– У тебя есть мечта? – интересуется Фоксвич, глядя в потолок – выкрашенную в серый цвет стенку контейнера.
– Мечта? – переспрашивает Гжель.
– Да, мечта.
– Верхний город. Хочу жить там.
Теперь уже переспрашивает Фоксвич:
– Верхний город? – и разгоняет фантазии Гжель, словно ветер разгоняет дым заводских труб в конце рабочей недели, когда печи останавливаются и перестают травить нижний город дымом. – Для таких как мы, верхний город – афелий.
– Афелий? – недоумевает Гжель.
Ещё одно незнакомое слово в и без того бедном лексиконе девушки из контейнерных трущоб. Фоксвич, конечно, тоже из трущоб, но в отличие от большинства таких же отбросов, впитывает что-то новое как губка, стараясь систематизировать знания в меру собственных возможностей и способностей.
– Это точка такая, небесная, – объясняет, как умеет, Фоксвич. Она сама не уверена, что объясняет правильно. – Когда планеты вокруг Солнца вращаются, то делают это не по кругу, а по эллипсу. Знаешь что такое эллипс?
Гжель кивает и Фоксвич продолжает объяснять:
– Вот, самая дальняя точка на этом эллипсе, когда планета дальше всего от Солнца, это и есть афелий.
– Верхний город – это верхний город, - тяжело вздыхает Гжель. И вздох этот, будто гирька, брошенная на одну из чаш уравновешенных весов.

***
Протез должен быть сбалансированным. Если он будет чуть тяжелее, чем живая нога, или наоборот легче, бег уже будет проблемой. Именно поэтому, если ты планируешь много перемещаться, логичнее всего модифицировать обе ноги сразу. И они должны быть зеркальным отображением друг друга по весу и форме.
С верхними конечностями та же петрушка, но бегун с неродными руками – бесполезный бегун. Сидеть на месте ему противопоказано, а вот иметь нечувствительные руки – губительно. Бионические протезы, хоть и считывают нервные импульсы, но всё равно проигрывают живым рукам.
Поэтому, если уж модифицировать протезы, то зеркально и одновременно. Или совсем не бегать, пока железки срастаются с обрубками. Но где ж взять денег на обе сразу, если цена живой ноги не перекрывает стоимость протеза? А нужна ещё пара модификаций – паяльщики за просто так не работают.
Что остаётся? Украсть деньги или что-то такое, за что заплатят деньгами.
В любом случае, украсть. Выбора, как такового, нет.
Только украсть деньги невозможно. Точнее, не нашёлся ещё тот гений, который скоординирует всё так, чтобы никого не нашли. А значит, красть нужно то, за что заплатят. И лучше всего цифровое – его прятать легче.
Слить так, чтобы не попасться, получить якобы благотворительный перевод от кого-то совершенно левого, играющего роль доброго самаритянина, который зашел в ленту объявлений, увидел твоё жалостливое и расчувствовался настолько, что решил безвозмездно помочь.
И нигде не трепаться.
Изгои жрут на помойках, там же трахаются и там же умирают. Но иногда, с новыми ногами, глазами или почками, которые не всякая фифа из верхнего города себе может позволить, и другими приблудами, благодаря которым помойка не кажется таким уж отстойным местом жительства.
Однако, время от времени в голове всплывают слова Гжель: «Верхний город – это верхний город».
Понятие «кража» относительное. Украсть – это значит лишить чего-то. А бегуну не обязательно лишать. Достаточно сделать копию. И свалить раньше, чем тебя найдут. В идеале – сделать это незаметно. Потому что не дай бог среагировать сторожевым системам – спидхантеры тут как тут. Они заинтересованы в том, чтобы найти вора быстро – с каждой минутой заявленная за поимку сумма тает, такие уж условия работы. А с каждой растаявшей до нуля заявкой тает и репутация. Поэтому туда идут только умные, быстрые и понимающие друг друга с полуслова люди.
Сторожевые системы подали сигнал всего минуту назад. И пятизначная цифра, объявленная за не доведенную до ума, умещающуюся в четверть слота памяти игрушку – это много. И пахнет подставой. Но программа замечена во время трала, цена на неё объявлена и реальность на паузу не поставишь. Хотя, главная причина всё-таки верхний город.
Именно поэтому Фоксвич бежит по крыше прихрамывая, петляя между кондиционеров, антенн и даже собранных из уличного хлама временных жилищ тех, кого система выкинула за борт, лишив средств к существованию. Точнее, не за борт, а на помойку.
Но помойка – это нижний ярус. И там тоже конкуренция. А здесь, с торцевой стороны кондиционерного короба тепло. Пристроить к нему лежанку, да накинуть пару пластиковых панелей сверху, чтоб в случае дождя не мокнуть, так и сносно получается. За жратвой только, хочешь-не хочешь, а спускаться приходится.
Обо всём этом Фоксвич думает, преодолевая препятствия, огибая стальные короба систем кондиционирования, перепрыгивая с одной крыши на другую. Слава богу, здания стоят рядом, и мощности протезного механизма хватает для того, чтобы словно кузнечик, перелетать с края одной крыши на край другой.
Но аппаратное и программное обеспечение спидхантеров тоже не на заводе штамповано. Поэтому за ней сейчас несется несколько жадных до денег или любящих развлекаться охотой на себе подобных. Или и то и другое сразу. Именно поэтому Фоксвич не только скачет словно кузнечик, перелетая с крыши на крышу, но и совершает рывки в стороны, как это делает заяц, преследуемый лисицей. Разница только в масштабах этих рывков.
Где-то на крыше ангара Гжель сейчас неотрывно смотрит на дисплей наручных цифровых часов, желтые цифры которых в режиме таймера обратного отсчета с каждой милисекундой приближаются к нолям.
А Фоксвич, то бежит, прихрамывая, то скачет с крыши на крышу, то петляет между надстройками, уводя за собой спидхантеров, уменьшая их сумму вознаграждения и их репутацию с каждой минутой своей свободы. Бежит, нарушив самое главное правило – работать только в одиночку.

