В общем и целом тебе тут все рады. Но только веди себя более-менее прилично! Хочешь быть ПАДОНКАМ — да ради бога. Только не будь подонком.
Ну, и пидарасом не будь.
И соблюдай нижеизложенное. Как заповеди соблюдай.
КОДЕКС
Набрав в адресной строке браузера graduss.com, ты попал на литературный интернет-ресурс ГРАДУСС, расположенный на территории контркультуры. ДЕКЛАРАЦИЯ
Главная Регистрация Свеженалитое Лента комментов  Рюмочная  Клуб анонимных ФАК

Залогинься!

Логин:

Пароль:

Вздрогнем!

Третьим будешь?
Регистрируйся!

Слушай сюда!

poetmarat
Ира - слитонах. По той же причине.

Француский самагонщик
2024-02-29 17:09:31

poetmarat
Шкуры - слитонах. За неуместностью.

Француский самагонщик
2024-02-23 13:27:28

Любопытный? >>




А Любовь идёт на

2021-03-03 22:31:48

Автор: VampiRUS
Рубрика: ЧТИВО (строчка)
Кем принято: Француский самагонщик
Просмотров: 512
Комментов: 3
Оценка Эксперта: 30°
Оценка читателей: N/A°
Василий Поликарпович никак не предполагал, что в его почтенном возрасте может произойти что-то, способное расстроить до глубины души, подняв со дна памяти давным-давно забытые осадки юношеской мечты, в мгновение ока закрутив их в хороводе воспоминаний, смешав с мерзкой мутью реальности и превратив в отчаяние и мучительную душевную боль за то, что жизнь прошла, хоть и хорошо, но не так, как грезилось в далёкой юности. А ведь не произошло ничего сверхъестественного. Просто Василий Поликарпович Пряников увидел в очереди в поликлинику Любовь Владиленовну.

И пускай она давным-давно не Любонька, а Любовь Владиленовна. Пускай их дорожки разошлись сразу после школьной скамьи, когда Любонька подалась в аграрный, а Васька – в армию, уверенный в том, что настоящий мужчина обязан отдать долг Родине. Он сам пришёл в военкомат и попросился в подводники. Первая любовь на то и первая, чтобы на закате жизни больно полоснуть по сердцу острым лезвием сожаления при случайной встрече. Тем более, если ты не нашел слов, а она тебя даже не заметила.

Словом, несмотря на преклонный возраст, а возможно, как раз благодаря ему (недаром же говорят про седину в бороде и беса в ребре), Василий Поликарпович наконец осознал, чего, а точнее, кого не хватало ему всю эту, бесцельно прожитую жизнь.

Милой Любоньки, голова которой лежала на его плече, когда они встречали рассвет после выпускного бала, когда краешек солнечного диска только-только собирался выглянуть из-за горизонта, возвещая алыми отсветами в кронах деревьев о своем скором появлении, и в Васиной голове рисовались картины, одна прекраснее другой.

Вот Люба на перроне, машет ему платочком, обритому наголо, отправляющемуся отдавать долг Родине. И все пацаны, повысовывавшиеся из окон вагона, завидуют ему. Потому что не их, а его будет ждать из армии такая красавица.

Вот Вася возвращается из армии, его встречают друзья и родные, пускает слезу мать, причитая, что, мол, Васенька-то как возмужал. Мужики жмут руку и называют не Васькой, как три года назад, а Василием. И чувствуется в их рукопожатиях и интонациях гордость за ставшего настоящим мужчиной недавнего оболтуса. Даже скорый на обидные прибаутки Митрофаныч, заставший еще Первую мировую, уважительно цокает языком и абсолютно серьезно хвалит Василия. И в это, исполненное торжества и солидности, мгновение раздается знакомый девичий голос, звонко зовущий его с автобусной остановки. И, конечно, это она, узнавшая, что вернулся, радостно выкрикивающая его имя, бежит ему навстречу, прыгает в его, ставшие крепкими за годы службы, объятия. А мама, пуская очередную слезу умиления, одними губами шепчет: «дождалась, моя хорошая».

А вот Василий – уважаемый всеми бригадир, отстроивший своими руками школу, поликлинику, два детских сада и множество жилых домов, в которых живут семьи таких же работяг, как и он, – стоит под окнами родильного отделения, машет букетом своей жене Любоньке и кричит во всё горло: «Спасибо за сына, любимая!».
Но кричит не потому, что пьян. Он выпил-то всего рюмашку, за компанию, разделяя со своим дружным коллективом радость: теперь он не только муж, но и отец. Кричит он потому, что его переполняет счастье.

Вот они идут по улице и ведут за руки сына. Василий держит его за левую руку, а Люба – за правую. Мальчишка одет в новенькую школьную форму, за спиной у него ранец. Он такой серьезный и одновременно забавный. Хмурится, думая, что так выглядит взрослее. Весь в Василия. Только глаза Любкины – небесно-голубые.
– Ну что, сынок, на какие оценки будешь учиться? – спрашивает Василий.
– На пятерки с плюсом, – отвечает мальчишка с таким серьезным лицом, что невозможно не улыбнуться. И они с Любой, переглядываясь, улыбаются.

