Помню, говорили о Ленине, и Цуриков вдруг сказал:
– Бывает, вид у человека похабный,а елда –
здоровая. Типа отдельной колбасы.
(Довлатов, «Зона»)

А еще бывает такое: привяжется какая-нибудь мелодия, и хоть на стенку лезь – не отпускает. Ко мне вот привязалась, причем ни с того ни с сего, песня «Как соловей о розе». Музыка Тихона Хренникова, слова Павла Антокольского. Написана для спектакля «Много шума из ничего» (Вильям наш Шекспир) в постановке театра им. Вахтангова.
Исполнений этого произведения – великое множество. У меня в мозгу звучит Муслим Магомаев. Мелодия очень красивая, оркестровка – изумительная, особенно такты между катренами (куплетами), голос певца – поистине волшебный. Слова... об этом чуть позже.


1. Хренников. Весьма противоречивая фигура. Таланта не отнять. Ученик Михаила Гнесина, Виссариона Шебалина, Генриха Нейгауза. Окончил Московскую консерваторию в 1936 году, причем получил по композиции не «отлично», а «хорошо» – на этом настоял Прокофьев.
В том же 1936-м принял участие в «дискуссии» на тему «Сумбур вместо музыки». Никакой дискуссии на самом деле не получилось, Шостаковича осудили за оперу «Леди Макбет Мценского уезда», а затем за балет «Светлый ручей». Досталось и Прокофьеву, и не только ему. Хренников, конечно, был в числе осуждающих.
В 1948 году он (считается, что по прямому распоряжению Сталина) возглавил Союз композиторов СССР. То был год «борьбы с формализмом»: разгромной критике с самого высшего уровня (ЦК ВКП(б)) подверглись Мурадели (его опера «Великая дружба» явилась непосредственным поводом для кампании), Прокофьев, Шостакович, Хачатурян, Шебалин, Мясковский и ряд других. Естественно, Хренников проводил линию партии.
В 1979 году он обрушился на группу композиторов, названную впоследствии «хренниковской семёркой». Сочинения всех семерых попали под запрет на исполнение в СССР.
Вместе с тем, именно по просьбе Хренникова постановление 1948 года было отменено – фактически Хрущев согласился реабилитировать композиторов-«формалистов». По инициативе опять же Хренникова в СССР был приглашен (в 1962-м) Стравинский, считавшийся прежде совершенно антинародным композитором. И не кто иной, как Хренников, дал «зеленый свет» в большую музыку таким ныне звездам, как Гергиев, Репин, Кисин и др.
В общем, повторю, фигура противоречивая – как и сама эпоха.
А мелодист – превосходный, и «Как соловей о розе» (возвращаюсь к изначальной теме) – яркое тому подтверждение.

2. Антокольский. Крупный поэт, безусловно. А еще – дружил с Мариной Цветаевой, был учителем Беллы Ахмадулиной. Был обласкан (Сталинская премия), а затем подвергся травле как «безродный космополит», уволен отовсюду, но потом (после смерти Сталина) реабилитирован. Ярослав Смеляков посвятил Антокольскому замечательное стихотворение:

Сам я знаю, что горечь
есть в улыбке моей.
Здравствуй, Павел Григорьич,
древнерусский еврей.

Вот и встретились снова
утром зимнего дня, -
в нашей клубной столовой
ты окликнул меня.

Вас за столиком двое:
весела и бледна,
сидя рядом с тобою,
быстро курит жена.

Эти бабы России
возле нас, там и тут,
службу, как часовые
не сменяясь, несут.

Не от шалого счастья,
не от глупых услад,
а от бед и напастей
нас они хоронят.

Много вёрст я промерил,
много выложил сил,
а в твоих подмастерьях
никогда не ходил.

Но в жестоком движенье,
не сдаваясь судьбе,
я хранил уваженье
и пристрастье к тебе.

Средь болот ненадежных
и незыблемых скал
неприютно и нежно
я тебя вспоминал.

Средь приветствий и тушей
и тебе, может быть,
было детскую душу
нелегко сохранить.

Но она не пропала,
не осталась одна,
а как дёрнем по малой –
сквозь сорочку видна.

Вся она повторила
наше время и век,
золотой и постылый.
Здравствуй, дядька наш милый,
дорогой человек.

3. «Как соловей о розе»
Что-то отвлекся я... Но, может, и не зря отвлекся. Потому что музыка песни – прелестна, исполнение – завораживающее, а вот слова... не понимаю. Ведь это САМ Антокольский! Однако же:

Как соловей о розе
Поет в ночном саду,
Я говорил вам в прозе,
На песню перейду.

Вам песня посвящается
И вы смелей ответьте,
Ведь песнею кончается
Всё лучшее на свете.

Звезда моя! Краса моя,
С которой я обвенчан,
Ты лучшая, ты самая
Любимая из женщин!

Ну, первый катрен еще ладно... Правда, в нем есть неопределенность: лирический герой то ли рассказывал любимой о том, как соловей поет о розе, то ли сам был подобен этому соловью. В обоих вариантах не очень ясно, зачем применять прозу. А далее, в следующих катренах, образов соловья и розы вовсе нет. Странно.
Начало второго катрена вопросов не вызывает, а вот его окончание совершенно нелогично. Для чего лиргерой поет и просит свою избранницу ответить? Для того, чтобы «всё лучшее на свете» закончилось? Я бы не озадачивался, если б написано было: «Ведь песней начинается...» Но у Антокольского оно почему-то кончается.
В третьем катрене аналогично: начало понятное, но затем... Что это лиргерой вдруг переходит со своим адресатом на «ты»? Потому ли, что к этому катрену обвенчался с ней? Неубедительно... А местоимение «вы» ничуть не ухудшило бы фразу: «Вы лучшая, вы самая...»
И, отдельно, самая последняя строка, в ней – «из женщин». Самая любимая из женщин... Простите, а из кого еще?! Спору нет, здесь рифмы хороши: краса моя/самая, обвенчан/женщин (последнюю Антокольский применяет не впервые, она мелькает у него еще где-то). Но все-таки – из кого, как не из женщин, может быть самая любимая? Да и эпитет «самая» – он тоже вызывает недоумение. Что, есть и другие любимые женщины, просто они не «самые»?

Такие дела. Написал вот всё это, как бы выплеснул – а оно звучит и звучит. В мозгу. Даже, вернее, в мозгах, ибо, кажется, в спинном тоже...