– Может, не с той стороны целуешь?
Царевич повертел кувшинку, оглядывая сидящую на ней лягушку. Пожал плечами.
– Да вроде с той.
– Может не так?
Парень еще раз посмотрел на земноводное и недоуменно спросил:
– В смысле?
– Ну, может, не та фаза луны, например? – Колобок помолчал и выдвинул еще одно предположение, будто ни к кому не обращаясь: – Ну, или с языком надо…
Царевич с сомнением посмотрел на тонкую полоску лягушачьего рта.
– С языком… так она пасть свою не открывает.
– Слышишь, ты свой хлебальник давно в отражающих поверхностях разглядывал? – наконец-то подало голос земноводное и обрадовано добавило: – О! Гля, еще умею!
– А-а-а-а-а! – испуганно заорал царевич, делая шаг назад, споткнулся о какую-то подводную корягу и упал задницей в зловонную болотную жижу. – Разговаривает!
– Не ты один в недоумении, – как-то чересчур обрадовано подтвердило земноводное. – Пять лет ничего кроме «ква»!
– Почему «ква»? – не понял царевич.
– Ну, брат, ты какой-то тупенький, – с грустью в голосе пробормотало земноводное. – Потому что лягушки так делают, «ква-ква»! – И уже обращаясь к обоим: – Как так вообще получилось, что на болото царевич пришел не с серым волком, не с ясным соколом, не с коньком-горбунком, не с, блядь, на худой конец, зайчиком, а с Колобком? С хлебобулочным, сука, изделием из остатков муки, пыли и мышиного говна?
– Слыш, жаба! – не стал молчать в ответ на оскорбление Колобок, – ты б сначала думала, если есть чем, а потом бы уже квакала. Или все мозги в прошлом сезоне с икрой вышли?
– Чья б корова про мозги мычала! У самого-то после печки высохли, небось.
– Главное, чтоб не отсырели и плесенью болотной не покрылись.
– А хлебной, значит, нормально?
– Да что б ты понимала! Из хлебной плесени пенициллин извлекают!
Царевич, наблюдая за перепалкой, забыл о том, что сидит в зловонной болотной жиже и с удивлением переводил взгляд с лягушки на Колобка и обратно. А те продолжали перепалку.
– Какой пенициллин? Из твоей плесени максимум триппер можно извлечь.
– Уж кому, как не эксперту по трипперу знать-то.
– Короче! – прервал перепалку царевич, вставая из мутной болотной жижи. – Ты – принцесса заколдованная?
Земноводное, открывшее было рот, чтобы в очередной раз огрызнуться, захлопнуло его, и повернуло голову к царевичу.
– Ну? – поторопил тот.
– Ага, – грустно вздохнуло земноводное. – Есть на мне заклятие.
– А чего тогда обратно не превращаешься, когда тебя целуют?
Лягушка вздохнула еще раз.
– Ну? – вновь подтолкнул к разговору царевич.
Теперь уже Колобок вертелся из стороны в сторону, следя за разговором лягушки и своего случайного напарника.
– Да ты понимаешь, какая штука, – задумчиво начала лягушка. – Я, дело в том, что заколдованная, но слегка не царевна.
– А кто?
– Царевич.
– Фу блядь! – скривился царевич-человек и начал отплёвываться. Когда справился, повернулся к Колобку и укоризненно заметил: – А ты еще с языком предлагал…
– Но если б этим дело и ограничилось… – прервал его царевич-лягушка.
Над болотом ненадолго повисла тишина, которую, в конце концов, нарушил Колобок, сообщив:
– Я жутко заинтригован.
– Брат я твой, – сообщил царевич-лягушка.
– Б… – сдержал рвотный позыв царевич-человек, – брат?
– Ну да. Брат.
Царевич-человек снова повернулся к Колобку и еще раз спросил:
– С языком, говоришь?
– Как-то всё с самого начала не по канону, – задумчиво пробормотал Колобок.

***
– Вот тебе сыночка бумеранг…
– Бумеранг?
– Да, бумеранг. Куда он упадет, там и будет тебе жена. А ежели…
– Так он же не упадет!
