...Черт! Как нестерпимо болит правая нога! Попробую повернуться на бок. Ага! Кажется, получилось. Теперь глаза. Веки слиплись. Нет, это что-то налипло на них снаружи.

Медленно подтягиваю левую руку и пальцами ощупываю лицо. Будто маска с узкими прорезями для глаз. Нет не маска. Вспоминаю. Это – засохшая грязь. Откуда, почему – не помню.

Пытаюсь отколупнуть кусок с виска. Черт, больно. Грязь срослась с бровью. Дергаю. Отрываю все вместе. Провожу пальцем по веку, стряхивая остатки с ресниц. Глаз с трудом, но открылся.

Свет, яркий, как тысяча солнц, свет через полуснесенную крышу. Крышу чего? Снова зажмуриваю глаз.

Где я?

Помню последние мгновения бесконечного падения и серебряный смех позади. Веревка! Где же веревка? Ощущаю боль в горле. Значит это все правда?

Точно, вот и истлевший обрывок вокруг запястья. И что-то сковывает ноги.

Небольшое усилие, левая вперед, правая назад. Еще чуть чуть. Свободен!

Протираю второй глаз и сквозь ресницы пытаюсь осмотреться. Ислевшие доски справа и слева. Крышка? Да крышка съехала вбок и висит чуть качаясь от порывов ветра.

Собираюсь с силами. Сажусь. Падаю навзничь. Жду. Снова сажусь. Получилось! Ветер, влажный осенний ветер обдувает лицо.

Еще немного. Вот я и на ногах. Стою, опираясь на край домовины. Глаза постепенно привыкают к свету. То, что мне казалось ярчайшим огнем – всего лишь бледный отблеск вечерней зари.

Замечаю лужицу в остатках давно разбитой вазы рядом. Кое-как умываюсь. Постепенно холод отходит от меня. Не совсем, но уже не столь нетерпимый.

Выхожу сквозь пролом в стене. Засыпанная листьями дорожка ведет куда-то в сторону леса. Солнце все ниже. Надо торопиться. Подальше отсюда. Куда? Все равно, лишь бы подальше!

...Дорога. Заходящее солнце. Тихо. Я бегу все быстрее. Кричу от страха, или в надежде отогнать черное Нечто следящее за мной из темноты.

...Лес неожиданно кончается. Деревня. Черт! Что-то всплывает в памяти. Вот сейчас увижу мужика и бабу. Желудок сводит спазмами голода.

Подхожу к крайней избе. Никого. Дверь полуоткрыта. Крадусь внутрь. На столе хлеб и молоко. Жадно глотаю кусок за куском. Почти не жуя. Запиваю молоком. Замечаю узелок рядом на стуле. Деньги! То, что надо! Хватаю, прячу в карман. Выбегаю во двор. Вдали слышу голоса. Прячусь за овином.

Мужик с вилами и баба с ведром молока. Баба заходит в избу и через несколько минут выбегает, крича и причитая, будто ее убили:

– Украли, все деньги украли. Это она! Я знаю, это все она – ведьма. Я видела, она в ворону черную обращаться может. Я сама видела!

И вот уже на заполошный крик сбегаются соседские мужики с кольями, топорами и вилами. Все – на одно лицо, словно близнецы. За ними – бабы. Орут, махают у кого что в руках. Еще несколько мгновений – и гудящая словно осиный рой толпа катится к краю деревни, туда, где на отшибе стоит одинокая изба с просевшей от времени крышей.

Следую за толпой чуть в отдалении, укрываясь за кустами и постройками.

Молодая женщина в белом то ли сарафане, то ли рубахе до пят на пороге избы.

В памяти снова всплывает неясная картина чего-то, уже случавшегося со мной. Видения или отголоски ночного кошмара. Грязь, удары ногами, веревка, падение, бесконечное падение вверх. Ужас и серебряный смех вослед.

Узелок с монетами словно уголь. Жжет через штанину. Обжигаясь, выхватываю его из кармана и бросаю подальше от себя. Бегу, не разбирая дороги, только бы прочь отсюда, но снова и снова дорога выводит меня к одинокой избе.

– Нашла! Нааааашлаааа!

Это разносится окрест истошный крик все той же бабы, бегущей к толпе с монетами, зажатыми в грязной ладони.

– Бей! Беееей змеюку! В чащу ее. К лешему ее! Колом ее!

Вижу как толпа наваливается скопом, рвет и тащит хозяйку по земле к лесу, подальше от деревни.

Волна ужаса снова накрывает меня. Бегу. Спотыкаюсь. Скатываюсь в овраг, обдираясь о колючй кустарник и тщетно пытаясь остановиться. Темная сила несколько раз переворачивает меня и последнее, что я вижу – огромный камень на дне, медленно опускающийся мне на голову...

Темнота. Тишина. Удар. Еще удар..

Открываю глаза. Это ветер стучит приоткрытыми ставнями. В щель между ними залетает на мгновение и исчезает тонкий лучик света, освещая узкий прямоугольник моей кельи. Паутина по углам покрыта толстым налетом пыли. С крюка, вбитого в середину стены, свисает ржавая цепь с останками обгорелого скелета.

