Жарко. Бич старой дороги, местами изъеденной асфальтом, достигая порога скорости звука, пыльным наконечником серпантина норовил выбить глаз. Дорога вела к запотевшему морю. Море, игнорируя горизонт, сливалось с небом. В небе замерли птицы, и стояли, как вкопанные по локоть белые кони, облака. Северный ветер отдыхал. Работал кондиционер, но не спасал. Ольга в неприлично стройных ногах постоянно открывала окно. Вместе с жарой в салон проникали запахи лета. Их было много. Очень много. И все разные. Но громче прочих звучал горьковатый дурман шайтан-травы и сушеной вишни.
Курить хотелось всем, но не все плевать на жару хотели. А Ольге по барабану. Она с завидной периодичностью в полчаса нажимала на кнопочку стеклоподъемника и прикуривала очередную сигарету. "Научил на свою голову", - про себя сетовал хозяин машины Дмитрий Викторович, но внешне оставался спокоен. Что-то подсказывало ему: не стоит распыляться по мелочам. А ведь курящая дама – в сущности, такая мелочь, что никакой кондиционер не способен с ней тягаться.
- Это радио доведет меня до убийства или до суицида, - сорвал-таки зло Дмитрий Викторович и с наслаждением перекрыл кислород радио-эфиру.
Повисла тишина. Только неизбежное общение покрышек с ухабами на дороге напоминало колыбельную некогда популярного дуэта "Пино-Гри". Ольгу сморило. Она увидела яркий короткий сон – короче, чем ее юбка.
Во сне Ольга знала, что его трехкопеечная простота до воровства не дотягивала, но достала уже всех по самое не балуйся. Он был молод, недалёк, наивен и, как следствие, прост, словно новые домашние тапочки на босу ногу. Таким персонажам дорога одна, но верная – в ЧОП. Благо, никаких особых качеств для работы там не требуется. А если претендент горькую не употребляет да к тому же страдает бессонницей – так это ж вообще идеальный кандидат на должность ночного сторожа.
Работа подвернулась быстро. Соответствующая. Сиди себе ночью в офисе и своим присутствием отпугивай потенциальных вандалов от их грязных домогательств до чужого добра.
Под дешевый фруктовый чаёк из пакетиков он ночи напролёт слушал чайфов – тяжёлое наследие, доставшееся ему от папашки. Из ночи в ночь. Из ночи в ночь.
Однажды в дверь офиса постучали. Тихо так, ненавязчиво. Он встал, подошёл к двери и заглянул в глазок – никого. «Глюк», - решил он про себя. Минут через пять стук повторился. Теперь стучали настойчиво и нетерпеливо, точно в туалет, занятый непозволительно долго. Посмотрел опять и опять никого не увидел. Но явственно услышал голос. Голос был мужским, однако разобрать смысл сказанного не получилось. Да по большому счёту, не очень-то и хотелось. На всякий случай, поинтересовался, не Михаил ли это Геннадьевич? Ответа не последовало, заглянул ещё раз в глазок – там снова пусто. Он послал на хрен всю эту мистику с метафизикой и вернулся к чаю.
Из динамиков в который уж раз сообщают о счёте Аргентина-Ямайка; на зарешеченных окнах офиса – жалюзи, а сам офис на третьем этаже. Продолжаем разговор. Разговор не заставил себя ждать, только теперь голос за дверью принадлежал женщине. В глазке опять никого. Нет, надо всё-таки лечь и попытаться заснуть, а то так, неровен час, и в дурку залететь можно. Не успел он устроиться на небольшом офисном диванчике, как снова стук. Только теперь в окно.
Одним рывком вскочил с дивана, подлетел к окну и дернул за шнур. Вспомнилась цитата из какой-то сказки: «Дёрни за верёвочку, дверь и откроется». Он не знал на счет сказочной двери, но жалюзи открывались почему-то неестественно долго. Когда это всё же произошло, он увидел на оконной решетке, в свете уличного фонаря лысую голову. Висит, рожи корчит. Неестественно. Возможно, было бы смешно, когда бы ни так страшно. На улице лето, а на голове иней. Глаз нет, носа тоже – только огромный беззубый рот. Из него вываливаются голоса. Ошметками. Осязаемо. Голоса разные: то приятный женский – наивно; то мужским настойчиво требует чего-то; а то вообще непонятно как – то ли ребёнок плачет, то ли бомжи кошку насилуют. Голова открывает рот, сверлит своим вонючим беззубым взглядом. От дыхания изморозь на стекле. Через секунду, равную столетиям, она подтаивает, просачивается сквозь стекло и, став миловидной девчушкой лет шестнадцати, подходит к сторожу. Заглядывает ему в глаза и невинным голосом спрашивает:
- Хочешь, в рот возьму? - А чтобы у него не оставалось сомнений, добавляет: - с проглотом.
- Эээ, - проскрипел тот.
Он никогда ещё не знавал столь качественного отсоса. Сперма рекой, мысли в разброд, глаза в кучу.