– Не перебивай царя! А ежели не упадёт и вернется, то значит, рано тебе ещё судьбу свою искать.
– Да как рано? Мне уже третий десяток пошел, папа!
– Не перебивай, говорю! Так вот, ежели он вернется, то судьбу свою искать тебе рано. И отложим мы это дело до следующего года.
– Да что за фигня?! Каждый раз какой-то абсурд. В прошлом году курицу запускал, которая тут же во дворе и приземлилась, в позапрошлом – вообще мыльные пузыри с крыши. Все полопались, до земли не долетев…
– Так! – прервал царь сына, грозно насупив брови и топнув ногой. – Вот как женишься, будешь женой командовать. А пока у родителя на попечении находишься, чтоб мне никаких!
И погрозил пальцем.
– Абсурд какой-то.
– Делай что велено, и не пререкайся!
Насупившись, царевич повертел в руках бумеранг, затем размахнулся и что было силы швырнул в весеннее небо.
– Ну вот, – одобрительно хлопнул в ладони царь, когда изогнутое орудие со свистом унеслось за пределы двора. – Сейчас посмотрим, куда упадет и обедать.
– Но он же вернется!
– Пусть лучше бумеранг вернется, чем у меня еще одного сына не станет, – наставительно заключил царь, глядя в небо в ожидании бумеранга. – Тоже жениться хотел. И где он теперь? Пустил стрелу незнамо куда и всё, поминай как звали.

***
– И чего?
– Ты не поверишь, – развел руками царевич-человек. – Мы подождали-подождали, потом папа нервничать начал. Приказал стол прямо на улице накрывать. А сам всё в небо поглядывал. Потом вообще приказал трон во двор вынести и на свежем воздухе посетителей принимал.
– Дай угадаю, бумеранг так и не вернулся? – предположил царевич-земноводное.
– В точку.
– Ребята, – подал голос Колобок, – а по дороге нельзя всё это рассказать? А то я кисну уже в этой сырости.
– По дороге куда? – не понял царевич-человек.
– А что, так и будем в болоте сидеть? – вопросом на вопрос ответил тот.
Царевич-человек сорвал кувшинку, на которой сидел заколдованный брат и, бережно держа в руках, поинтересовался:
– Так, а куда всё-таки?
– Вон туда, – уверенно указал царевич-лягушка на едва заметную, уходящую в лес тропку, очевидно протоптанную каким-то зверьем.
– А почему именно туда?
– Есть одна мысль. По дороге расскажу.
Царевич-человек пожал плечами и, положив лист кувшинки вместе с заколдованным братом на сгиб локтя, пошел по тропе.
– Ну а с тобой-то что случилось? – спросил он, раздвигая ветви.
Колобок катился чуть впереди, ловко меняя направление каждый раз, когда тропинка петляла.
– Лягушку поцеловал, – хмуро буркнул царевич-лягушка. – Только, видать, чего-то не договорила мне моя суженая, стрелою указанная. Чмок-хлоп-бац и я уже в болоте сижу, квакаю. А от этой жабы только кожура зеленая и вместо нее девица стоит голая, хихикает. Спасибо, говорит, добрый молодец, добавил мне годков жизни. Красивая, зараза.
Царевич-лягушка задумчиво замолчал, видимо, вспоминая формы той самой девушки.
– И чего? – поинтересовался царевич-человек.
– С тех пор я живых людей тут не видел, – грустно закончило земноводное. – Пока ты с хлебобулочным не появился.
– Сам ты… – начал было огрызаться Колобок, но поняв, что обзывать лягушку хлебобулочным изделием абсурдно, замолчал на полуслове.
– А ты этого, – принц-земноводное кивнул в сторону Колобка, – где нашел?
– Ну, как объяснить…

***
– Не убивай меня, царевич, я тебе пригожусь, – взмолился заяц, падая на колени и комично складывая передние лапки на груди.
Царевич всего на мгновение задумался, и этого хватило, чтобы чувство жалости пересилило голод.
– Хрен с тобой, ушастый, – сказал он, опуская лук и пряча стрелу в колчан. – Тогда рассказывай, где тут чего съедобного найти можно? А то я уже третьи сутки по этим лесам мотаюсь, а в ягодах да грибах, к своему стыду, разбираться не учился, когда возможность была.
