Мухи. Бухие. Белые и проворные. Весна-красна валяется на мостовой. Ленится. Постовой, матерясь, натягивает форменную фуражку на уши. Холодно. Синяя хрень, расправив крылья, тщетно бьется в моё закрытое окно. Нагой снег негой срывается с крыш, кружит над городом и устаёт на ветках сливы.
…да так там и остался. Заснул. Проснулся маленькими белыми цветами. Цветы пахнут предстоящим летом и ревностью моей плюшевой. Ты обещала поехать со мной на острова. Только я, ты, ямайский ром да море. Ну и разве что ещё песок на зубах. И в заднице. Какая в жопу романтика без песка в жопе?
Ты забыла об этом раньше, чем я нашёл пару чистых слов для того, чтобы... впрочем, теперь это не важно. Алычовый цвет – особая статья дохода. Неразменная монета. Жаль только, не постоянная. Как ты. Но тут всё вполне объяснимо. Просто меня достойна та, которой достоин я.
Сейчас бы в Парамарибо. Забуриться на пляж и париться там под ритмичным солнцем в стиле латино. В обществе доступных женщин. Чем страшнее, тем лучше. Напиваться там каждый вечер местным самогоном. В хлам. И, перелопатив всю ночь на Ивана Купала в поисках бесполезного ведьминого цветка, не париться твоим отсутствием. Но пипа суринамская старательно наступает на глотку и душит. Душит. Душит! Жарко. Жалко только, что жара эта не в кошельке. Да и кошелька-то нет.
Сочельник в сотый раз переспрашивает, что такое Лиго? Не добившись ответа, выпадает в осадок. В бутылке ординарного портвейна «Таврический» ему тесно, но одиноко. Бутылка косит стеклянным глазом. Подмигивает. Издевается. Зараза. Одна радость в этой жизни – её я могу познать. В отличие от твоей солёной улыбки.
Открываю. Наливаю. Познаю. Поздно. Вино стало уксусом. Даром что напиток солнца. Не всё, что забыто под диваном двадцать лет тому, приятно на вкус.
Иду в магазин. Водка-слеза. Ржаной хлеб. Пачка недорогих сигарет.
«Водка не портится. Ни в бутылке, ни в тебе. Никогда не пей вина», - сказал мне как-то БГ – заведующий складом готовой продукции винзавода «Массандра». Не пей вина, Гертруда…
Пытка номер два. Или попытка. Что в лоб, что по лбу. Открываю. Наливаю. Познаю. Прав оказался завскладом. Ой, прав. Мудрый человек.
Стол. Водка. Сигареты. Хлеб забыт. Интернет. Литпортал каких-то эстетствующих ублюдков и поэтов-алкоголиков. Буковки. Да ну их в топку паровоза. Того самого, воспетого босоногим богоотступником. Что отымел Анну прямо на шпалах своего классического романа.
Не. Книжки-шпалы на хуй. А вот Анна сейчас на нём была бы как нельзя кстати. Только нет Анны. И Лизаветы тоже нет. Есть Лена.
Звоню. С той стороны провода жизнеутверждающий женский басок сообщает: «Ваш абонент находится вне зоны доступа или отключен. Повторите попытку позже или оставьте голосовое сообщение. А тебе, касатик, скажу всего одно слово: КОШКА».
Капслоком телефоны со мной ещё не вели задушевных бесед. Допился.
Весна кое-как поднялась с тротуара. Мент обрадовался, выкинул свою фуражку и подался в бомжи. Утро. Шторм на море. Угрюмая набережная под дождём. По ней неспешно прогуливается ещё один Один русской словесности. Нарисовался. В пенсне, бородке и с неизменной тростью в левой руке.
Девчонки под зонтами, ничего не ведая о ведах с рунами, ранят душу мокрого камня. Шпильками. В кровь. Поэзия разочарования постепенно сменяется банальностью кайфа. Люблю дождь. Жадно облизываю бедой своего зелёного глаза аппетитные женские попки. Сегодня их как никогда много. И все как в трейлере очередного американского боевика с элементами порно. Упругие. Сладкие. Так и съел бы. Приятного аппетита. Похоже, всё-таки сказывается отсутствие женского внимания. Недоеб классический.

Она сидела на скамье и бросала голубям хлебные крошки. Невостребованное чтиво. Птицы осторожничали. И правильно делали, ибо она была похожа на…
- Кошка перед прыжком, - он присел рядом.
- Что?
- Только что ты была похожа на кошку.
- Лет в двадцать я дружила с кошкой Мухой. Мы болтали на лестнице.
Она была черной с рыжим отливом. Я так и не понял, кошка или та, что рассказывала о ней?
- Кстати, кошки умеют говорить. Только скрывают это от людей. Чтобы мы не доставали их своей наивностью о существовании вечного двигателя как смысла жизни.
- Некоторые не скрывают. Муха выходила именно тогда, когда я курила. Садилась напротив и слушала. Муха была классная.
- Все они классные.
- Не-а. Не все. Я, в общем, не люблю кошек. Только некоторых из них. Но мне понравилось, когда ты сравнил меня с кошкой. Чем ты занимаешься?
- Сейчас пытаюсь превратить тебя в буквы. Чтобы забить их в папиросу, и выкурить.
- Ты невозможен.
- А если я скажу, что в рассказе добрался до знакомства с тобой?
- В каком рассказе?
- В своём, - он пальцем постучал себя по лбу. - Оно – знакомство это – произошло на набережной Ялты. Недалеко от памятника даме со шпицем и с каким-то мужиком бородатым. И пенснатым.
- Выдумщик. Но на набережную хочу.
- А кому нужна правда? Тем более в моих текстах.
- Я верю буквам.
- И это правильно. Читатель должен верить. Если не верит, значит, это не читатель, а критик. В лучшем случае.
- А в худшем?
- А в худшем, плохой писатель.
- А ты хороший или плохой?
- Я вообще не писатель.
- Кто же?
- Не знаю. И, надеюсь, не узнаю никогда.
- А как ты рисуешь наше знакомство, если мы еще даже не повстречались?
- А как придумываются сказки?
- Не злись. Я дикая и битая. Как кошка. Поэтому всё так нервно.
- Про сказки я просто. В виде примера.
- Каждый придумывает свои сказки.
- Это да. Но в них обязателен элемент фантазии. А говоря попросту, вранья. Без него никуда. По крайней мере, в литературе. Фу, блять. Ляпнул и чуть не обрыгался. От пафоса.
Он хотел было плюнуть. В какую-нибудь чайку. Пролетающую мимо. Но вовремя спохватился и передумал.
Солнце выбралось из-за туч, зевнуло и свалило за горизонт.
- Куда пойдём? К тебе или ко мне? - спросила та, которую он сравнил с кошкой.
Зарделась. Скромность. Она всегда некстати.
- Пойдём в гастроном. Будем пить. Потом секс. На улице. Тебе нравится секс на улице?
- Не получится. У меня месячные.
- Значит, в рот. Потом опять пить. И опять минет. Потом, как вывезет. Если повезёт. Впрочем, повезёт. Обязательно повезёт.
- Тебе я почему-то верю, - сказала она.
- Потому что я не вру, - ответил ей он.
- Почему?
- А смысл?
И, действительно, какой во всём этом смысл? Ну, что за радость – препарировать дерьмо чужих потёмок? Хотя, как знать? Может быть, именно в этой тёмной комнате и есть та самая черная кошка с рыжим отливом, которую тебе обязательно надо приручить.
Это были последние слова, приснившиеся снегу перед пробуждением. Проснулся. Растаял. И стал весной.
Нелепо.