Набоков тут: ссылка

Синеусов глухо вскрикнул и сел на постели, тяжело дыша. В комнате было темно, лишь затейливой формы пятно от уличного фонаря вольготно разлеглось на полу. Пансион спал. У соседей была совершеннейшая тишина. Синеусов спустил ноги на пол, вытер взмокший лоб рукавом ночной сорочки и пошел босиком к столу, на котором, отблескивая, стоял графин с водой. Ноги его ступали нетвердо, во всем теле ощущалась обморочная слабость. Натолкнувшись в темноте на мольберт, так что кисти посыпались на пол, он, наконец, нащупал стул и тяжело на него уселся.
- Ужасный сон... просто ужасный, - горестно прошептал Синеусов, налил воды в стакан и, жадно захлебываясь, стал пить. Вот уже три месяца минуло. Жена его, это милое родное создание, так невпопад покинувшее его, так некстати ушедшее, зачем, почему, одному богу известно, кому она там оказалась нужнее, чем ему Синеусову здесь. Загадочное "там". Непостижимое. Загробное. Внушающее ему суеверный ужас.
Синеусов посидел немного, пытаясь выкарабкаться из липких лап ночного кошмара, потом поднялся и подошел к окну, в которое так утешающе заглядывал фонарь. Синеусов уставился на аккуратную, посыпанную гравием дорожку, компасом указующую на пляж и едва различимое в темноте море. Где же она? Где? Земная его подруга, ангел-его-хранитель. Она должна, она обязана прочувствовать его животный страх, как всегда чувствовала раньше самого Синеусова все его человеческие потребности - будь-то сон, или голод или необходимую порцию свежего морского воздуха. Он всегда с упоением работал, и кисть вдохновенно вела его за собой, не позволяя остановиться. И лишь она одна, его наперсница, его нежный дружочек, знала когда, и, самое главное, умела прервать его работу мягким напоминанием. Почему же теперь она не подает ему тайного знака, хоть какого-то сигнала, хоть намека, который заглушит его страх, страх пред небытием? Ушла и не обернулась. Сомлев от бесконечных часов на галечном пляже в ожидании ее тонкого силуэта из пены морской, он в какой-то момент отчаялся и совсем перестал ходить к морю. Работа над иллюстрациями к "Ультима Туле" вдруг показалась ему изнурительной, и он потерял всякий интерес к ней. Он вяло барахтался в водовороте беспорядочных без нее дней, путая завтрак с обедом, день с ночью, среду с воскресеньем. Однажды он нашел в старом комоде стопку пыльных журналов и пристрастился вдруг к их чтению. Это полуистлевшее наследство от какого-то давнего постояльца примеряло теперь Синеусова с действительностью более всех прочих занятий. Он отложил возвращение в Париж на неопределенное время и изо дня в день рассеянно листал пожелтевшие страницы, гоняя воздух густого послеполуденного зноя, и лишь бесцеремонная муха нарушала его уединение. Он будто бы искал от своей милой записку или какое-то послание, нацарапанное синими чернилами на полях. Но ничего такого не было. Зато он наткнулся на занимательную статью об искусстве сновидений. Автор утверждал, что во сне возможно назначить свидание кому бы то ни было, пусть даже и почившем в бозе. И приглашенные будут обязаны явиться, даже вопреки их собственному желанию. Синеусов жадно пожирал глазами убористый текст на ломких страницах. Настоятельно рекомендовалось начинать с простого упражнения - находить во сне свои руки и потихоньку, еженощно тренируясь, переводить и фиксировать взгляд на окружающие предметы, периодически возвращая его обратно к рукам. Синеусов прочитал статью несколько раз и совершенно уверился, что, обретя полный контроль над собственными сновидениями, он сможет заказывать желаемое во сне, будто блюдо из меню в ресторане. Все это в целом сильно его поразило и, свалив оставшиеся непрочитанные журналы в угол комнаты к уже запылившемся кистям и подрамникам, он стал тренироваться в путешествиях по сновидениям, постоянно прикладываясь, как больное животное, к любой горизонтальной плоскости. Ничего не выходило, он проваливался в сон, будто в обморок, не только без каких-либо осознанных действий в собственном сне, но даже и без обычных сновидений.

