Утренний маршрут

В 9-02 на платформе Очаково я сел в первый вагон изящной «Иволги», и, спустя шестнадцать минут, как обычно, ступил на платформу «Москва-Сити». Прошел гулким стеклянным коридором (за бортом американизированные виды космических небоскребов) на бодро урчащий эскалатор, который доставил меня до зеленоглазых турникетов. Прошел еще ряд турникетов с глазами того же цвета, влился в кипящее толпоголовое метро, незаметно доплыл до конечной станции «Александровский сад».

Здесь суетный подземный перекресток с выходом либо к согбенному Федору Михайловичу, либо к собственно Александровскому саду, либо к Дому Пашкова, а я – на Моховую, мимо упивающегося торжественностью «Националя», мимо замкнутой в себе Государственной Думы, оставляя позади альянс театров (один из которых все-таки обозначил себя на фасаде как «Малый театр», а второй, ничего, кроме лошадей, на крышу не взгромоздил, ибо «Большой» не обязан представляться).

Далее – Детский Мир (второе издание, масштабная реконструкция 2015 года), Большая Лубянка с профилем худощавого Феликса на скромном двухэтажном особнячке, Сретенский переулок, Милютинский переулок, Бобров переулок, разгульная Мясницкая с Почтамтом в реставрационном полотне, Тургеневская площадь, поворот на внешнюю сторону Чистопрудного бульвара, встреча-расставание с мемориальной доской Надежде Крупской (дом номер 6), пересечение Архангельского переулка, мягко ответвившегося вправо, двенадцать метров вперед, и – вот тут.

Тут мы приготовимся к внезапному, а я переведу дух. Поскольку в тот момент время было непрерывно, пространство едино и готовиться к внезапному не было ни причин, ни возможности. А вот поди ж – тут буквально из-под ног, справа, из-за угла опрятного желто-белого флигеля восемнадцатого века, что в ансамбле Усадьбы Дурасовой (мини-парк, булыжные дорожки, белые колонны и изящная крыша), так вот буквально справа-снизу, оставляя легкий вибрирующий след, присущий реактивным самолетам, влетел в бытие заяц.

Подробности

Это был крупный русак, желто-палево-рыжий с потертостями на боку, его громадный глаз, как глаз Пастернака, (тут уместно вспомнить цитату Ахматовой и цитату самого Пастернака, но времени нет – заяц летит) оперативно оценивал обстановку. Заяц летел как скаковая лошадь и гончая, слитые в одной стремительной фигуре, его длинные лепесткообразные уши, лопастями закрепленные на крупной голове, чутко корректировали тангаж и угол атаки, а траектория полета была мгновенной и абсолютной. Заяц знал параболу назубок, крутой набор линии с приближением к вершине симметричной кривой сопровождался сбалансированным торможением, при этом заячьи тормоза отчаянно неслышно визжали на перегибе параболы, спринтер дважды пересек трамвайные пути, ловко уклонился от чугунной ограды Чистопрудного бульвара, послав мощную ударную волну памятнику Грибоедову (тончайший след на запыленной бронзе лезвием прочертил по фигурам постамента), дважды же пролетел по пустынной проезжей части и, упруго вытягивая идеально сконструированный маршрут, обрел безошибочный финал за углом, в Архангельском переулке, и скорее всего, аннигилировал, ударившись в стену флигеля.

Время чихнуло, движок столетий бесшумно затарахтел в прежнем режиме, и я понял, что забег длился менее секунды. Такой мощный поток энергии не мог не сопровождаться выбросом отработанного топлива (теория Мещерского для полета ракет) и я завороженно проследовал по траектории ушастого болида, ожидая найти аккуратные заячьи шарики в качестве свидетельства неожиданного вторжения. Но – нет. Ни теоретических, ни экскрементальных следов на блестящих рельсах и узкой пыльной мостовой не было. Архангельский переулок был пуст. Даже осыпавшейся штукатурки рядом с флигелем не нашлось.

Мой путь длился до Покровских ворот, затем – налево, в сторону Земляного Вала, вынырнув из- под которого благодаря услугам подземного перехода, перетекал в Старую Басманную - слева оставалась Усадьба Голицына (на входной арке ниже: «Сад им. Н. Баумана» - логично) – до Бауманской улицы (бывший Девкин переулок, логика переименования неумолима), а дальше – через двести метров – мой офис.