Заяц, поняв, что опасность миновала, хитро ухмыльнулся и сообщил, показывая лапой направление:
– Да тут недалеко. Буквально сотня-другая шагов. Мяса поболе чем во мне будет.
– Ну ладно, – пожал плечами царевич. – Пойдем, посмотрим, чего там за мясо?
– Да чего мне-то, – стал отнекиваться заяц. – Я, во-первых, не голодный, а во-вторых, вегетарианец. Не ем мясо, короче. А тебе там как раз хватит, я думаю.
– Ну, – пожал плечами царевич, – хорошо.
И скрылся в кустах. Он не видел, как еще совсем недавно испуганное выражение заячьей морды сменилось зловещей ухмылкой и зверек, потирая лапки, злорадно пробормотал:
– Пиздец тебе, серая шкура. Будешь знать, как меня заставлять самогон в деревне воровать.

Быстро преодолев эту самую пару сотен метров в указанном направлении, царевич с натянутой тетивой вышел еще на одну поляну, где серый волк лениво почёсывал задней лапой за ухом. Увидев человека с направленным на него оружием, зверь так и замер с задранной вверх ногой.
– Мужик! Не убивай! Давай порешаем! – испуганно взмолился зверь, не опуская лапу. И видя, что человек еще не выстрелил, добавил: – А я пригожусь еще, отвечаю! Гадом буду!
– Та чтоб твою, – разочарованно пробормотал царевич и опустил лук второй раз за сегодня.
– Шо такое? – не понял волк, наконец опуская лапу и подходя к человеку.
– Заяц сказал, что тут мяса вдоволь, а я смотрю на тебя – что тут жрать-то? Хорошо, что не застрелил.
– Ну дык, епта, конечно, хорошо. Ты не кипишуй, мы тебе нарежем чего съесть, – заверил волк. – А про меня ты правильно сказал: чо жрать-то? Зима холодная припала, охотиться без понту и не на кого. Весна только началась, я не отъелся еще. Разве что юшки с костей накелишевать. Но я, как позырю, ты посуды с собой не тарабанишь.
– В смысле? – не понял странного волчьего говора царевич.
– Говорю, котелка ж нет у тебя? Ну, для бульона-то.
– А-а-а, – протянул парень. – Ты в этом смысле. Нет, котелка нет. Я, как бы, когда выходил, на такое долгое приключение вообще не рассчитывал.
– Ага, – кивнул волк. – Ну, то такое. Знал бы расклады и охоты не надо. А жизнь, она ж то там помотает, то сюда забросит, а чего ты сам хотел, даже не спросит. Заяц, говоришь, сюда послал, да?
– Ага, – кивнул царевич.
– Ну, падла косоглазая, пусть теперь своим заячьим богам молится, чмо ушастое, – пробормотал волк куда-то в сторону.
– Чего-чего?
– Ничо. Говорю, ты похавать искал чо? Пожрать, в смысле?
– Ну да.
– Так, то вообще не вопрос! – Радостно воскликнул волк. – Тут буквально в сотне шагов поляна есть. И вот там…

Спустя всего несколько минут царевич выходил на еще одну поляну, посреди которой блаженно посапывал медведь. Подозревая, что история с «не ешь меня», скорее всего, повторится, парень набрал воздуха в грудь и позвал:
– Михаил Потапович, здравствуй!
– А? чего? – огромный, несмотря на то, что исхудал за зиму, зверь в мгновение ока подскочил, приняв оборонительную позицию. – Кто?
– Здравствуй, говорю, Миша!
– И тебе не хворать, – подозрительно проворчал медведь. – Чего надо?
– Скажи, Михаил Потапович, а ты в грибах и прочих ягодах разбираешься?
– Ну, допустим, – голос медведя звучал всё так же подозрительно. – А тебе на кой?
– Блин! – психанул царевич. – Жрать мне хочется. А убивать никого не хочется. Нервничать, сука, тоже не хочется, потому что когда нервничаешь – убивать хочется. А убивать устаешь. А от этого жрать хочется. Вот конкретно сейчас просто жрать хочется. Так разбираешься в грибах-ягодах или нет?