Вспышки памяти:

Факелы в ночи, руки, тянущиеся ко мне словно когти страшного тысячезевого дракона. Черный колпак с прорезями для глаз и черный балахон на плечах. Руки и поги скованы толстой железной цепью. Два козла, свинья и собака тащат мою повозку к площади под крики и гогот толпы.

Крест, связки хвороста. Палач кидает в середину факел, еще один. От смрадного дыма сырого хвороста перехватывает дыхание. Словно рыба хватаю остатки воздуха широко открытым ртом, рвусь, но цепи отбрасываают меня назад.

Толпа улюлюкает в восторге, а хворост все не загорается. Так продолжается вечность.

Девушка в белом платье или рубахе до пят плывет через толпу, словно не касаясь земли. В руках у нее кувшин. Масло целует тлеющие угли и хворост вспыхивает разом со всех сторон. Рев толпы прорезает мой крик – крик освобождения, уносящийся к черному звездному небосводу...

...Снова стук. Протягиваю руку, пытаясь придержать ставни, и вижу лишь простертую к окну черноту. Опускаю глаза – чернота, до самого пола только чернота, сквозь которую едва проглядывают гнилые половицы.

Цепь... Кости... Так вот почему такое странное ощущение легкости во всем теле! Чернота, слабо мерцающая полупрозрачная чернота – все, что осталось от меня в этом мире.

Снова протягиваю руку к окну. Дерево ставня проходит через нее, как весло сквозь воду. Чувствую легкое сопротивление. Делаю усилие, пытаясь что-то изменить. Не понимаю как, но получилось. Черное облако охватывает дерево и оно послушно следует моей воле.

Открываю окно настежь. Лунный свет заливает камень стен и пол. Отталкиваюсь от пола и легко вылетаю, точнее – вытекаю наружу, в ночь.

Я! Должен! Найти! Ее! – огнем вспыхивают в голове слова.

Поднимаюсь выше и выше, над спящим городом, над пиками башен костела и ратуши, к пепельному диску полной Луны и дальше, вслед за черными на черном облаками, неотличимый от них и такой же свободный.

Еле различимый зов сквозь свист ветра:

– Спаси меня! Спаси, если сможешь!..

Луна закрывается черной тучей. В покрывающей вселенную черноте вижу мерцающую перламутровую звездочку далеко на севере. Широко раскидываю руки – и ветер послушно подхватывает меня, направляя туда, откуда исходит зов.

Силуэты города исчезают. Равнина внизу сменяется заросшими лесом холмами. Холмы сменяются горами.

Я несусь вперед, зов становится яснее, свет звезды ярче.

Опускаюсь. Вот Она! Девушка в белой рубахе до пят распростерта у корней древней ели. В груди ее – осиновый кол с подобием креста на конце.

Девушка зовет меня, но не видит на фоне окружающей черноты.

Обхватываю руками шершавую поверхность, тяну, дерево проходит сквозь меня, словно сквозь дым. Кричу, но только ветер мне в ответ.

Кто-то приближается! Вот он – бродяга в лохмотьях.

Незнакомец нагибается, что-то ищет на земле. В руке у него камень с острыми как лезвие краями.

– Спасти Ее! Остановить мерзавца!

Поднимаюсь в полный рост, ищу в себе все темные силы, которыми я так и не научился управлять, обрушиваюсь на него сразу со всех сторон, но в ответ получаю тяжелые удары и огненные сполохи в прежнем мире оставленной боли.

Отступаю, падаю, пытаюсь защититься, молю о пощаде.

– Боже! Как больно!.. Прости меня... Прощай...

...Темнота. Тишина. Холод. Подвал? Склеп? Пещера? Как я попал сюда? Какая разница! Сколько их было? Сколько будет?

Удар. Еще удар. Крики. Это опять зовут меня! Когда же кончится это нескончаемое круговращение? Однако, пора на волю, которая тысячекратно сильнее меня.

Вот и они, зовущие. Все – на одно лицо. Все – такие же, как я. Все – направляемые единой неведомой нам силой к неведомой нам цели. Не ведающие, что творим, и не различающие оттенков и цветов.

Какая разница, если даже неизвестно зачем оставшиеся во мне искры каких-то прежних Меня видят немного дальше спины бегушего впереди. Я все равно бегу в толпе таких же как я, и кричу как они, и такие же камни и колья в моих руках, и так будет вечно, пока вращается это чертово колесо...

И все поглощающий крик сам по себе рвется из моей осипшей глотки:

– Вперед! Быстрее! Не отставай! Бееееей!

...Дорога. Тишина. Я бегу куда-то, или откуда-то? Зачем? Не помню.

Дорога раздваивается, растроивается, растысячеряется.

Крики вдали слева. Плач справа. Рев толпы и сполохи огня впереди.

– Остановись! – бьется набатом сердце, которого нет.

Но зов из тишины властно тянет меня к себе, как манок охотника глупого селезня по весне, как неверный огонек свечи ночного мотылька, как огни святого Эльма усталого кормчего.

И снова я ползу, бреду, лечу туда, куда несет меня невидимая лента, у которой нет ни верха ни низа, ни начала ни конца, а только вечная середина между белым и черным, объятьями и веревкой, восторгом и осиновым колом...