Я позвонил Францускому самагонщику и внятно, не упуская деталей, изложил события этого февральского дня. Ответ был неоригинален:
- У него цилиндра не было?
- Ну, во-первых, цилиндр – он же шляпа - был у Полоумного Шляпника, а во-вторых, в компании этого Шляпника был именно Мартовский Заяц. А сегодня только двенадцатое февраля. И, кстати, поговори с Полоумным Шляпником сам про этого Зайца-с-Чистопрудного бульвара. Вы все-таки с Шляпником в одной семантической категории. Так сказать, коллеги.
- Стоп-стоп-стоп! – неожиданно к диалогу подключился виртуальный Заяц-с-Чистопрудного бульвара. – а как же Николай Алексеевич?
- Какой Николай Алексеевич? – удивился Француский самагонщик.
- Мазай! – гордо ответил Заяц-с-Чистопрудного бульвара, раздвинул шторки заячьей губы и важно цыкнул двумя передними зубами.
- Николай Алексеевич Мазай? – тупо переспросил я.
- ДЕД МАЗАЙ!!! – истошно, на высокой ноте проорал Заяц-с-Чистопрудного бульвара и от перенапряжения его виртуальный чеширский образ растаял.
- А! – догнал я, - ну хотя Чистые пруды и рядом, но спасать зайцев от весеннего половодья явно не сезон.
- Тогда что? – сухо подвел итог Француский самагонщик.
Мы задумались.

А на самом деле

В этот день, еще затемно, когда электрички не ходят, из серого дома с колоннами по адресу Остоженка, 37, вышел Иван Сергеевич Тургенев. Одет он был в желтоватый нанковый кафтан немецкого покроя, подпоясан кушаком, в синих шароварах и шапке со смушками. На ногах – болотные сапоги. В руках двуствольное ружье системы Лефоше. Рядом – вьется, прыгая от нетерпения любимая борзая Диана.

- Ну что, Герасим? Пойдешь со мной на охоту? —звучно спросил Иван Сергеевич громадного молчаливого мужика, стоявшего посреди двора, и указал на ружье.
Герасим, будучи одно роста с барином, внимательно посмотрел Ивану Сергеевичу прямо в глаза.
- На охоту, говорю, пойдем! На зайцев! И Муму возьмем с собой! -громко по слогам проговорил Тургенев, указывая на маленькую черно-белую собачонку, едва успевавшую уворачиваться от прыжков Дианы.

Герасим покачал головой и, нечленораздельно промычав, указал пудовым кулаком в сторону Крымского моста – мол нам туда, дела, срочно мол. В окне с кружевными занавесками мелькнуло властное лицо барыни Варвары Петровны.

- Ну, как знаешь! – Тургенев рывком закинул ружье за спину и широко зашагал прочь от дома, оставляя позади памятник И.С. Тургеневу, Тургеневский сквер, минуя справа Зачатьевский монастырь, в сторону метро «Кропоткинская». Диана кружилась и прыгала по безлюдной Остоженке, заливаясь радостным лаем.

… Когда позади остались Храм Христа Спасителя и Музей им. А.С. Пушкина, Иван Сергеевич с Дианой свернули на Ленивку, вышли на Кремлевскую набережную, прошли два светофора на перекрестке около Большого Каменного моста, потом незаметно проследовали вдоль Кремлевской стены от Водовзводной башни до Боровицкой и там, только им известным путем бесшумно проникли в Александровский сад. Первого русака Диана подняла буквально в двух шагах от Оружейной башни. До Чистопрудного бульвара оставалось менее трех километров…

Варианты

- Хорошо, - сказал Француский самагонщик. А как насчет Михаила Афанасьевича? Ведь тоже пруды – даром что Патриаршие?
- А никак, - ответил я. У Булгакова, конечно, все близко. Но – все-таки кот. Который Бегемот. Заяц рядом не стоял. Возражения не принимаются. И, кстати, ты поговорил с Полоумным Шляпником?

Новости

1) Сайт 360.ru сообщает: «В центре Москвы заметили дикого зайца. Животное несколько дней бегает на территории жилого комплекса «Сердце столицы», сообщила «360» жительница дома Екатерина».
2) На сайте mos.ru: «За два года в леса Троицкого и Новомосковского округов выпустили 360 диких зайцев. Восстановлением популяций зайца-беляка и зайца-русака занимаются специалисты столичного Департамента природопользования и охраны окружающей среды. Специалисты напоминают, что охота в Москве строго запрещена, в том числе в ТиНАО».

Француский самагонщик позвонил мне вечером в пятницу:
- Ну что, может все-таки написать Ивану Сергеевичу? Для разъяснения, так сказать, ситуации?
- Не надо ничего писать и не надо никому звонить. Хватит мне и одного классика.
- Какого это одного?
- Пожалуйста, не тупи.