Медведь уселся поудобнее, озадаченно почесал лапой голову и изрек:
– Ранняя весна на дворе. Какие грибы? Откуда ягоды?
– А чего вы тогда едите по весне? – успокаиваясь, спросил царевич.
– Ну, – пожал плечами Потапович, – когда как. Иногда кору с деревьев глодаем, кто половчее – рыбу ловит или кого послабше. Крестьяне, опять же, иногда в лесу теряются.
Парень тяжело вздохнул и поник.
– Чего, совсем голодно? – сочувственно поинтересовался медведь.
Царевич кивнул. А в следующее мгновение медведь услышал, как в животе у парня громко и протяжно заурчало. Медведь еще раз почесал макушку, а потом сообщил повеселевшим голосом:
– Слушай, добрый молодец, тут совсем недавно по лесу булка говорящая бегала. В ту сторону, – медведь указал лапой, – покатилась. Оно маленькое, но тебе червячка заморить как раз хватит, я думаю. Короче, тут по бурьяну да по кустам сильно не поскачешь, поэтому далеко убежать не должно было. Попробуй догнать, а?
И царевич, в который раз за сегодня махнув рукой, побрел в указанном направлении.

Когда он вышел на четвертую по счету поляну, лиса встретила его вытянутой в останавливающем жесте лапой.
– Дай угадаю, – предположил царевич, – не стрелять, ты еще пригодишься?
– Да, добрый молодец, – наигранно-испуганно кивнула лиса, – не стреляй. Пригожусь.
– Стреляй-стреляй! – пропищало нечто круглое, прижатое другой лапой зверя к земле, – это я тебе пригожусь, а не она.
– По добру, по здорову отдай, – предложил царевич и стал натягивать тетиву.

***
– И чего? Убил?
– Да какой там, – отклоняя встречающиеся на пути ветви, чтоб не хлестали по лицу, разочарованно проговорил царевич. – Жалко стало, да и лиса не простая оказалась.
– Просто колобка отобрал? – продолжал допытываться царевич-лягушка.
Царевич-человек немного помолчал, размеренно шагая, а потом буркнул:
– Выменял.
– На что?
– Да какая разница, – отмахнулся парень, – ты мне лучше объясни, куда мы идем-то?
– Тут недалеко, сейчас сам всё увидишь.
– Так всё-таки, на что выменял-то?
– Там такое условие странное было, – пропищал откуда-то снизу Колобок, – что вроде бы и не условие, но с заковыркой. Как будто в договоре мелкую строку приписали, а ты и не понимаешь, какие у неё последствия могут быть…
– Заткнись, а?! – командным тоном попросил царевич-человек.
– Да чего ты! Ну не хочешь рассказывать и ладно. В каждой избушке свои погремушки, – примирительно изрекло земноводное, постучав себя лапой по голове. – Я вот, например, когда из дому выходил, всегда трижды в зеркало себе подмигивал. На удачу.
– Чего-то, судя по твоей оболочке, не скажешь, что примета работает.
– Не поверишь, братец! – царевич-лягушка приложил лапу к сердцу. – Вот в тот день как раз и забыл подмигнуть.

***
– Отдам, добрый молодец, отдам, – не убирая лапу с кряхтящего Колобка, заверила Лиса. – Только с условием, что ты мне отдашь то, что было твоим, но ты и подумать не мог, что оно твоё до сих пор.
– Забавный поворот, – не ослабляя тетивы, принялся рассуждать вслух царевич. – Моё, но я о том не знаю, говоришь?
– Ага, – вкрадчиво кивнула лисица.
– Дай-ка подумать, – попросил парень и опустил лук. – О том, что царство мне в наследство достанется, я знаю. Всё что в царстве, оно моё. И об этом не забудешь. Папаша в день по пять раз напоминает. Жизнь моя, тоже моя. Это по умолчанию.
– Разводит она тебя, царевич, всем тестом своим чувствую! – пропищал Колобок.
– А ты захлопнись, – рявкнула на него лисица.