Наконец-то. Кончил. Пот по копчику лениво. Отдышался, огляделся. В офисе, кроме него, никого нет. А, может, никого и не было, и всё произошедшее только плод его воспалённого сознания? Подошёл к зеркалу. С той стороны стекла ему ехидно улыбался поганый огромный рот без зубов.
Следующим утром парень обнаружил, что сед, как лунь. На вопрос знакомых: «Что случилось?», - отмахивался: мол, чего пристали? Тупо смена имиджа, не более того. И про себя добавлял: «Не приведи боже вам такой смены». Тирада про смену была неоднозначной.
Всё валится из рук. Друзья подставляют, и даже незнакомые люди умудряются обманывать. Как сговорились. Почему-то стали выпадать волосы и зубы. К врачу. Но тот лишь разводит руками и пичкает витаминами. Мать сошла с ума. Вчера забрали. Сказали: это клиника. Суицид, как радикальная и действенная метода перемены черной полосы на белую. Изощренный способ самоубийства – посредством танца в стиле латина. Проклятая зебра. Ещё и танцует. Но преодолеть тягу к жизни не позволил инстинкт самосохранения. Вроде бы всё просто: не хочешь танцевать, так просто набери в тазик теплой воды, полосни мойкой по вене – только вдоль, а не поперек, – опусти руку в воду и жди. Не смог и часами сидел, не думая ни о чём, глядел на серое пятно в окне.
Как-то под вечер выбрался из дома. Зашел в кинотеатр. Фильм оказался сильным. Что-то о любви в ритме танго. Эмоции, слёзы, первый запой. Оживился. Стал задиристым и веселым. Познакомился с девчонкой, простой, и не пустышкой. Но – опять, как ноль пять – увели. Прямо из-под носа, пока покупал для неё букет хризантем. И тогда я понял: всё написано за нас, задолго до рождения. Будь, что будет. Лучший путь – это отсутствие пути. Вспомнил о девочке-рте и позавидовал.
Осень. Человек с пустым взглядом камбалы бредёт по аллее, слушает «Аргентина-Ямайка 5:0», покуривает табак в стиле реггей и уходит в листопад. Медленно и ритмично, как в кино.

Ольга проснулась. Потянулась (оказывается, у нее есть грудь), сказала: "Я курить бросила", - вновь закрыла глаза и открыла книгу.
«"Шашлыки наголо!!!", - кричал сквозь бороду выпученными глазами есаул».
- А буковку-то пропустил, - поделилась она с автором.
- Какую буковку? - не понял тот.
- Согласную. Эссссссссссссссс называется.
- Где?
- После бороды. Кричал-то твой есаул, наверняка, сссссссссссс выпученными глазами.
- Много ты понимаешь.
- Да уж не дура. О! кончила! - она бережно проводила свою эротическую фантазию, впустила жару в машину и, как ни в чем не бывало, продолжила: - филологический. С отличием.
Вдоль дороги виноградники. Захотелось винограду. Остановились. Вышли.
- А причем здесь словеса? - спросил сторож, протягивая огромную спелую гроздь.
- О чём это Вы, дедушка?
Старик с пустым взглядом камбалы и огромным гладковыбритым шнобелем хитро подмигнул Ольге, достал из глубокого кармана небольшую золотую клетку-зажигалку, прикурил и, весомо молвив:
- Все равно все слова окрашены исключительно в нежно-белый цвет, - выпустил на волю своих птиц.
Пичуги неуклюже потоптались в его тени, беззвучно захлопали крыльями, поднялись в небо, сделали над стадионом несколько ленивых кругов, с радостью обосрали поклонников группы Queen да вернулись. Сели на огромную мозолистую ладонь своего хозяина и с жадностью принялись клевать его годы – остатки жизни, пропахшие ковылем и сушеной вишней. Сквозь сок винограда было видно, что старик доволен вниманием пернатых и с нежной привязанностью относится к маленьким разноцветным птичкам до его жизни охочих. Он кормил их с ладони и в несвойственной старикам манере радовался:
- Слушаю Шахрина, отхожу от текилки, джина с толиком и сухаря с пивом. Гремучая смесь, но здорово. Просыпаюсь утром – душа трепещет, ноги отказывают в элементарной порядочности и голова с трудом... значит, жив еще курилка. - Затем без всякого перехода продолжал: - Я тут намедни в город выбирался. В музее всемирной религии был. Так там есть начертание схематического древа возникновения религий. На всех ответвлениях надписи: это, мол, буддизм, а это иудаизм... и только на христианской ветви, кроме обычной надписи, было еще и распятие.
- Было бы странно, если бы распятие висело на исламе.
- Не юродствуй, паразит малолетний. Тут дело не в названии, а в деле. Ведь только в христианстве… Эх! Да что говорить? - в сердцах махнул рукой. И растаял.
Не понято, откуда взявшийся листопад...

До моря оставалось не больше двух километров.