***
Гжель думает о том, что ничего не ожидала от мимолётного разговора о верхнем городе, когда они, обе вспотевшие и обнаженные, лежали в обнимку в контейнере. И уж тем более не ожидала, что та болтовня после сексуальной разрядки, обернется тем, что Фоксвич заменит ногу на протез-кузнечик.
Гжель монотонно посылает запросы гейтам. Как основным, так и вспомогательным. Запросы ничем не отличаются от сотен тысяч таких же, швыряемых в автоматическом режиме от одной станции к другой.
– Ты в сети? – Я в сети. – Следующая за тобой в сети? – Да в сети. А ты в сети? – Да, в сети. – А следующая за тобой в сети?
Так это звучит в переводе с машинного на человеческий. Но Гжель – не станция. И спрашивает она не для того, чтобы убедиться в доступности маршрута, по которому должна перебрасывать пакеты с данными, но для того, чтобы гейты исправно функционировали. Пока что.
Большего от неё не требуется. Большее будет необходимо позже, когда придёт время.
А пока – Гжель посылает запросы и отвечает на запросы. Точнее, вопросы задаёт программа-имитатор станции, фальшивый гейт, делающий вид, что он полноценный сетевой сервер. Отвечает на запросы тоже он. Гжель просто следит за тем, чтобы всё было в порядке, отмечая для себя, что фальшивая станция, которая, к слову сказать, работает далеко не на пределе возможностей, прочно встроилась в логистическую паутину обмена данными.
– Ты в сети? – Я в сети. – Следующая за тобой в сети? – Да в сети. А ты в сети? – Да, в сети. – А следующая за тобой в сети?
Верхний город – это не свалка посреди контейнеров. Верхний город – это возможность стать человеком.
Перед глазами Гжель выбритый висок любовницы с четырьмя зелеными емкостями памяти. Гжель знает, что Фоксвич хотела усовершенствовать и их, но денег, полученных за живую ногу, на это не хватило.

***
Слепок Фоксвич уже наверняка проанализирован нейросетями – данных с сенсоров более чем достаточно для того, чтобы не только распознать типы улучшений по манере движения, но и для того, чтобы составить достаточно точный психологический портрет. Нейросети могут и не такое. А уж то, что беглянка одноногая, можно определить и без всякой нейросетевой аналитики. Но эту особенность Фоксвич и не пытается скрывать.
Фоксвич знает, что скоординированные действия спидхантеров – восемьдесят процентов успеха их работы. Но сейчас минуты просачиваются у преследователей сквозь пальцы. И если владелец того, что она украла, человек разумный, то в какой-то момент должен понять, что затраты на сохранение тайны перестают быть сопоставимы с её стоимостью. Однако, чем крупнее корпорация, тем меньшее значение имеют деньги, и тем дольше Фоксвич придется бежать. А ведь она даже не знает, что именно залито на имплантированный носитель.