– А что мне мешает тебя пристрелить и Колобка забрать? – вновь принялся натягивать тетиву парень.
– Может быть, то, что ты этого не можешь?
– А вот смотри!
Тетива сухо щелкнула, швыряя стрелу. Царевич, как это бывало во время ратных состязаний, понимал, что она достигнет цели именно так, как и задумано. Однако, не долетев полуметра до лисицы стрела, словно скользнув по невидимой преграде, отклонилась от курса, и, подрагивая оперением, вошла в землю чуть левее животного.
Лиса, хихикая, придавила сдавленно закряхтевшего Колобка к земле еще сильнее.
– Не можешь ты меня убить, дуралей. Хочешь – на слово поверь, а хочешь – еще раз попробуй.
И парень, почему-то поверил.
– Так что там, говоришь, тебе отдать? – примирительно спросил он.
– То, что когда-то было твоим, но ты и подумать не мог, что оно твоё до сих пор.
Царевич повертел эту мысль так и эдак, но в конце концов пришел к выводу, что раз уж забыл о вещи, то не такая она и нужная. А потому, кивнул.
– Продано! – весело протявкала лиса, пнув колобка, словно футбольный мяч, в сторону парня. А сама скрылась в кустах.

***
– Тоже мне, футболистка, блядь, – зло пискнул Колобок, когда царевич-человек рассказывал, как лисица пнула говорящую булку.
Царевич-лягушка искривил рот в гримасе, которую можно было трактовать, как улыбку.
– Главное, что всё хорошо закончилось, – резюмировал он.
Некоторое время шагали молча, а затем царевич-человек спросил:
– Так куда идем-то?
– Куда кожа тянет, братец.
– Какая кожа? – не понял царевич-человек.
– Вот эта, – сказал лягушонок и несколько раз с противным звуком дернул мордой.
– Ты чего это? – испугался парень.
Земноводное, выпучив глаза, дернулось еще раз и со звуком \"уэк\" выплюнуло на лист кувшинки не то тряпицу, не то полупереваренную тину.
– С того самого дня храню, – сообщил лягушонок. – Как чувствовал, что пригодится.
– Что это за... – не смог подобрать слов царевич.
– Блёвань? Кожа этой падлы. Как в лапки беру, так тянет меня куда-то. Видать связь какая-то есть у неё с хозяйкой, – царевич-лягушка печально вздохнул, показывая на себя лапкой. – Но чего я могу в таком виде-то? А тут ты. Короче, идем туда, куда кожа тянет.
– Домик какой-то, – подал голос Колобок.

***
В избушке, стоящей прямо посреди леса, женский голос неразборчиво напевал монотонный мотивчик. Царевич-человек спрятал царевича-лягушонка в отворот рукава, откашлялся и постучал в двери. Колобок же откатился за угол и остался снаружи, как он сказал, на всякий случай.
– Хозяева! – позвал он. – Пустите путника передохнуть.
Что-то звякнуло, послышались приближающиеся шаги, и дверь со скрипом открылась. За дверью стояла костлявая старуха с крючковатым носом на изъеденном морщинами лице. Вытирая руки о засаленную юбку, она подслеповато рассматривала царевича, а когда закончила, наконец, поздоровалась.
– Здравствуй-здравствуй, добрый молодец, – прошамкала беззубым ртом хозяйка избушки. – Какими путями-дорожками тебя в глушь мою занесло? Куда путь держишь? Кто таков? Чего надобно?
– Мне б водички попить, – не ожидавший такого потока вопросов царевич растерялся.
– Водички, говоришь? – старуха отошла в сторону, жестом приглашая гостя внутрь. – Ну, проходи, добрый молодец. Присаживайся за стол. И напою тебя, и накормлю, и в баньке попарю.
– Да мне б только водички попить.
– Э нет, добрый молодец, – возразила старушка, гремя посудой в соседней комнате. – По всем правилам я тебя должна накормить, напоить, в баньку сводить. Так что не обессудь.
В этот миг в рукаве зашевелился лягушонок. Царевич поднес рукав к лицу и заглянул за отворот.
– Осторожно, братец, – прошептало земноводное. – Что-то тут не так. Кожа жабья так и дергается.
