Я не знаю, почему заговорил с ней, почему она ответила. Просто всё так совпало... сложилось... эдакая «картина» по Джеку Лондону. Или кто там эту историю написал? Ну, помните же историю об индейце, которому белый путешественник объяснял, что такое картина?

Они на привале сидели, кажется, и белый рассказывал о своём доме, что, мол, там есть то, сё, пятое, десятое... и картины. Индеец спросил, что такое картина, а белый принялся объяснять, что это фрагмент жизни, без начала и конца. Когда не знаешь предысторию, не знаешь, что будет потом, но видишь именно момент. Игроки в карты. Один бросает карты на стол с надменным лицом, второй в отчаянии схватился за голову. Мы не знаем, на что они играли, не знаем, что будет дальше, но видим, что один проиграл, второй выиграл и вольны сами додумать, что свело их за карточным столом, сколько было проиграно и что будет дальше.

А индеец рассказал в ответ историю о том, как работал зимой в салуне, и однажды туда ворвалась испуганная молодая пара. Парень с девушкой выпили по шоту виски, чтобы согреться, заплатили трактирщику за свежих лошадей и вышли в ночь. А спустя время в салун зашли несколько мужчин, спросивших, была ли здесь молодая пара и, получив утвердительный ответ, тоже вышли в ночь. И вот, индеец спрашивает у белого: это была картина?

В общем, был обычный декабрьский вечер. Один из тех вечеров, в которые мы собирались у Тихого в гараже, раскинуть партию в покер. Хотя, это мы называли игру покером, а на самом деле, черт ее разберет как она называется. Но не покер — это точно. В покере правила совсем другие.
Но не в покере дело. Я возвращался домой и думал о том, как меня достало нынешнее положение, о том, что нужно найти работу поприличнее, да и вообще, пора перебираться от родителей на квартиру, как вдруг пошел снег. Большие белые хлопья, кружась, опускались на землю, падали мне на волосы, на лицо, воротник куртки...

Я люблю снег. Особенно когда нет ветра и каждая снежинка, словно танцовщица, выписывает пируэты по пути с неба на землю. Невозможно куда-то торопиться, когда снежинки провоцируют тебя не спешить. Я сбавил шаг. И поэтому опоздал на последний автобус. В тот момент, когда я вышел из-за угла, автобус, громко чихнув несколько раз, отчалил от остановки. Я мог бы догнать его, свистнуть... Но так не хотелось портить зарождающееся внутри ощущение равновесия.
И я пошел по снежному покрывалу, думая о том, что завтра эта девственно чистая красота покроется шрамами от автомобильных колёс и людских подошв, а никто даже не задумается об этом.

Шёл, шёл... а потом увидел ее.

Она, так же как и я, никуда не спешила. Просто шла и мяла в руке снежок.
Я чуть прибавил шаг, и, поравнявшись с ней, поздоровался:
— Привет! — сказал я.
— Привет, — ответила она. Так тихо, что я скорее догадался, чем услышал.
— А я на автобус опоздал, — сообщил я, сам не знаю, зачем.
Она не ответила. Просто шла и продолжала мять в руке снежный шарик, который уже подтаял, набрался водой и, я больше чем уверен, жёг ей руки.
Когда очередной фонарь бросил на нас апельсиново-желтое пятно света, я увидел, что она плачет. Тушь оставляла грязно-серые дорожки на ее щеках, но они, эти дорожки, ничуть не портили ее красоты. Наоборот, добавляли что-то сказочное в образ, который тогда отложился в моей памяти.
Мы шли так несколько минут. Я молчал, а она мяла в руке снежок. И мне почему-то подумалось, что снежный комочек напитывается не только водой, но и её душевной болью, с которой девчонка почему-то не готова расстаться.

Потом, мне нужно было поворачивать.

— Ну, мне направо, — сказал я. — Пока?
— Пока, — так же тихо ответила она.
И я пошел домой, а она пошла дальше.
До сих пор не знаю, зачем заговорил с ней тогда.

Прошел год. Может даже день в день. И я снова возвращался домой после очередной партии в черт-его-знает-что, которое мы называли покером.

Как много может измениться за год. Длинный женился, и если и задерживался у Тихого на квартире, то до редко и ненадолго. Тихий продал свой драндулет, Юпи восстановился в институте после академического отпуска. Мистер Сразу, получивший такое прозвище за аналогичное слово-паразит, применяемое к месту и не к месту, переехал. Я нашел адекватную работу и съехал, наконец, на съёмную квартиру.

Снежная корка хрустела под ногами, пытаясь сопротивляться тяжести тела, но все же с хрустом ломалась. А под этой коркой был мягкий, рыхлый снег. И ощущая нечто, объединяющее меня с этим снежным покровом, я прошел мимо стоянки такси, ставшего привычным за последних несколько месяцев.

Я шел и думал о том, что спешить-то особо и некуда... Пустая квартира, окна которой не загорятся, пока я не войду, не стоила того, чтобы торопиться. Я думал о том, что внутреннюю пустоту не победить самому, и о том, что её нельзя победить с помощью кого попало.
Навстречу шла пара. Парень что-то оживленно рассказывал, девушка смеялась. Я поднял головы и понял, что знаю ее. Это она когда-то, давно, казалось, в прошлой жизни, шла по темной улице сквозь грязно-оранжевые пятна фонарей и мяла в руке снежок.
— Привет — сказала она, проходя мимо.
— Привет, — ответил я, заворожено замедлив шаг.
И всё.

Они пошли дальше, а во мне в один миг, словно фейерверк, вспыхнуло ощущение бессмысленного счастья. И не понимая до конца, зачем мне это, обдирая пальцы о ледяную корку, я зачерпнул ладонью горсть снега, слепил из него снежок и швырнул его в темноту ночного неба.