В закоулке неизвестности безликого ночного города спал Федя и был сумасшедшим. Был всегда: от первого крика до последнего сновидения. Изо дня в день вставал по восходящему вороньему кличу, кушал объедки, ловил в ветре слова и складывал речи, придумывал сам себе загадки. Безмолвно шатаясь среди людей, Федя представлялся всем одиноким, самобытным и аутентичным, как земной шар в космосе. Народ оставлял представления без внимания так же, как вселенная – эволюцию человечества. Разбавив мысли в шагах, чтобы вкуснее, послав на все стороны любых посторонних, снова ложился спать по расписанию автобусов: последний уехал – пора умирать,.
В который раз очнулся Федя на Земле в ограде полуразрушенных стен под лохматой стаей ворон, пролетающих по восходу солнца. В голове недоразвитые мысли прихотливо складывались в добровольное подчинение смутной, но великой идее. Кургузый и решительный в шинели на босу ногу Федя размашисто вышагал из бетонного закоулка в оголтелую задумчивость осени. Деревья отрешённо махали небу, люди понуро пытались затоптать асфальт. Принуждённо отсчитывали такты по светофорам сжатые в кучу автомобили. Под лучами невнятного солнца стало уютно, весело и захотелось кого-то убить. Кругом не те. Федя в раздумье пошёл прочь налево. Брели намертво запахнутые в одежду тела, отчаянно продавались витрины, гнила в простуженной грязи засвеченная листва, стремительно улетали в пропасть горизонта жирные облака.
Жертва нашлась в большой луже. Способ убийства придумался сразу: избить до смерти собственное лицо. Проще было бы с зеркалом: ударил и собралось бы ничто. Ничто уже не Федя. Значит, шабаш. Но вокруг зеркал не оказалось. А вот лужа в ногах – ближе некуда - вполне идеальное поле для упокоения. Федя принялся отчаянно бить ногами перевёрнутое отражение, а прохожие – шарахаться и мелко причитать. Лицо металось по сторонам, взрывалось в небе, искажалось неисследованными личностями, ослепляло дразнящими откровениями, тонуло камнем и упрямо всплывало в бесконечной мути сплошным безобразием. Но стоило Феде успокоиться, как вновь возникало смешное удивлённое лицо, украшенное солнечным нимбом. Трудно и страшно топиться одному, беспомощно и обидно. «Что я лучше всех?! - возмутился молча Федя. - Пусть они всегда, а я никогда!». Присел у обочины лужи, скрестил по-турецки ноги, и задумался продолговато над дряблым небом: каково же ему постоянно висеть и не падать? Лужа незаметно загустела ночью, спрятала недобитое тело и покрылась звёздами. «Надо их сосчитать», догадался Федя и стал боязливо нырять пальцем в первобытные точки.
25.03.2019