Сцена первая

Увитая цветами веранда. Вдали горно-облачный пейзаж. Чуть ниже плавно кружит орёл. На веранде лежат двое, одетые в тоги, с венками на головах. Тиран одет в красное, Поэт – в голубое.

Поэт, ворочаясь на ложе, бормочет в полусне:

...И роза, посреди цветочных нег
Тираном на подкованном коне
Истоптана. Сгорела на огне.
Желанья – вы бушуете во мне...

Тиран, приподнимаясь на соседнем ложе и потягиваясь:

Ответствуй мне, мой друг, как спал ты нынче?

Поэт, разом просыпается и вскакивает в возбуждении:

Виденьями я был изрядно взвинчен,
Ворочался, как чёрт на сеновале –
Как кинолента из архивов личных
Про наши оргии веселые в подвале:
Там вина и закуску подавали,
Там я прочел своих стихов немало –
Как я страдал, как дева изменяла,
Какой у нас измученный народ,
Какой тиран у нас и бездарь и урод,
И что ножи точить давно пора настала,
Что наступает время острой стали...

...Такое здесь доступно нам едва ли.
Как не хватает здесь мне этого подвала!..

Тиран, всё ещё потягиваясь:

...И всё тебе, мой друг, чего-то мало.
Ну, отчего же? В нашем положеньи
Есть много способов для самовыраженья:
За облаками белыми слеженье,
Иль упражнение телосложенья.
Вот я, к примеру, всем доволен тут –
Здесь розы разноцветные цветут,
Здесь девы слева, юноши направо,
И все кричат мне в восхищеньи «Браво»,
Когда я раздаю им всем елея.

Замечает орла, парящего внизу, обводит рукой окружающий пейзаж:

Нет, я о прошлом вовсе не жалею!
Да, это всё мне – прошлого милее!

Продолжая следить за полётом орла, с лёгкой грустью:

...Ну, разве, не хватает Колизея
И Брута с острым ножиком в аллее.

Поэт, взволнованно:

И я о том. В юдоли сей небесной
Обоим нам с тобой немного тесно.
Тебе для счастья не хватает крови,
(Признаньем этого я тайны не открою),
Мне не хватает страсти и страданья.
Ах, как несовершенно мирозданье!
И в этом факте нашей нет вины –
Мы друг для друга, друг мой, созданы...

Протягивает тирану руки, распахнутые для объятий.

Тиран, инстинктивно отстраняясь:

Мне мысль твоя понравилась, не скрою,
Мне слава, власть нужны, но, власти кроме,
Необходимо мне сопротивленье –
Такое вот природное явленье:
Когда легко испить напиток власти,
Питьё приносит очень мало счастья.

Ты в этом, друг, немало преуспел,
Когда сатиры на меня в подвале пел.
И я платил тебе, хулитель мой, за это
Вполне достойно – золотой монетой.
Ну, не вполне монетой, фигурально.
Когда мои сатрапы утром ранним
Тебя ко мне тащили на расправу –
Народ тебе кричал: «Поэту – Слава!»
Всяк следовал привычному сюжету –
Поэт – страдалец, вознесём поэта.
Но, я готов поставить две гинеи –
Ведь ты писал немало ахинеи,
И, если б не был ты солдатами избит,
То был бы ты изрядно подзабыт...

Хоть ты и был отмечен божьим даром,
И я был дан тебе совсем не даром –
Там возрастает гибкость языка,
Где вожжи держит крепкая рука...

Поэт, доставая из складок одежд свиток со стихами и перо:

Но и твои бесчинства, друг мой страшный,
Давно бы канули во днях вчерашних,
Когда бы я о них тревожной лирой
Не спел народу на тебя сатиру.
Страданья забывают, это грустно,
Но вечность открывается искусством!
Народу сладостны злодейства темы,
Ты этим кормишься, и я, и все мы.
Ведь согласись, властитель, без обиды –
Мои стихи прочнее пирамиды,
И будут благодарные потомки
Обоих нас носить в своих котомках,
А кто там бил кого – совсем не важно
В Истории – стране бумажной.

Сцена вторая

Та же веранда, но более крупным ракурсом. Время ближе к вечеру. Поэт, разложив длинный свиток на ограждение веранды, ложе и далее на пол, сосредоточенно, строчку за строчкой что-то пишет, бормоча невнятно.

Тиран, держа в руке очередной бокал, явно в веселом настроении, наблюдает за Поэтом. Вокруг него стоит дюжина пустых бокалов. В отдалении служитель с кувшином.

Поэт, поднимая голову, в пространство:

...Свобода нам дана по воле свыше.
Не важно кто мы, что мы. Пашем. Пишем.
Одеты в тоги мы, иль в жалкие рубИща –
Свобода нам дана, как жизнь, как пища
Даётся птице в небесах рождённой,
Пред ней стою, коленопреклонённый,
Лишь ей пою мой мадригал священный...

Потеряв нить мысли, замолкает, продолжая отбивать ритм рукой и пером в руке.