Босые стопы замерзли. Сердечный ритм выровнялся. Синеусов вернулся обратно к кровати и улегся, от чего та обиженно скрипнула под его в последнее время раздавшимся, несмотря на горе, телом. Положив голову на подушку, он невольно вернулся мыслями к так напугавшему его сну: первый раз за все ночные и до-и-послеобеденные сны он вспомнил, не просыпаясь, что должен взглянуть на свои руки. И мучительно напрягаясь, повел свой взгляд вниз, к рукам, как вдруг обнаружил, что рук-то у него нет вовсе. Взгляд, подстегиваемый ужасом, заметался от правого плеча к левому, и волосы зашевелились на его голове от увиденных им по обе стороны коротких беспомощных обрубков.
- Чтобы это все-таки значило? Моему желанию позвать ее на свидание щелкнули по носу?... Мне непременно надо еще раз увидеть Фальтера, - подумал Синеусов, беспрерывно вертясь с боку на бок на жалобно всхлипывающей кровати, - Я прижму его к стенке..... Посулю 300, нет...400 франков его зятю, и он оставит нас наедине подольше....В конце концов, Фальтер еще ходит по земле и это легче, чем свидеться с потусторонним миром, - мысли бежали по кругу, не давая Синеусову уснуть.


Утро еще не успело протереть свои заспанные глаза, как Синеусов, преодолев пешком приличное количество верст, уже стоял на пороге маленького кирпичного домика и настойчиво стучал в дверь. Послышались встревоженные шаги, и дверь распахнулась. Длинноносый зять Фальтера с недоумением взирал на Синеусова.
- Доброе утро. Мне надо срочно увидеть Адама Ильича, - задыхаясь, зачастил Синеусов, - Дело крайней важности. Я вам заплачу. Скажите сколько.
Нос зятя будто бы еще больше заострился, и он сухо произнес:
- Он умер. В прошлый вторник. Вы разве в газетах не читали?
- Умер?!... Как умер?! - Синеусов в полном замешательстве попятился назад и чуть не упал со ступеньки.
- Вот так. Слабое здоровье знаете ли.
- Значит я опоздал... Значит и он тоже... - Синеусов зашатался из стороны в сторону, как пьяный.
Зять Фальтера, напоминающий своей долговязой сутулой фигурой вязальный крючок, торчал в проеме дверей и молчал.
- Кто там пришел? Завтрак стынет, - раздался грубоватый голос его жены из глубины комнаты.
- Это господин Синеусов.... Изволите с нами позавтракать, господин Синеусов? – учтиво произнес зять, скосив глаза в сторону.
- Унес... унес тайну с собой....
- Простите?
- Он ничего не оставил? Какие-то записи? Черновики? Хоть что-то? - Синеусов с надеждой смотрел на зятя.
- Оставил?... Да нет вроде. Хотя постойте... Мария Павловна, там где-то была картина. Не помните?
- Помню. А как же. Сейчас. - Мария Павловна тяжело ступая, прошествовала за спиной мужа, чем-то пошуршала в соседней комнате и вышла к порогу, протягивая Синеусову его же картину с изображением туманного острова.
- Адам Ильич просил извинить его. Взял ненароком, да все забывал вам отдать, - неожиданно сконфуженно произнесла она.
- Ультима Туле? Когда же он взял? Не понимаю...
- Покорнейше просим простить. Адам Ильич прихватил, когда был последний раз у вас, а мы и не заметили. Просил вам передать и... кланяться.
Синеусов растеряно взял картину в руки:
- Просил передать?
- Да. Да.... Вы нас извините. Нам уже пора... Заходите в гости как-нибудь на чашечку чая... Всего доброго. - Мария Павловна торопливо закрыла перед Синеусовым дверь, чуть не прищемив нос собственного мужа.
