Пью, смакую, читаю арабику.
Послевкусием на языке —
Нечто очень красивое в крапинку
Ржи, настоянной на коньяке.

Иероглифы, бремя узорово,
Клиноживопись, шизостряпня.
Если залпом и сразу, то здорово.
Если медленно, с чувством — херня.

Водоёма прозрачное олово.
Сотни зенок, моргнувших у дна.
Журавлями проветрила голову
Утонувшая в полночь Луна.

Из потёмок пролезло осклизлое
Тускло-рыжее тулово дня.
Что-то грохнуло там, за кулисами —
То, чего ни поднять, ни понять.

Отвалилось, отсохнув, да падая,
Зацепилось за холст вороньём —
Будет нынче достойной наградою
За негромкое буйство моё.

Грёзы сшили немые оракулы,
Срок скостили слепые волхвы.
Дней остатки притворно оплакали
Непорочные девы, ох, вы...

Остаётся отхлёбывать чёрное,
Ароматное варево, жечь
Кожу губ, любоваться на чётную
Гамму стёкол в цветном витраже.

Кто-то был в том узоре...
А надо ли
знать мне это лицо?
Не затем
Эти звёзды роскошные падали,
Обрываясь с берёз в темноте!