не открывая глаз, а перед ним она, все звала и манила его и, вдруг, исчезла. Открыл Иван глаза. Места этого он не знал и не бывал здесь никогда. Поляна, окруженная молодыми пушистыми елями, усыпана цветами небывалой красоты. Сколько лет он ходил по лесам, исколесил всю тайгу вдоль и поперек, но таких цветов не видывал никогда и нигде. Оглянувшись по сторонам и никого не найдя, сел он на пень, качая головой.
- Ты меня обманываешь.
- Не-е-е-ет, - долетело до его слуха.
- Где ты? – вскочил он.
- Я иду, я иду к тебе, - раздавался голос уже ближе, - закрой глаза, и не открывай их.
- Все, что ты только ни пожелаешь, сделаю, - шептал он, закрывая глаза.
И в то же мгновение две легкие и нежные руки обхватили его шею, и уже знакомые губы захватили его в плен. Он стоял, не шевелясь, все боялся, как бы она вновь не исчезла.
- Я хочу тебя увидеть.
- Увидишь, - над самым ухом, - увидишь, - откуда-то сверху, - увидишь, - справа, - увидишь, - слева, - увидишь, - отовсюду эхом летело увидишь, увидишь, увидишь.
У Ивана закружилась голова.
- Можно я тебя обниму?
- Обнимай, обнимай, обнимай, - стоголосое эхо летело со всех сторон, сводя его с ума, а вдогонку нежный мелодичный смех.
Он протянул руки, по ладоням скользнула теплая волна и никого. А смех все звенел и звенел в воздухе, в ушах, где-то внутри него.
- Найди меня, найди меня, найди меня, - вихрем кружилось у него над головой.
- Догони, догони, догони, - не то голос, не то эхо.
Иван открыл глаза. Чуть ли не за каждой елью мелькало белое платье. Потом он увидел ее совсем близко, бросился за ней, но она появилась в другой стороне, он туда, а она уже бежала в противоположную сторону. Перед глазами все закружилось, запрыгало и туман, откуда ни возьмись, туман наползал ему на глаза. Сквозь белую пелену он видел множество ее лиц, склонившихся над ним. Откуда-то с небес до него долетело
- Не умирай, не умирай, не умирай.
- Я тебя люблю, - прошептал он, закрывая глаза.
- Я тоже люблю тебя, - и губы, горячие и страстные, знакомые и желанные, но ни рук он не смог поднять, чтобы обнять, ни ответить на поцелуй.
Дед Епифан, когда к нему прибежала Анастасия, и рассказала все, заохал и заахал, хватаясь за голову.
- Вот же дурень я, кто ж знал. Ты, Настасья, вот что, иди домой, никуда не ходи, жди меня – запряг лошаденку и поехал.
А куда ехать-то? Тайга округ морем гудит и куда его леший завел одному богу известно. Поеду к ручью, там я ему сказывал, може туда и побег. Вот же ж беда какая, - качал он головой. Но не пришлось ему ехать далече.
Видит он птица диковинная летит впереди, как будто раненная или зовет куда-то, то полетит, то к земле припадает. Старик-то хорошо понимал язык лесных жителей. Зовет, зовет куда-то. Никак беда стряслась.
Недалеко он уехал, глядит в тени кустов белеет что-то. Подошел: Иван, точно он, лежит, белый как смерть. Осмотрел он все округ зорким охотничьим глазом, не здесь он упал. Все говорит, что принесли его сюда. Водичкой побрызгал, к губам фляжку прислонил, не чует ничего. И собрал он тут все силы свои, уж как это ему удалось, неведомо, только поднял он Ванюшку на телегу, да давай в деревню. Никогда не бил свою лошаденку, а тут кнутом стегает, да приговаривает: шож ты, бестолочь такая, плетешься, вишь беда-то какая. Покосилась лошадка на хозяина, но шагу прибавила.
Плакала мать, оглаживая бездыханное тело сына своего, без устали повторяя: не уберегла я тебя, кровиночка моя, скажи мне кто она, кому жизни твоей мало. Но молчал Иван, руки, ноги холодные, лицо что мукой присыпали. Бросилась Анастасия к старику
- Дедушка, спасибо тебе, что нашел его, но сослужи мне еще одну службу, Христом Богом прошу, скажи, где ты его нашел, в каком месте?
- Успокойся, дочка, жив он, только неможется ему маненько, так это пройдет. А нашел я его тут недалече, кто-то принес его туда, не иначе. Спасибо птице диковинной, она меня и привела туда, вот ведь как бывает, птица, а понимает, что беда приключилась. Только таких птиц я не видывал.
- Где это, где, - трясла Настасья старика за рукав.
- Да вот, если прямком пойти, вооон туда, - указал он рукой, - увишь ельник молодой, а перед ентим ельником березы стоят три, а под ими скучились кусты, волчье лыко, вот там и нашел. Березы енти только три и стоят, больше там их и нет, да зачем тебе?
- Дедушка, присмотри за ним, а я сейчас, скоро.
Идет она, как во сне, под ноги не смотрит, вдаль взор свой уперла, все березы высматривает. Вон они! Нашла! Слава тебе господи. Бегом побежала, в траве путается, падает, встает и снова бежит. Примятое место нашла, вздохнула, правильно значит пришла. Повернулась она лицом к лесу, да как закричит:
- Я не знаю, есть ли ты или нет. Но если есть, пожалей ты его Христа ради! Любит ведь он тебя, сохнет, помрет, не ровен час.
- Я тоже люблю его, - что это? Не ослышалась ли Настасья?
- Иди ко мне, будь мне дочкой, а ему женой. Занемог он и спасти его сможешь только ты.