***
Гжель смотрит на желтые линии цифр, мысленно кивая в такт каждому мерцанию двоеточий, разделяющих минуты и часы, часы и секунды. Единственное, что ей нужно сделать на крыше ангара – тапнуть по кнопке «Stop», отключив псевдогейт. Гжель думает о том, что многие аспекты жизни очень похожи на этот гейт. Развиваешь, строишь, отлаживаешь, врастаешь месяцами, а для того, чтобы разрушить, достаточно одного единственного действия.
Но отличие в том, что в этот раз разрушение будет обоснованным и выполнено будет сознательно. Никаких случайностей. Псевдогейт создавался как раз для того, чтобы его остановили. А остановит его Гжель через одну минуту и девять секунд – шестьдесят восемь мысленных кивков и один тап по кнопке «Stop». Потом – по лестнице, вниз – в ангар, в котором отбросы общества копошатся в грудах хлама, словно крысы на помойке.
Плюс таких мест в том, что всем абсолютно наплевать, что происходит на расстоянии вытянутой руки, если это не ущемляет тебя в том, чем ты занят. Коридоры и закутки, состоящие из покрытых землистой ржавчиной контейнеров, мостики переходов от одного к другому, сплетенные из таких же ржавых, как и сами контейнеры, тросов, удерживающих прямоугольники железа, дерева и сверхпрочного пластика, в известном только местным порядке. Дверцы холодильников, панели дорожного покрытия, листы кровельного железа, двери старых автомобилей и прочий хлам на первый взгляд бессистемно подвешен на разной высоте над головами снующих внизу людей. Но те, кто провел здесь достаточное количество времени, без труда выберутся на второй или третий ярус. И даже на четвертый, не востребованный среди местной братии и оттого почти нежилой.
В положенное время Гжель отключает псевдогейт, совершенно не зная, где сейчас Фоксвич, но надеясь, что та не отстаёт от ранее просчитанного графика и не опережает его.
Отключить дисплей, накинуть тряпок поверх станции, вприпрыжку добежать до старого, скрипяще-свистящего, когда его открываешь, люка, скользя спуститься по вертикальным лестницам, слегка задерживаясь на каждом ярусе, потому что нужно сделать два шага в сторону, к следующей лестнице. На всё уходит не более пятидесяти секунд – это немногим больше, чем потребовалось гейтам, чтобы подобрать новые оптимальные пути передачи данных. На городе это никак не отразится. Ну, может, у кого-то на несколько секунд залипнет видеосвязь, и придется переспросить собеседника. Возможно, в каком-то магазине на тридцать секунд затянется транзакция от покупателя к продавцу. А кто-то, тоже возможно, подвиснув на одно мгновение, не уберет своего аватара с линии виртуального огня и получит виртуальную пулю в виртуальный лоб.
Фоксвич же за это время исчезнет с радаров спидхантеров. А уж скольжение Гжели не повлияет на город и подавно.
Последняя секция лестницы заканчивается на крыше четвёртого яруса. С него на кучу стальных сетчатых коробок, затем по лестнице из обрывков троса в который вплетён всяческий хлам на второй ярус. Обогнув очередной контейнер, Гжель проходит мимо бара «Смерть попсе», из которого доносится набор режущих ухо звуков – завсегдатаи заведения называют это настоящей музыкой. Очередная тросовая лестница над головами первого яруса, ступени-коробки и земля. Точнее, бетон ангара. Сохраняя непринуждённый вид, Гжель выходит на Вторую Контейнерную, здоровается с кем-то едва знакомым, огибает компанию галдящих на своём языке китайцев и входит в контейнер, который делит на двоих с Фоксвич.

***
Таймер, проецируемый на стекло лицевой панели, показывает нули, разделённые двоеточиями: ноль-ноль минут, ноль-ноль секунд, ноль-ноль-ноль-ноль милисекунд. Именно в этот момент Фоксвич, вместо того, чтобы перепрыгнуть с одной крыши на другую, уже хрен знает какую по счету, падает в проём между домами. Как будто и не было её.
У гнавших её по верхнему ярусу спидхантеров изображение на несколько секунд становится рваным. Информация о том, что беглянка ушла вниз поступает только от троих из пяти и доходит до адресатов с опозданием в пару мгновений. Как раз столько необходимо, чтобы преследователи проскочили мимо того самого проулка, в котором по куче мусора на остатки асфальта сползает Фоксвич.
Ещё несколько секунд у спидхантеров уходит на то, чтобы затормозить и сдать назад, прошерстив проулок сенсорами. Но Фоксвич к тому моменту уже проскользнула через неприметное за горой мусора и отходов слуховое окно в подвал.
Люк в лабиринт канализационных хитросплетений гостеприимно раскрыт, последовательность поворотов вызубрена наизусть, приёмо-передающий модуль отключен. Остаётся только бежать и считать. Один раз остановиться, на заранее присмотренном участке, вытащить накопитель, положить в герметичный пластиковый бокс, а сам бокс запихнуть в щель между кирпичами и замазать горстью отсыревшей пыли, взятой тут же. В пустую ячейку в черепе вставить другой накопитель. И снова бежать, отсчитывая повороты.
Лучше не вспоминать, во что обошлась замена стационарных носителей на сменные. Нейропайка в условиях ангара и без того сомнительное удовольствие, а с запросами пайщиков может стать похожей на персональный ад. Но Фоксвич этот ад прошла. Потому что так было нужно для дела. Для верхнего города. Для Гжель.