- Всего доброго, - еле слышно ответил Синеусов в закрытую дверь и войлочными нетвердыми ногами спустился с крыльца.
Мария Павловна подтолкнула замешкавшегося у дверей мужа по направлению к столовой и проворчала:
- Стащил, чтобы на обратной дороге мух отгонять, а мы за него краснеем.

Синеусов в полной растерянности побрел прочь. Он крепко сжимал обеими руками свою картину, как потерпевший кораблекрушение цепляется за тонкую дощечку в бушующем море. Пришвартовавшись, наконец, к первой попавшейся скамеечке, он уставился на собственную работу. Остров, окутанный дымкой, был на редкость хорошо выписан и притягивал взгляд, уводя его в потаенную глубь, будто бы приглашая раскрыть свою тайну.
- Просил передать и кланяться... - прошептал Синеусов. - Это послание от Фальтера.... Подсказка. - Он в смятение потер подбородок, взлохматил волосы и вдруг громко произнес:
- Я должен туда поехать. Они оба ждут меня там. - Он вскочил и почти побежал по направлению к дому, еле слышно бормоча. - Самая северная из обитаемых земель. Край света.... Архангельск? Мурманск? Острова в Баренцевом море? Соловецкие острова?... На месте разберусь.
Рассчитавшись с хозяйкой пансиона и договорившись с ней, что она поддержит его вещи в чулане, пока он не вернется, Синеусов спешно собрал в саквояж самое необходимое и, не медля ни минуты, отправился на вокзал.




Синеусов занял место у окна в купейном вагоне. Свой небольшой саквояж он поставил в ноги. Путешествие на край земли начиналось довольно комфортно. Хотя сам Синеусов был мыслями далеко, быть может уже на подступах к заветному острову, тело его не могло не отметить мягкости сидения и благодушного пофыркивания паровоза, врывающегося вместе со свежим ветром в открытое окно. Никто к нему больше не подсел, поезд тронулся, и он в скорости задремал, склоняясь тяжелой головой себе на грудь. Поезд мчался и Синеусову снились мелькающие по обеим сторонам прибрежные пейзажи - лазуревая мозаика моря за причудливо переплетенной растительностью. Интервалы между деревьями вдруг стали увеличиваться, можно уже было различить подробности пляжа в преддверии уходящей за горизонт синевы. Поезд, наконец, остановился, сильно качнув пассажиров вперед. Синеусов дернул головой и вскинулся, часто моргая сонными глазами. Перед ним сидели его жена и Фальтер, а между ними - щуплый мальчонка в матросском костюмчике, сильно напоминающий Синеусова в детстве. Их бледные вытянутые лица, молчаливая неподвижность фигур и пронзительная свежесть воздуха вызвали у Синеусова смертельную оторопь. Он вытаращил в ужасе глаза.
- Что с вами? - произнес вдруг совсем не Фальтеровским, а довольно тонким голосом господин напротив, и картинка распалась: фигуры обеспокоено зашевелились, лица их стали выпуклыми в розоватых отблесках садящегося за горизонт солнца, и Синеусов, приходя в себя, отметил совершенно очевидную непохожесть женщины на его жену, худощавого господинчика - на Фальтера, а мальчика – на себя.
- Фу ты! Привиделось, - выдохнул Синеусов, - прошу меня извинить... Не слышал, как вы подсели... Со сна. - он что-то еще пробормотал себе под нос и сконфуженно, бочком, стал пробираться мимо попутчиков в тамбур.

