Первые годы становления независимой Украины были необычайно схожи с эпохой НЭП. Поднимающаяся с колен экономика требовала миллионы киловатт электроэнергии. Ильич явил молодой стране советов план ГОЭЛРО, а самым незалежным землянам из-за хронических проблем на Чернобыльской АЭС пришлось столкнуться с веерными отключениями электричества. Горящая лампочка в квартире стала семейным праздником, автономная подстанция – атрибутом состоятельного украинца. Свечи на Привозе раскупались с космической скоростью, керосинки выползли из пыльных чуланов и вновь заняли почетное место на столах горожан.
Каждый будний день с 14 до 19 часов ток обходил Среднефонтанскую стороной, освещая Сахалинчик и Вузовский. Под тусклым мерцанием свечи я безуспешно пытался выполнять домашние задания по украинскому языку, постоянно удивляясь – зачем одновременно в алфавите буквы Г и Ґ? Глаза быстро уставали, корпеть над пидметами и прысудками не получалось. Серым и ветреным ноябрьским днем я зашвырнул учебник украинского в самый дальний угол и вместе с соседом Женькой отправился на поиски приключений.
Приморский район утонул в сумерках, лишь фары заполонивших портовые города праворульных японцев рассекали кромешную тьму. Леденящий морской ветер пробирал до костей, находиться на улице без движения не представлялось возможным. Чтоб хоть как-то согреться, мы с Женькой принялись обстреливать щебнем окна строящейся неподалеку девятиэтажки. Из-за проблем с финансированием внутренняя отделка дома остановилась. Музыка бьющегося стекла до поры до времени никого не смущала.
-Сорванцы, вы чего тут шалите? Заняться больше не чем? – хриплый старческий голос прозвучал где-то рядом.
Я в недоумении осмотрелся по сторонам и никого не увидел.
- А вы собственно кто? – крикнул Женька.
- Вошь в манто! – ответило привидение панельного склепа.
Мы переглянулись – поиграем в Ghostbusters? Страх видно делал за нас уроки, я гаркнул призраку:
-Выходи, кто бы ты ни был, мы тогда перестанем хулиганить.
Через минуту из подъезда недоделанного жилища вышел мужичок в потрепанной спецовке, дырявоколенными штанами «курткобэйнстайл» и юфтевых сапогах с высокими голенищами. Эффект трехнедельной небритости вместе с отсутствием передних зубов выдавал в незнакомце бомжа.
-А вы кто? – Женька спросил в лоб чужака
-Сторож местный, Геннадич, охраняю долгострой.
Мы сначала засомневались в словах Геннадича, но старец быстро развеял сомнения.
-А где ваша сторожка? – бдительно спросил я, - Уж сильно вы на обычного бездомного смахиваете, мы в случае чего немедленно сообщим о вас в милицию!
-Не бойтесь ребятки, вон моя сторожка, - произнес Геннадич и указал в сторону фургончика без колес, - Коль решили навестить беднягу, то заходите в гости, угощу, чем нынче богат.
Мы пошли за Геннадичем, сторож отворил дверь фургона и впустил юных гостей.
Пенёк оплывшей свечи одиноко горел на столе из необструганных досок. Стенки фургона, оклеенные выцветшими плакатами C.C.Catch и Alphaville, смотрелись удручающе. Скамеек возле стола не было, мы уселись на пластмассовые ящики для стеклотары и принялись слушать Геннадича:
-Вот такая у меня теперь каюта, - с горечью произнес сторож. Костер во дворе вместо камбуза, покосившийся забор взамен гальюна.
-А вы раньше плавали? – поинтересовался я.
- Четверть века сновал по миру на всяких посудинах. А нынче обычный бомж.
Женька, всегда отличавшийся бесцеремонностью и отсутствием такта, спросил сторожа:
-А как вы стали бомжем?
Геннадич выдержал паузу и вымолвил:
-По собственному желанию…
-Это как?
Скупая мужская слеза пересекла щеку Геннадича. Постаревший морской волк с отрешенным взглядом начал грустный монолог:
-Жизнь пройти – не поле перейти. Вся океаны покорил, но одна единственная ошибка перечеркнула мою судьбу. Разбираться в людях – великая наука. Её не преподают в университетах и аспирантурах - её преподаёт сама жизнь. Я сам хлопец простой, из сельских. После десятилетки в Гайсине поступил в мореходное училище, нормативы на «отлично» сдал. Учёба давалась легко. Когда ты молодой, статный, да еще и в бескозырке с эмблемой ОМУРП, то все бабы твои. Выскочить замуж за моряка всегда было престижно у блядской половины одесского человечества. Утюжил клешем тротуары, бульвар Французский был в цвету, остались только мемуары, увы, влюбился я не в ту.