***
Фоксвич появляется настолько тихо, что Гжель, занятая чисткой револьвера, невольно вздрагивает.
– Я оторвалась, – сообщает Фоксвич.
– Прекрасно, – кивает Гжель, заправляя патроны в барабан револьвера.
– Мы всё правильно рассчитали, – говорит Фоксвич. – Теперь дело за малым. Загнать инфу.
– Ну, мы же не один раз проверили всё, – соглашается с ней Гжель, защёлкнув барабан старинного оружия, направляет его на Фоксвич и нажимает на курок.
Фоксвич не отлетает к стене, как это показывают в старинных фильмах, не умирает мгновенно. Она вскрикивает, хватается за живот и оседает на полу контейнера.
– Блр-г-х-х-х, – хрипит она, чувствуя, как под прижатой к животу ладонью расползается горячая влага, – ты… за… чем…
– Сколько бы тебе не заплатили, это в разы меньше, чем стоит такая информация, – спокойно объясняет Гжель. – Да и трястись в верхнем городе от страха, что в любой момент структуры могут поинтересоваться, откуда денежки – оно не нужно.
Реальность пытается превратиться в серое марево, но Фоксвич, держась за живот, видит, как Гжель ставит себе за спину лист грязного картона, запускает видеозвонилку и как только начинает идти вызов, жмет на кнопку таймера на подаренных Фоксвич часах.

***
01:00:0000. Единичка сразу сменяется на ноль, секунды начинают монотонный отсчет, а милисекунды сменяют друг друга с лихорадочной скоростью.
– Слушаю, – говорит появившееся на экране лицо.
– Я знаю, кто слизал ваши данные и знаю, где они, – сообщает Гжель. – Сколько вы готовы за них заплатить?
– Хм… – задумчиво произносит собеседник.
– Не надо тянуть время, – советует Гжель. – Отключусь.
– Пятьсот тысяч новых, – мгновенно меняется голос собседника.
– Официально, – уточняет Гжель. – Как вознаграждение за помощь в поимке вора и возвращение данных владельцу.
– Что может убедить меня? – интересуется собеседник.
Гжель немного колеблется, но, в конце концов, переводит камеру на скорчившуюся на полу Фоксвич.
– Она?
– Да, – подтверждает собеседник. – Адрес?
– Сначала деньги, – возражает Гжель.
– Куда?
Деловой человек. Сразу видно. Гжель диктует цифры и буквы, после чего добавляет:
– Как только придет уведомление о транзакции, я сообщу адрес.
И отключается.
Таймер показывает 00:26.0386

***
– Зачем? – выдыхает ещё раз Фоксвич.
– Того, что ты выручила бы за эти деньги на сером рынке, всё равно не хватило бы надолго. Тем более на двоих, – спокойно, будто бы не стреляла только что в любовницу, объясняет Гжель. – Да и дрожать в ожидании, что к тебе придут и начнут задавать вопросы на тему появления денег, как-то не хочется.
– Ду… ра… – почти шёпотом выдыхает Фоксвич.
– Наоборот, – не соглашается Гжель, и объясняет: – Я сдам твой труп вместе с емкостью памяти, оттуда вытянут всё что нужно, а мне, как законопослушной гражданке, заплатят официально.
– Не зап...
Раздается звук уведомления и Фоксвич замолкает. Она не договорила бы в любом случае, но писк уведомления будто оборвал её на полуслове. И от этого Фоксвич чувствует подобие досады, которая растворяется в чём-то белом, затмевающем собой всё, растворяющем в себе стены контейнера, убогое ложе, на котором они с Гжель предавались любви, диодные светильники над убогим ложем, самодовольную ухмылку Гжель…
Белое превращает Фоксвич в неживое.

***
Карта чирикает уведомлением о зачислении в тот момент, когда Фоксвич перестаёт дышать. Звук будто перерезает бывшей любовнице Гжель дыхание. Бывают же совпадения. Тело Фоксвич перестаёт быть напряженным и превращается в сколько-то там килограмм расслабленного мяса, начинённого костями.
Гжель проверяет сумму и спокойно пересылает свой адрес. Затем встаёт со стула и делает два шага к телу. Поворачивает голову мертвой любовницы, разглядывая емкости памяти в черепных разъемах. Зеленый, зеленый, зеленый, красный…
Что-то внутри Гжель сжимает легкие, отнимая возможность дышать. Транзакционные данные она раскрыла. Значит, раскрыла себя полностью. Фоксвич мертва и уже не расскажет, почему одна из ячеек памяти промаркирована красным, вместо привычного зеленого. И где привычная зеленая ячейка, Фоксвич, естественно, тоже не расскажет. Мертвые не говорят, так уж повелось.
Гжель понимает, что верхний город для неё остаётся таким же недостижимым, как и раньше. Таким же далёким, как афелий.