– Понял. Только веди себя тихо, – зашипел на лягушонка царевич.
Старушка внесла в комнату широкий поднос с пирогами и поставила на стол. Вновь вернулась в комнату. Царевич оглядел скромное, но вполне уютное и чистое помещение, неуловимо намекающее на то, что хозяйка, в её засаленных одёжках, смотрится здесь выбивающимся из общей картины элементом.
– Сейчас покушаешь, потом в баньку. Благо, я как чувствовала, днем еще топить начала, – бабка поставила на стол глиняный кувшин и пояснила: – Компот из сухофруктов, ты уж извини. Весна ранняя, свежее сейчас, поди, найди чего.
– Да я ж… – начал было парень.
Но старуха перебила.
– В самый раз, внученька моя обернуться скоро должна. Это она у меня за чистотой следит, моя умничка. Кабы не она, так я б уже грязью заросла. Мне-то старой чего надо? Ничего уже. Век бы дожить. Ежели успеет, отправлю ее веничком тебя похлестать. А может еще чего…
Царевич поперхнулся и закашлялся.
– Вот так просто? «Еще чего»?
– Ну а что? – продолжая хлопотать по дому, рассуждала старуха. – Места у нас глухие, мужик –гость редкий. А она девка зрелая. Да и ты парень, как я погляжу, видный.
Царевича поразила простота, с которой старушка рассуждала об «ещё чём». Пока парень ел, старуха суетилась по комнате, поправляя развешенные под потолком пучки трав, перекладывая какие-то ткани из одного сундука в другой, переставляя крынки и кувшины на стоящем в дальнем углу столе. Затем она вовсе вышла из избушки, и в рукаве тут же затрепыхался заколдованный брат.
– Ты чего, прям вот так, возьмешь и пойдешь?
Царевич не стал объяснять, что вот уже который год безуспешно пытается жениться, но с папиной подачи единственное, что он мог себе позволить, так это подглядывать за девками на реке. Поэтому просто кивнул.
– Даже если и не будет внучки никакой, то хоть помоюсь.
Вернулась бабка и, сообщив, что баня готова, пригласила париться.
Царевич, расслабленный после сытной еды, уверенно проследовал за ней в стоящую рядом пристройку. Бабка, пробормотав, что бани везде одинаковые и сам разберется, деликатно покинула предбанник, а царевич принялся разоблачаться. И как раз в этот момент дверь приоткрылась и в нее просунулась сморщенная рука с белоснежной длинной рубахой.
– Держи, – проскрипел голос из-за двери. – А мне одежонку давай свою. Постираю. Всё равно вечер уже, куда тебе в потёмки идти?
Парень взял рубаху и замялся на миг. Но старая сморщенная рука в дверной щели требовательно сжалась и разжалась несколько раз, подтвердив жест словами:
– Давай-давай, чего тебе, плохо, что ль, в чистом ходить?
Иван взволнованно скомкал штаны, рубаху, кафтан и отдал руке, которая ловко вцепившись в импровизированный куль, пропала за дверью, прикрыв её.
– Ты братец, идиот, – раздалось из-под лавки. – Хорошо я из рукава выпрыгнуть успел.
И тут только царевич-человек опомнился, что в подвернутом рукаве прятал заколдованного лягушонка.
– Блин, я разволновался чего-то.
– Да ладно, так и скажи, что мозг отключился, когда на горизонте призрак внучкиных сисек замаячил.
– А хоть бы и да! – возмущенно воскликнул царевич-человек. – Я уже который год отцовские тесты дебильные прохожу, а он с каждым разом что-то новое выдумывает. Бумеранг этот чудом не вернулся!
Вспоминая, как парень рассказывал о хитростях, на которые шел царь все эти годы, лишь бы удержать младшего дома, царевич-лягушка захихикал.
– Смешно тебе. Ладно, я париться пошел. А ты, будь добр, коли внучка объявится, не подглядывай.
Квакнув что-то в духе «ну понятное дело», царевич-лягушка спрыгнул с лавки и заполз в угол, слившись с окружающей обстановкой.