Дни скакали галопом. Синеусов упорно продвигался на север. Сменялись поезда, становясь все менее нарядными, все более ветхими и натужно пыхтящими, будто ухудшающиеся с каждым разом копии, снятые с того первого жизнерадостного ривьерского поезда. Публика вокруг тоже претерпевала изменения. Все больше попадалось солдат, арестантов и подозрительного вида типов, похожих на контрабандистов. Синеусов и сам слабо напоминал того плотного мужчину с аккуратными усиками, который отправился в путь. Он изрядно пообтрепался. Подбородок и щеки его заросли колючей щетиной. Взгляд потерялся. Холеные руки художника обветрились и загрубели. Прекрасное позднее лето постепенно линяло и отступало под натиском промозглой стужи. Пальто, извлеченное из разом похудевшего, заострившегося углами вслед за хозяином, саквояжа, неряшливо висело на его высохшей фигуре. Он замкнулся в своем мрачном уединении и совсем уже не замечал вокзальной суеты, хриплых криков носильщиков, разговорчивых попутчиков и орущих младенцев напротив. Ночевал он где придется: если не в поезде, то на лавочке на вокзале. Стремление к комфорту у него совершенно исчезло. Ему даже не приходило в голову в межпоездные интервалы отправиться на поиски какой-нибудь скромной гостинички с почти горячей водой из свистящих труб и кроватью на шатких ножках. Он споласкивал лицо и чистил зубы в привокзальных уборных, но даже эти простые действия были будто рефлекторные, постепенно затихающие отголоски его прежней жизни. Он совсем позабыл, что бывали у него дни, наполненные шуршанием утренней газеты; ловкими движениями белых маленьких ручек его жены, наливающих ароматный кофе в фарфоровую чашку; солнечными пропыленными лучами, прорезающими насквозь его мастерскую; запахом красок от первых густых мазков по девственному полотну; неспешными прогулками по набережной под ручку. Все это было сном, даже и не ему приснившимся. Его же нынешние сны были все сплошь серо-черными. Он по-прежнему затравленно искал в них свои руки, хотя уже не мог вспомнить для чего. Однажды он обнаружил пропажу саквояжа и никак не мог сообразить, как давно это случилось. У него было ощущение, что кто-то вырезал гигантскими ножницами изрядный кусок времени и теперь эти острые неровные края полосовали как бритвы его измученную память. Он все ехал куда-то по инерции, отчаянно пытаясь вспомнить цель своего бесконечного путешествия.
В какой-то момент силы совсем оставили его и он лег на холодный пол, там где стоял. Закрыл глаза и, впав в ледяное оцепенение, мысленно поплыл в каких-то неясных расплывчатых образах. Кружение. Голоса. Стылый ветер, исступленно дующий ему в лицо. Перед его глазами неожиданно возник какой-то человек с бледным лицом и разболтанными движениями крупного дряблого тела. Он то желчно улыбался, то кривился, то ковырялся пальцем в ухе, беспрестанно совершая какие-то нелепые движения всем телом. Неожиданно он замер и поманил Синеусова к себе. Синеусову стало жутко. Он убежал бы, если бы смог понять, где начинается и заканчивается его тело и как им оперировать. Мужчина приблизил к нему свое пористое одутловатое лицо, напоминающее дрожжевое тесто, и Синеусов узнал его. Это был Фальтер. Тот, осклабившись и деланно поклонившись, произнес:
- Ты скоро узнаешь истину. Тебе недолго осталось ждать. Она достанется тебе банально. Не как мне, случайно попавшему в трещину между мирами и также необъяснимо выпавшему оттуда назад, а вполне заурядно - перед ликом смерти, - Фальтер хихикнул и потер свой массивный нос двумя пальцами.
- Я не умираю! Я не умру! - завопил Синеусов, пытаясь прорваться сквозь плотное покрывало окутавшего его паралича. - Я должен знать истину! Скажи мне!
- Все-таки не терпится отправиться на тот свет! - Фальтер демонически захохотал. Его фигура затряслась, и вдруг стала расплываться на глазах, постепенно теряя свой четкий контур и постепенно сливаясь в однородную массу с окружающим его серым туманом. - Хочешь, чтобы я раньше времени щелкнул тебя ее электрическим разрядом, как того итальянского докторишку?... Ну что ж! Ты итак почти готов. Остается только слегка подтолкнуть к краю.