Тиран, одним глотком доканчивая бокал и беря следующий:

Бла-бла-бла-бла... Мне так знакома сцена,
Что ты сейчас играешь предо мной.
Всё одинаково под Солнцем и Луной –
Одни стоят, уткнув в песок колена,
Другие, стоя, держат плеть в руке,
Но все построены, однако, на песке –
И власть, что бьёт, поскольку есть порядок,
И те кто бит. Не в этом ли отрада
И вдохновенье будущих свобод?
Власть на песке? – Свалить её и вот,
Всё станет враз навеки нерушимым...

...Свободы вечная смешная пантомима.
Вчерашний раб колена отряхнув,
Готов тотчас достать с небес Луну,
И к Солнцу вознестись, крылами трепеща,
Не изучив рецепт банального борща,
А крылья опалив (и это – непременно),
Провал свалить на контру и измену.

Ах, эти мне ... ре-во-лю-ци-о-неры,
Как мне смешны их глупые манеры,
Но, знаешь, всё равно, глупцы ли, эрудиты –
Их львы едят с отменным аппетитом...

Обводит рукой пространство вкруг себя и орла с облаками:

...Но нынче, друг мой, ты вполне свободен –
Ну покажи, на что теперь ты годен.

Поэт, очнувшись и как бы впервые увидев Тирана, с пафосом, махая рукой:

...Вы – злобные, бездушные бандиты!
Ваш пробил час, уже идут колонны,
Проснулся дух, доныне полусонный,
Мы отряхнём ваш прах с потёртой робы,
И спляшем джигу вам на крышке гроба,
Мы вас отыщем на земле и выше,
И Слово Истины вам на спине напишем...

Тиран, притворно отступая подальше от розошедшегося Поэта:

Вот-вот, могу я это \"Слово\" повторить.
В нём букв немного, где-то штуки три,
В одном из языков, тебе известных.
Но мне идея кажется прелестной –
Поймать врага и на спине злодея
Прожечь ругательство. Поэты! Лицедеи!

Я сам с врагами поступал примерно так же,
Не раз, не два. Вот помню, я однажды...

Прикрывает глаза и замолкает, погружаясь в приятные воспоминания.

Поэт, махнув рукой ещё несколько раз, снова углубляется в своё творчество.

Тиран, немного погодя:

Нет, дело не в свободе, дело – в счастье.
Богатство, власть – помощники отчасти,
Но, милый друг, поверь, такая скука
Взойдя наверх, в протянутые руки
Кидать куски хлебов, одежд и тел.
Никто из нас, тиранов не хотел,
Идя наверх по лестницам и трупам,
Стать идолом толпы, смешным и глупым.
По-своему, и мы хотим любви народной.
А он же – жизни сытой, но свободной,
Которой почему-то не бывает,
Когда друг друга каждый убивает,
За идеалы, реки, одеяла –
Причин убить, увы, дано немало,
И правд, увы, дано нам тоже много,
И все достойные, клянусь тебе, ей-богу...

Немного помолчав, продолжает с вдохновением:

Но, согласись, ведь это много проще,
Когда один лишь флаг толпа полощет,
Когда один за всех, и все за одного,
Муж – за жену, сын – за отца его,
Как было сказано про Слово, что в начале –
Сказавший Слово – тут же отвечает,
Поскольку Слово – требует ответа,
И вот для этого назначены Поэты.
Которые всегда толпятся рядом,
Взывая к душам, и храня порядок...

Речь его постепенно замедляется и затихает.

Сцена третья

Поэт, дописав до края свитка, задумчиво глядит на написанное, не зная что делать дальше. Тиран мирно сопит на своём ложе, подложив под голову начало длинного свитка.

Поэт:

Эй ты, проснись, отдай мои тирады,
Мне их смотать скорее в свиток надо,
Я написал сто метров гекзаметром,
И буду Главным Гением и Мэтром
А ты, бездарный и тупой бездельник,
Лишь пьёшь со вторника по понедельник,
Да, впрочем что с тебя, тирана взять.
Опять уснул, и выпил всё опять,
Предав меня безвинного, опале.

Эй, где вы там, лентяи, все пропали!

Взгляд Поэта падает на тогу Тирана. Глаза его загораются:

А если совершить переворот?
Ведь этого никто не разберёт!
Скорее поменяю цвет одежды,
И это справедливо. Пусть невежды
Найдут, что самовластие Поэта,
Взнесёт их к справедливости и свету!

Быстро переодевается сам и переодевает спящего Тирана, затем ложится в любимой позе Тирана на своё ложе и берёт в руку пустой бокал.

Входит служитель с полным кувшином вина.

Поэт, голосом Тирана, постепенно поднимаясь, увеличиваясь в размерах и охватывая собой всё освещенное пространство сцены:

Ах глупые, несносные канальи,
Не знающие даже рифм банальных,
Всем вам пора отведать палки,
И плахи вам, мерзавцам, мне не жалко.
Ах, как бы славно в интерьере плахи,
Смотрелись ваши пестрые рубахи,
Какое б получилось биенале...
Как все меня вы, черти, доканали.

Налейте же скорее тару эту
И всыпьте розог этому... Поэту!
Мерзавец размечтался о свободе –
Спит на работе, рабское отродье.
Я научу его работать, как Пегас...

...Тут занавес пошёл, и свет погас.
Кто там тиран, кто раб, а кто – поэт?
Лишь ночь, Луна и серебристый свет
Всё покрывая льётся сверху вниз,
И облак в свете призрачном повис...