Внучка объявилась, когда царевич неловко хлестал сам себя веником. Он не слышал, как открывалась дверь, просто в какой-то миг молодой и очень приятный голос за спиной предложил:
– Ложись на полок, давай я.
Вот так. Без стука, без приветствия. Сразу к делу.
Лежа на животе, парень сквозь прикрытые веки украдкой поглядывал на девицу и чувствовал, как в паху начинало сладко ныть. А та, не стесняясь собственной наготы, обмакнула веник в кадке, махнула им несколько раз на камни и занесла над царевичем. Веник девушка держала двумя руками, вытянув их над парнем и помахивая им, нагоняла жар. Царевич видел, как в такт движениям колышутся ее налитые молочно белые груди с крупными темно-розовыми островками сосков. И никак не мог отвести от них взгляд.
А потом она сказала:
– Перевернись.
И он перевернулся, видя, как над ним склоняется лицо, обрамленное красно-рыжими волосами. Разглядел озорную хитринку в глазах, когда она перекидывала ногу, чтобы оседлать его. Почувствовал, как молодое горячее тело прильнуло к его телу. И весь мир вокруг исчез, оставив только эти хитрые бесстыжие глаза вместе с ощущением всепоглощающего блаженства. А потом закончилось и оно. Мира не стало.

***
Сознание возвращалось к нему приглушенными звуками, накладывающимися на размытые пятна. Земляной пол, устеленный соломой. Ножка стола, уходящая куда-то невообразимо далеко вверх. Прозрачная, наверное, заморская, склянка с широким горлом, стоящая на краю этого стола. Лягушка в склянке. Это оттуда исходят приглушенные звуки, так похожие на речь. Да это и есть речь. Просто стекло искажает и без того комичный голос из лягушачьей пасти. Отдельные слова никак не складываются в гудящей голове в предложения, хотя по тем немногим, которые он всё-таки разбирает, можно понять смысл: «та самая», «заколдовала», «пропадем за кусок пи…» и самое обидное – «мудило озабоченное».
Царевич дернулся, пытаясь встать. Руки и ноги не послушались. Попытался пошевелить ими не так резко и, наконец, понял, что связан.
Где-то рядом по соломе прошаркали шаги. Парень повернул голову на звук. Увидел старческие, изъеденные варикозными венами ноги. Поднял глаза и встретился взглядом с наклонившейся над ним старухой. Той самой, с крючковатым носом.
– Хорош мальчонка, – прошамкала она беззубым ртом.
Парень помотал головой, отгоняя ворвавшееся в разум понимание. Ведьма! Обратилась в молодуху и…
– Да ну нах… – ошалело пробормотал он.
– На него на самый, – захихикала старушка и изобразила тазом пошлое движение, подразумевающее половой акт. – Извини, но братца твоего я забираю, – сообщила она.
– А как… – перевел царевич взгляд на стоящую на столе банку.
Его заколдованный брат внутри странно дёргался и делал парню какие-то знаки лапами.
– Сам же согласился отдать мне то, что когда-то было твоим, но ты и подумать не мог, что оно твоё до сих пор, – прошепелявила бабка, потирая руки. – Вот братец твой, это оно и есть. Был твоим. А когда пропал, ты уже и свыкся. А он до сих пор твой брат. Хоть и лягушка-лягушкой.
– Я с лисой договаривался, – растерянно попытался опротестовать свои слова царевич, извиваясь на полу.
– С этой? – спросила старушка.
В следующий миг её тело трансформировалось в вязкий оранжевый дым и, словно вода в невидимом русле, перетекло, изменило форму, став той самой лисой, у которой он выторговал Колобка.
– Или с этой?
Теперь лисица стала туманом, взвившимся вверх, чтобы приобрести форму рыжей девушки из бани. И Царевич понял, что напоминал её слегка раскосый, лукавый взгляд. Лису. Точь-в-точь лису.
Краем глаза он заметил, как стал бесноваться в банке заколдованный братец, когда ведьма приняла форму молодухи, и пазл в его голове окончательно сложился.
– Так это ты, значит, братца моего в жабу превратила?
