Серые стены, окошка проталина,
Тюль занавески - крахмальным пером,
Стол с полированным бюстиком Сталина -
Дряхлой судьбы опустевший перрон.

Сочные лапки алоэ и фикуса,
Как средоточие нежных забот,
Челюсть вставная с неправильным прикусом,
Чуть выходящая краем за борт

Шлюпки стакана с прозрачной водицею,
Древний диван, где пираньи пружин
Больно кусают округлыми спицами
Тело за рыхлые складки души.

Там, в глубине напружиненной старости,
Пачки банкнот четверть века спустя,
Словно ребёнком забытые сладости,
Счастьем отложенным тихо хрустят.

Лямов тринадцать - четырнадцать "зеленью".
Жаром хватило Алёну во сне,-
Ложе горело, как печка емелина.
Села. Рассвет за оконцем краснел.

Чаю хлебнула пустого, некрепкого,
Вставила челюсть в раззявленный рот.
Взять, осчастливить богатством..
Но некого. Этот - подонок, а тот, вон, урод.

Хочется счастья так остро, неистово,
Жаждется радости плотских утех,
Чувства простого, высокого, чистого,
Как это часто бывает у тех,

Кто не любил никогда.
- Для кого же я
жизнь напролёт, не жалея других,
Займы давала, с процентами, с кожею,
С мясом от них отрывала долги!
Слёзы большие катились, солёные,
Воем густым наполнялось нутро..

А на шестом этаже, над Алёною,
Жил, разлагался, Порфирий Петров.

Был он майором российской полиции,
По совместительству - демон и вор.
Жёстко бухал, и дойдя до кондиции,
Голым сбегал с пистолетом во двор.

Вот и сейчас, возбуждённо взлохмаченный
(Крепкое тело Алёну влекло),
Бахал стволом, и секундой назначенной
Пуля шальная пробила стекло..

Канула в "зону" карьера майорова,
Черви в могиле Алёны плелись..

Мебель таскали два грузчика - борова,
Внук Родион подгонял: Шевелись!

Крякнул диван, и тугими брикетами
Деньги упали на старый паркет..

Мозгом студента вороны обедали,
Рвали завязанный чёрный пакет.
Солнце в смятеньи за облако серое
Спряталось, свалку ощупала мгла.
Белая вьюга бессовестной стервою
В день отплясала, а ночью легла.