Почти совсем растворившаяся в тумане зыбкая фигура Фальтера нависла над Синеусовым. Звучный голос напоминал отголоски грозы, уходящей за скалы:
- В МИРЕ НЕТ НИЧЕГО, ЧТО ИМЕЛО БЫ.......................
- Мама, он умер? - вдруг громко и отчетливо произнес детский голос.
- Нет! Нет! Я - живой! - Синеусов вскинулся и замахал руками, разгоняя плотный серый туман вокруг. Он беспомощно оглядывался по сторонам, пытаясь уловить хоть лучик света.
- Мамочка, он, наверное, хотел поплыть на наш остров...
Синеусов открыл глаза и резко сел.
Впервые за последнее время он видел все окружающее его совершенно отчетливо: он сидел на полу какого-то небольшого, грязноватого вокзала с массивными часами под потолком. И также четко и ясно Синеусов вспомнил теперь конечную цель своего путешествия - Остров!
Женщина в длинном пальто и круглой шляпке тянула за руку маленького мальчика, быстрыми скользящими шагами удаляясь от Синеусова. Между их движущимися ногами и полом виднелся зазор - будто они отталкивались стопами от плотного воздуха. Синеусов сморгнул, будто настроив фокусировку глаз, и прицелился взглядом, но женщина и мальчик уже затерялись в толпе.
- Опять показалось, что она.... И снова с ребенком.....
Синеусов легко поднялся, пощупал рукой свое лицо, поглядел вниз на ноги, и пошел, по-новому ощущая свое невесомое тело.
Сощурившись на свету и вдохнув полной грудью, он застыл в дверях вокзала, ощущая себя как безнадежный больной, который неожиданно выздоровел вопреки всем прогнозам. Он пошел прямо, по спускающейся вниз дороге, мимо каких-то ветхих домиков, огородов и придорожных канав. Он не знал, где находится и правильной ли дорогой идет, но внутреннее чутье подсказывало ему, что все верно. Вечерело. Изредка навстречу попадались люди и с интересом на него глядели. Немного погодя впереди показалась водная гладь, сливающаяся вдали с горизонтом. У берега был пришвартован чей-то ялик. Синеусов довольно улыбнулся и, подойдя к нему, принялся отвязывать веревку от вбитого в землю колышка. Неожиданно к нему подскочил мужичонка с длинной черной бородой и в пиджаке поверх рубахи навыпуск.
- Ваше благородие, куда ж вы лодочку мою тянете?
- Туда. - Синеусов выпрямился и неопределенно махнул рукой в сторону солнца, садящегося за острый край полированной водной глади.
- Куда туда? Пароход до острова только завтра прибудет. Приходите вечерком, подвезу вас за рублик до парохода.
- Мне не нужен пароход. Я сам. - Синеусов пошарил в кармане и вытащил смятую купюру. - На. Это больше, чем вся твоя посудина стоит.
- Ваше высокоблагородие, - мужик, не мешкая, взял деньги, - Как же вы сами? До острова один день пароходного ходу. Замаетесь.
- Ступай, ступай. Разберусь.
Мужик сделал пару почтительных шагов назад и встал, выпятив круглое пузо и поглаживая бороду.
- Ишь ты! На ночь глядя, куда поплывет?