Геннадич хлебнул чифиря из эмалированной кружки, закурил «Родопи» и продолжил:
- Охомутала меня местная шалава, затащила чуть ли не волоком под венец. Я наивный был, в любовь верил, в преданность, в высокие духовные идеалы советской женщины.
Сюзанна ведь студентка педагогического института, дочь известных офтальмологов. Дома редко бывал, пару месяцев в году, все в рейсах. Вскоре дочка родилась, Анечкой назвали. Я в дите души не чаял, скучал по ней страшно. Все лучшее в семью тащил. Жинке шевиот на костюм в Бристоле покупал, золотые серьги эксклюзивной работы в Константинополе на базаре выменивал, косметику французскую чемоданами привозил. Двадцать лет пролетели как один день. Гигантский атомный ледокол под названием «СССР» сел на мель и оказались мы на несчастной шлюпке «Украина». Ушел весной 1993го в рейс еще под флагом Черноморского Морского Пароходства. Швартуемся в Генуе – арест судна. Новые владельцы велели русскоязычным членам экипажа валить восвояси. ЧМП развалилось, на бывших одесских судах взвились греческие и панамские стяги. Вернулся домой раньше срока, открываю хату и прям с порога дар речи теряю. Сюзанна на нашем семейном ложе, где мы Анечку зачали, с двумя молодчиками совокупляется. От ярости шваркнул дверью так, что она с петель слетела. Ебак выкинул за шиворот, змеюку розгами наградил. Сюзанка быстро сняла побои и ментам заяву накатала. Выяснилось, что квартира уже на неё оформлена, прихватизация ебись она в рот. Столько лет пахал как проклятый, а в ответ такое западло. Лучше под открытым небом жить, чем с блядью под одной крышей. Дочка замуж вышла, в Киеве живет, неудобно было проситься. Кому нужен сорокашестилетний безработный без гроша за душой? Вот и двинул в бомжи по собственному желанию.
Геннадич курил сигареты одну за другой, изливая горе:
-Забрал манатки из дома и побрел куда шнифты глядят. Уселся на склонах в Отраде под гаревым полем, достал лезвие, закрыл глаза и думаю «Нахуй эти мучения! Полоснул разок по венам и отдыхай себе Геннадич на веки веков!». Рука не поднялась, видно есть какая-то скрытая жажда жизни, что дёргает в нужный момент за стоп-кран. Околачивался пару недель по помойкам, питался, чем попало. Мир не без добрых людей. Устроили сначала грузчиком на Староконный рынок, потом здесь работу с ночлегом дали. Живу себе потихонечку.
Сторож приободрился.
-Вы ребята не думайте обо мне чего плохого. Я раз в две недели хожу стирать одежду и мыться к знакомым на Слепнёва, они мне поношенные вещи и стоптанную обувь отдают.
Геннадич неуверенно улыбнулся. Изобилующее морщинами лицо впервые озарилось надеждой.
Мы неспешно вышли на улицу. Восторженные возгласы всколыхнули район – свет дали! Десятки люстр, торшеров и бра зажглись в соседских окнах.
-Нам пора домой, Пифагор зовет, - сказал я на прощание.
-Семь футов под килем! – пожелал Геннадич
***
После случайного знакомства я всегда приветствовал Геннадича, расспрашивал о текущих заботах, отдавал ненужный хлам из гаража. Украина оправилась от последствий дефолта, отделочные работы на объекте продолжились. Геннадич из стармеха переквалифицировался в маляры. Сроки сдачи поджимали, всё на стройке делалось впопыхах. Небрежно оставленный оголенный провод, слегка подвыпивший Геннадич, нарушение правил техники безопасности, нелепая смерть. Отставной мореман месяц не дожил до полтинника.
Веерные отключения электричества давно прекратились. Лишь изредка аварии на трансформаторных подстанциях временно погружают во тьму одесские квартиры. В такие моменты я зажигаю свечу и вспоминаю смутное время малиновых пиджаков. Геннадича уже давно нет в живых, никто не хочет поделиться со мной наболевшим. Я растворяюсь в сумрачной тишине, становясь собственной тенью…