Все эти картинки промелькнули в голове Василия Поликарповича в одно мгновение, в тот момент, когда он услышал, как пожилая женщина, стоящая перед ним, наклонившись над окошком регистратуры, назвала свое имя, фамилию и домашний адрес, чтобы получить талончик к окулисту.
– Любовь Владиленовна Кипяткова, – дрожащим голосом проговорила женщина, улица Демехина, дом пятнадцать, квартира сорок.
Время состарило ее, проредив когда-то густые кудрявые локоны и щедро сдобрив их сединой, которую она маскировала так любимой всеми бабушками фиолетовой краской. Но это была Люба. Та самая Любонька.
Василий Поликарпович не тронул ее за плечо и не окликнул по фамилии, а только посмотрел вслед поднимающейся по ступенькам старушке.

А все могло бы быть иначе, возьми он талончик к окулисту. Но Василию Поликарповичу сегодня просто позарез было нужно попасть к гастроэнтерологу. И эта досадная необходимость вновь развела его с первой любовью. Правда, теперь не в разные края страны, а по разным этажам поликлиники.
– Надо же, как оно в жизни бывает, – размышлял он вслух, сидя на кухне, с давно остывшей чашкой чая в руках. – Демехина, пятнадцать, квартира сорок. Надо же...
Василий Поликарпович отставил кружку. Встал, прошелся по кухне от окна к двери, потом обратно. Снова сел за стол.
– Надо же, как оно в жизни бывает.
Мысли плясали в голове, когда гастроэнтеролог выписывал рецепт. И весь день Василий Поликарпович не мог ни на чем сосредоточиться, отвлекаемый смакованием деталей, мелочей, нюансов. Мысли плясали в голове и сейчас.

Он представлял, как поднимается по ступенькам. Второй этаж, три квартиры. Одинаковые металлические двери. На дальней – циферки. Тройка и девятка. 39. Его сердце начнет биться от предвкушения. Еще два пролета и заветная, сороковая квартира. Он нажимает на кнопку звонка и слышит соловьиную трель, затем – шаги за дверью. Глуховатое «иду-иду» перед тем, как замок провернется с характерным звуком и откроется дверь. И... что потом?

Здравствуй, Люба, это я. Помнишь, как мы встречали рассвет в... в каком же году это было? А ведь у нее жизнь тоже не стояла на месте. А если двери откроет совсем не она, а внук, дочь или, например, муж. Такой же седой дед, как и он сам. Что он скажет? «Здравствуйте, позовите Любу Кипяткову»?

А если он обознался и ему послышалось? Положа руку на сердце, он ведь не всегда с первого раза разбирает, что говорит ему приходящая медсестра. Переспрашивает. Извиняется и снова переспрашивает. А если она и дня его не ждала из армии? Если писала только для того, чтобы не обидеть? Он, конечно, тоже молодец: если б не закрутился роман с тамошней егозой... Но егоза-то в прошлом, а Люба, вот она – Демехина, пятнадцать, квартира сорок. А если до нее дошла эта история? И письмо о том, что его назначают служить в секретную часть за заслуги перед отечеством – давным-давно раскрытый обман? А если наоборот... Если. Василий Поликарпович понял, что ненавидит это слово.
– А чего «если»? Чего «если»? – спросил он у кружки остывшего чая.

В дверь затарабанили детские кулачки.
– Деда, я писоль! Аткывай! – раздалось с той стороны. – Деда!
За дверью чему-то смеялась дочка, слышался голос зятя, что-то бубнил внук.
– Иду! Иду, внучек! – Василий Поликарпович поставил кружку на стол. Опираясь на него же рукой, встал, беззлобно матерясь на плохо слушающиеся колени. Засеменил к двери, шаркая стертыми тапками по линолеуму.
Ну, в самом деле, чего это он? Видать, не только в желудке да суставах старость селится. Дочка с мужем всего на сутки к его родителям съездили – внука показать, а он тут... Придумал тут себе альтернативно прожитую жизнь.
– Папа, ну чего так долго? – спросила дочка, когда он наконец-то открыл. – У нас тут куча сумок...
– Иди ты Люба на хер, – беззлобно ответил Василий Поликарпович. – Мне ж не двадцать лет. Я пока жил – состарился.
всё так, но есть претензия к стилистике. берем самую первую фразу - она растянулась на 4 с половиной строки. 4 деепричастных оборота, сколько-то причастных и т.д.
как-то попрозрачнее бы излагать
может, оно и стилизация под настроение ЛГ, но все же

oldboy

2021-03-04 02:52:55

Хошь по этой дорожке, хошь по той - финал всё едино - известный. И рецепт тоже.

AbriCosinus

2021-03-04 15:43:39

ну.
финал расстроил примитивным анекдотом.
ну ясно, что дочку Любой назвал. Но нахер посылать - неудачно.

Щас на ресурсе: 291 (1 пользователей, 290 гостей) :
Француский самагонщики другие...>>

Современная литература, культура и контркультура, проза, поэзия, критика, видео, аудио.
Все права защищены, при перепечатке и цитировании ссылки на graduss.com обязательны.
Мнение авторов материалов может не совпадать с мнением администрации. А может и совпадать.
Тебе 18-то стукнуло, юное создание? Нет? Иди, иди отсюда, читай "Мурзилку"... Да? Извините. Заходите.