Едва в сине-чёрный оденется город,
фонарь одноглазый взгрустнёт у киоска,
появится тень — это призрачный Зорро,
и следом за ним гужевая повозка.

А звёзды, как иней, рисуют узоры —
четыре штриха и готовы наброски.
Хранит весь покой наш таинственный Зорро,
его бережёт гужевая повозка.

Мне слышится стук сквозь чернильные ночи,
и ржанье коня по шоссе и проспектам.
У Бога в руках мы всегда тамагочи
и каждый с изъяном, пороком, дефектом.

Мы вновь на распутье, опять перекрёсток:
налево тупик, путь направо без лоска,
вперёд, как всегда, путь ухабист и жёсток,
а сзади бежит гужевая повозка.

Мы выйдем в простор, там где нет семафора,
как символ любви там под небом берёзка,
нас под руки держит таинственный Зорро,
а с тыла хранит гужевая повозка.

Но город проснётся, потребует Оскар,
за ночь что была, чуть прочнее фарфора,
и канет в ноктюрн весь таинственный Зорро,
останется лишь гужевая повозка.