#

На семи холмах заповедный лес
Во снегах утоп, в белых снах увяз.
Стерегут его не колдун, не бес —
Колотун — бодун да со страху пляс.

На семи ветрах холм и дом на нём.
Зябко в доме том и тревожно так,
Что холодный тон не согреть огнём
Отболевших лет, жарко прожитых.

В доме жил старик сотни лет назад.
Он лежит в гробу изо льда. Глазурь
На устах его. Муть стекла в глазах, —
Вся лазурь стекла по ходам в носу.

##
А в другом краю, где тепло и газ,
Где вино и джаз, проживала Дрю.
Не ходить в тот лес — ей читал наказ
Пожилой балбес, проповедник Люк.

Он лежал без брюк на семи костях,
Головой вращал, точно тот Кащей,
Грубо лапал Дрю и смолил косяк:
— Не ищи тот лес, никогда. ваще!

Только Дрю была на уме себе —
Птица гордая, жуууть упорная.
И пока тот Люк дурням в уши пел,
Убежала в лес тропкой горною.

Дело спорилось, да не сразу вдруг,
Довелось хлебнуть горя горького,
Победить беду силой слабых рук,
Утолить печаль лунной долькою.

Лес измучил Дрю до седых волос,
Истрепал в труху нервы тонкие.
Из друзей — один тугоухий Лось,
Инвалид с одной перепонкою.

На спине Лося не уйдёшь в галоп, —
Буреломами, злыми чащами
Шли трясинами голубых болот —
Вот где дружба-то настоящая!

И ни Лешего, хоть и пьяного,
Ни Кикиморы, пусть и сволочи —
Только снег да тишь окаянная,
Да безумие жуткой полночи.

###
Вот уж съеден Лось, а финала нет.
Завывает Дрю как заправский волк,
В небеса скулит, где парад планет.

И однажды вдруг — от Луны кивок.

На поляне дом, а внутри — мужик
В хрустале лежит заколдованный!
Поцелуй в уста — изо всей души,
Изо всех пружин переломанных.

Отступили вмиг, разом херь и мор,
Оплыла глазурь, налились глаза.
— Здравствуй, крошка Дрю!
— Здравствуй, Бэрримор! —
Ни словами спеть, ни пером сказать
О брильянтах чувств, что посыпали,
Об алмазах слёз в грудь косматую.

Жили счастливо, долго, сыто ли —
Мне не ведомо, не подсматривал.