Туман вновь трансформировался в старуху, та пожала плечами и безразлично пробормотала:
– Много вас таких, до сказочной любви охочих, на болоте квакало. Мечтами вашими и жива. Ты не смотри, что я так выгляжу. Я на самом деле древнее намного. Спасибо вон ему, – старуха кивнула в сторону беснующегося в склянке земноводного. – А то срок к концу подходил. Да подвернулся тут молодой романтик. Царевну с болота ему подавай. Я вместе с кожей годки-то и сбросила.
Старуха отвернулась к столу и принялась складывать какие-то травки в отдельный глиняный кувшин. И тогда лягушонок бросился на стенку банки особенно отчаянно. Стеклянная посудина, в миг преодолев расстояние до земли, брызнула осколками. В следующее мгновение лягушонок блеванул в лицо царевича той самой жабьей кожей и поскакал под стол.
– Ах ты гадина болотная, – выругалась старуха, аккуратно, чтобы не наступить на битое стекло, подходя к столу. – Думаешь, сбежишь?
Старуха только начала наклоняться, чтобы заглянуть под стол, как домик еще раз окрасился звоном бьющегося стекла. На этот раз оконного.
– Го-о-о-о-о-о-ол! – пропищал Колобок, ударяясь о бабкину голову и отскакивая к стенке.
Старушку пошатнуло и она, падая, ударилась лбом об угол стола. После чего рухнула рядом с царевичем.
Парень, еще сам не понимая, зачем это делает, схватил только что выблеванную жабью кожу губами, втянул в рот, дернулся к лежащей рядом старухе, коснулся старческих губ, почувствовав смрадное дыхание, прижался к ним своим ртом и языком протолкнул жабью кожу из своего рта в ведьмин.
– С языком, блядь! – отплевываясь, произнес он.
Тело старухи усыхало, превращаясь в мумию, которая, в свою очередь, осыпалась на пол ничего не весящими хлопьями праха.

***
Два парня шагали по лесной тропе, а перед ними, без умолку болтая, катился Колобок.
– Всё ведь логично, – разглагольствовало хлебобулочное изделие. – Кожа её годы забрала, кожа ей годы и вернула. Ты, царевич, всё ж таки молодец, что не постеснялся язык бабке в рот просунуть.
– Круглый, заткнись, а? – с ноткой шутливой угрозы попросил младший брат. – Ты лучше расскажи, как ты с одного удара бабкой страйк выбил?
– Вы когда мыться пошли, я наблюдал, как эта ведьма между домом и баней мечется. Лисой обернулась и шмыг в дом. Из дому опять старухой выходит, одёжку в руках несет. Потом вот его, – Колобок крутанул головой на старшего брата, – вынесла и бегом домой понесла из бани. А из дому, прям по дороге, в молодуху обернулась. Вы там с ней попарились какое-то время. Гляжу, ведет она тебя. А ты как тряпочка. Тебе что скажут, то и делаешь. Околдовала, короче.
– Да это мы и сами поняли. Как так получилось-то, что ты её повредил-то так сильно?
– Ну, я в баню потом пробрался, и всё это время, – Колобок подпрыгнул на ходу, издав глухой звук при соприкосновении с землёй, – сушился, до состояния кирпича. Результат вы видели на её лице.
Некоторое время шли молча. Затем Колобок всё же добавил:
– Если ты так устроен, что для тебя нет подходящего оружия, то сам стань оружием.
– Восточной философией попахивает, – заметил старший.
– Восточной или нет, но мы домой идем. Папенька, конечно, рад будет, что брат вернулся, пир закатит. Но вопрос женитьбы-то никто не отменял. Надо чего-то с этим решать.
– Пока черствость не подкралась? – поинтересовался Колобок. – Ну так некоторым черствость на руку только. Я вон какой твёрдый теперь.
– Черствость, сухость, старость… бр-р-р-р, – Младший передернулся, вспоминая старуху-ведьму и всё то, что у него с ней было. – Словом, не знаю, старший, как ты, а я первым делом ему бумеранг верну и скажу, что пора с этой хуйнёй ритуальной завязывать. Надо жениться на той бабе, которая приглянется, а не куда там что-то упадёт. Чтоб не переживать потом, когда с языком целуешься.