Синеусов долго греб, напрягая последние силы. Ему не было холодно и совсем не хотелось есть, хотя он даже не помнил, когда последний раз принимал пищу. Когда окончательно стемнело, и каждая звезда на небе стала величиной с кулак, Синеусов положил весла в лодку и сел в носовой части, обхватив ноги руками и уперев подбородок в колени. Он долго сидел и смотрел в темноту, прислушиваясь к звукам ночи, и сам не заметил, как задремал, привалившись к борту. Едва только забрезжил рассвет, Синеусов открыл глаза. Было страшно холодно. Стелящийся по воде туман пробирался под пальто и стягивал ледяными канатами грудную клетку, так что невозможно было дышать. Синеусов стучал зубами и пытался натянуть воротник пальто на голову. Сообразив вдруг, что надо грести, чтобы согреться, он вставил весла в уключины, взмахнул ими как крыльями и заскользил по гладкой водной поверхности. Он долго греб, так что занемели руки и закружилась голова. А когда вдали показался высокий островной берег, окутанный умбристо-розоватой дымкой, он, изможденный, упал на дно лодки и уставился в небо. Небо было сумрачно-печальным, низким и непрозрачным. Синеусову показалось, что лодка начала плавно вращаться вокруг своей оси, очерчивая носом круг в молочно-белой пелене. Тихие подводные течения кружили ее на месте, не нарушая ни единым всплеском могильной тишины. Маслянисто-черная вода будто бы поглощала все звуки, рождающиеся на поверхности. Синеусов чувствовал, что силы полностью его покинули. Тупое равнодушие охватило его целиком, и он подумал, что неожиданного выздоровления безнадежного больного не произошло. Ему только так показалось. На самом деле это был последний рывок, видимое хорошее самочувствие, обманка, как часто бывает у умирающих перед самым финалом. Он закрыл глаза и прошептал:
- Я приплыл. Я здесь.
Тихий, до боли знакомый голос ответил ему, возникнув из пустоты:
- Я ждала тебя.
- Я очень устал.
- Ты собрался умереть. Зачем?
- Я потерял всякий интерес к жизни. Она мне не дается. Она все время ускользает.
- Ты так долго шел к истине. Так упорно. И вот ты здесь.
- Я совсем не вижу тебя. Наклонись надо мной.
Легкое дуновение ветра коснулось его лица, и он открыл глаза. Нежный ее образ, похожий на морозный узор на стекле, предстал перед его глазами. В ее ногах было маленькое облачко, формой напоминающее детскую фигурку. От них шло такое свечение, что было больно глазам, и он снова их закрыл:
- Почему ты покинула меня? Как ты могла меня бросить?
- Ты до сих пор не смирился...... Нет никакого смысла в твоем сопротивлении естественному ходу жизни....
- Ты скажешь мне то, ради чего я здесь?
- Ты ждешь от меня волшебные слова..... квинтесенцию мудрости, которая в одно мгновение сделает тебя счастливым....
- Мне кажется, что, узнав, я стану другим. Я больше не буду бояться.
- Просто услышать мало. Каждый твой день должен стать ступенькой к истине. Это тяжкий труд, ежедневная работа.
- Фальтер ведь узнал истину?
- Фальтер ухватил лишь хвост истины, которым она обжигающе хлестнула его.... Он выпал в другой мир. Совершенно случайно. Так бывает, раз в столетие. И это само по себе очень сильное потрясение. Удивительно, что он выжил.... Но ему удалось увидеть лишь краешек тайны, тогда как целостная картинка ускользнула...
Она тихонько засмеялась:
- Видишь, и призракам тоже бывает смешно... Просто Фальтер напомнил мне опоздавшего пассажира, который выбегает, запыхавшись, на перрон и видит лишь клубы пыли.... И он уверен, что это был его поезд...
- А разве это не был поезд?.... Но ведь Фальтер стал другим... Он что-то понял.
- Понял и даже мог ударить разрядом ближнего. Но понял не все, лишь малую часть, и оттого общий смысл исказился. Именно поэтому Фальтер и не задержался на земле.
- Мне страшно.
- Не бойся. Я рядом. Все будет хорошо.
Синеусову вдруг стало очень спокойно и надежно. Зацепив нос лодки подолом своего белоснежного платья, она полетела сквозь туман, такая же призрачная и невесомая как Летучий Голландец. Когда невдалеке показался пароход, она остановилась, погладила своей бесплотной рукой его лицо с закрытыми глазами, окинула последним взглядом распластавшуюся на дне лодки темную фигуру и, легонько подтолкнув суденышко навстречу пароходу с заметившими лодку и оттого засуетившимися на палубе людьми, прошептала:
- Жить... Всего лишь жить .... радоваться, печалиться, смеяться, любить, терять.... Не сдаваясь, не отступая, не жалуясь... Пока не увидишь, что в мире нет ничего, что имело бы значение!