Расступились ели, и вышла навстречу Анастасии дева, красоты невиданной, изумрудные глаза ее затуманены чистой слезой. Положила она голову на плечо матери Иванова, а та обняла ее, да нашептывает, задыхаясь от счастья:
- Вижу, вижу, почему мой сын так с ума сходил, краса ты моя ненаглядная. Вот и хорошо, теперь у меня и дочка есть, бог даст и внуки будут.
Взяла она ее за руку и повела в дом, а та, покорная, идет рядом, плачет.
- Почто плачешь, скажи мне.
- Не могу я все время жить в доме.
- А ты и не живи все время. Приходите домой, побудете, а потом гуляйте на воле, - обняла она ее опять, - все будет хорошо, не плачь.
У деда Епифана чуть было борода на пол не упала от удивления. Кого это привела в дом Настасья? Да нет, неужто правда, - думал старик. Ай, да Ваня, ай, да молодец, весь в мать!
- Как зовут тебя доченька?
- Наяааада, - говорила, что пела.
- Вот и хорошо, поживет еще деревенька, на славу поживет.
И поила она Ивана разными травками, обнимала его, целовала, смерть руками отодвигала. И приснился Ивану сон, будто лежит он на кровати, а рядом его любимая, да все целует его и обнимает. И тут понимает он, что не сон это вовсе, открывает глаза свои и не верит им. Лежит с ним рядом та, кем он бредил все эти годы, лежит и смеется:
- Обнимиии меня Ваааня, - словно песня льется из ее уст.
Обнял ее Иван, кричать готов от счастья, целует ее, нацеловаться не может никак, а она тоже его обнимает. Мать на радостях напекла пирогов, да пошла угощать всю деревню. Пусть налюбятся, намилуются, не помехой же быть, дело-то молодое.
На утро пошли молодые по лесам гулять, счастье свое по миру раздавать. Пришли они к ручью, где в первый раз, она поцеловала Ивана. Машет рукой, да кричит:
- Батюшка мой, отзовись.
И стал тут ручей расти, да бурлить и вот уже не ручей, а огромное озеро перед ними, сверкает да искрится чистотой своих вод. Вспенился берег высокой волной, и вышел царь на берег, суровый взгляд его переходил с Ивана на Наяду.
- Дочь непокорная, зачем пришла? Будешь жить на земле веки вечные!
- Батюшка! – топнула ножкой строптивая дочь, да так топнула, весь лес ахнул в тревоге.
- Спасибо тебе, царь-батюшка, что изгнал ты ее из пучины вод, низко поклонился Иван, - не гневись и не обижай свою дочь, лучше ее нет никого на свете и она теперь жена мне.
Как пошли тут волны конями ретивыми на берег скакать, да все норовят Наяду схватить. Но Иван взял на руки свою любимую и закричал
- Царь, ты зачем гнев свой против моей жены плодишь? Не дам я тебе ее в обиду, так и знай!
- Охо-хо-хо-хо-хо, - затрясся в смехе чудище-царь, - отчаянный какой! Против меня пойдешь?
- Понадобится - пойду.
- И убьёшь?
- Ты отец моей жены. Не хотел бы я с тобой счеты вести, но не усмиришься – убью!
- Охо-хо-хо-хо-хо, - поднял он волну, окатив молодых водой, словно благословляя, и канул в пучине.
Улеглась вода, засверкало озеро зеркальной гладью, а сквозь прозрачную чистоту его стало видно, как на дне водят хороводы сотни дочерей царя подводного и машут им руками.
- Простиииил, простиииил, - прыгала счастливая Наяда, - теперь здесь бууудет это ооозеро, батюшка поближе перебрался, я знаааю, он скучааает,- говорила она, что пела, - Ваааня, будем приходииить к нему в гооости?
- Конечно, будем, ненаглядная моя, - обнял Иван свою любимую.
А вечером вся деревня собралась во дворе Настасьи. За столом сидели молодые, а в небо летело многоголосое «Горько!». И только губы Ивана да Наяды сомкнулись в долгом поцелуе, хлынул дождь, как из ведра.
- Батюшка, батюшка, - подняв руки кверху, кружилась лесная красавица. И с небес послышалось его «охо-хо-хо-хо-хо» слегка рокочущим громом.
Счастья Вам, молодые, и Вам тоже счастья, люди добрые! И пусть ваша деревенька живет вечно, не зная бед и несчастий, охраняя бескрайние просторы земли нашей русской!

anatman

2017-09-30 16:14:38

принято без вычитывания ибо с телефона а буков дахуя.
оценка потомушто.
прочитаю на монеторе - внесу корективы
хао
кстати, нащот хао.
прочитал тут на днях, что одна из особенностей живого русского языка - произнесение безударного О, как А. тут же принялся искать исключения (оставляя в стороне регионалые говоры). эти исключения: китайские слова, типа Мао, дао, Шаолинь; индейское хао: а также аббревиатуры - ХМАО, ЦАО, РАО и т.д.
вот так иностранщина и канцелярщина уродуют чистоту русской речи.
которая в данном тексте является однозначно псевдочистотой.
хао-2

Щас на ресурсе: 295 (0 пользователей, 295 гостей) :
и другие...>>

Современная литература, культура и контркультура, проза, поэзия, критика, видео, аудио.
Все права защищены, при перепечатке и цитировании ссылки на graduss.com обязательны.
Мнение авторов материалов может не совпадать с мнением администрации. А может и совпадать.
Тебе 18-то стукнуло, юное создание? Нет? Иди, иди отсюда, читай "Мурзилку"... Да? Извините. Заходите.