«Мясо, масло западло, колбаса на хуй похожа, сыр пиздятиной пропах». Серега Алаторцев усвоил это ритмичное, как детская считалка, правило, двенадцать с лишним лет назад в колонии для несовершеннолетних, и теперь оно немного портило его взрослую жизнь. Большинство других правил, отмазок и ритуалов малолетки Серега если и не забыл полностью, то, во всяком случае, часто их не вспоминал. А вот кодекс пацанской диеты не сдавался, то и дело выныривая на поверхность Серегиного сознания поплавком неприятного лилового цвета.

В колонию Серега попал по дури: угнали с приятелем соседский «Жигуль» - просто так, покататься - и сбили пешехода. Не насмерть, но покалечили сильно. Сидел Серега год. Сейчас он об этом годе не жалел, считал, что отсидка пошла ему на пользу. Понял жизнь. Научился разговаривать с людьми. Завязал знакомства. Двое Серегиных партнеров по бизнесу были его земели с малолетки. Были у них, в случае чего, выходы и на совсем авторитетных людей, которые когда-то начинали там свою карьеру.

И все же считалку про зачушкованные продукты питания Серега предпочел бы вспоминать пореже. Вроде и не бросался Серега в крайности. Мясо стал есть сразу после освобождения - чем еще прокормить такую раму? Масло тоже. Это они на детской зоне западло, а на воле - нормально. С колбасой и сыром дело обстояло сложнее. Тут ассоциации были прямые, а значит и табу в Серегиной голове тоже. Каждый раз, когда Алаторцев, глотая слюни, пытался найти внутренний компромисс, из глубин памяти всплывал лиловый поплавок, таща за собой целый ворох суровых фраз про то, что хуесос всегда останется хуесосом, а пацан - тот всегда останется пацаном. И Серега, скрепя сердце, блюл свой пост.

Сейчас, в Париже, когда в конце ужина официанты приносили ломтики сыров на деревянной доске, Серега улыбался, качал головой и жестом показывал, чтобы дощечку ставили ближе к Анжелке. А Серега пил кофе с коньяком и наблюдал за ней. Он мог смотреть на Анжелку долго. Созерцать ее. За любым занятием. Особенно по утрам, в номере гостиницы на маленьком острове за собором Богоматери, когда она, потягиваясь, голая шла в ванную.

Как очарованный зодчий смотрел Серега на совершенное соотношение ее талии и бедер, заключающее в себе самую прекрасную формулу на земле. В этой пропорции виделась ему гармония готических соборов, взлетающих до неба хрупкими шпилями, которые переживут любые цитадели и бастионы. Да какие там соборы! Анжелкина попа была прекраснее, чем задний вид на Нотр-Даму, тоже, надо признать, некислый. А еще ее бедра не смыкались полностью посередине - между ними оставался просвет в форме перевернутого наконечника стрелы, туннель в сказочную страну.

Серега Алаторцев Анжелку баловал. Когда месяц назад она попросила: «Дорогой, свози меня в Париж, а?», Серега тут же освободил время для поездки и занялся билетами и визами.

За два дня до отъезда Серега был с пацанами в бане. Взяли баб. Добрые были телки. Особенно одна рыжая с налитыми люляками и попкой как раз такой плотности, какая Сереге нравилась – податливой и гостеприимной. Вообще, Алаторцев мог многое простить женщине за хорошую задницу. Он посадил рыжую верхом на колено и пил рюмку за рюмкой, чувствуя как холмики, обнимающие его бедро, сжимаются и расслабляются, то оба сразу, то по одному, и дрейфуя в волшебстве прикосновения. Потом снял рыжую с себя, дал шлепка по мокрой жопе, заглотил разом стакан водки и отключился. Так было уже не в первый раз. Вроде и богоугодное это дело, и по понятиям приветствуется, а все равно не мог Серега вдуть ни одной бабе, кроме Анжелки. Кореша Серегино смятение заметили, ржали и глумились сначала, а потом вынесли резолюцию: «Жениться тебе надо! Самое время – тридцать лет скоро. А как женишься – сразу хуйней страдать перестанешь и научишься ценить прекрасное мгновение».

Серега и сам знал, что жениться на Анжелке надо. Предложение решил делать в Париже. Романтический все-таки город. Оно, конечно, голливудскими соплями какими-то отдает, ну, да ладно. Главное, Анжелке запомнится. Серега и кольцо купил с бриллиантом в два с половиной карата, чтобы все было как в лучших домах. Оставалось выбрать в мегаполисе подходящее место и произнести заклинание.

Сначала Серега настроился на Эйфелеву башню. Уже и коробочку с кольцом в кармане нащупал. Но не смог. Фальшиво показалось, аж зубы свело. Как Том Круз какой-нибудь. Уподобляться Тому Крузу Сереге было стыдно. Потом еще на Монмартре хотел, в скверике возле метро, где на кафельной стене на всех языках написано что-то про любовь. Не, тоже как-то не по-пацански, да и дети вокруг бегают, орут. В катакомбах, среди бесконечных штабелей из костей и черепов, совсем было решился –давай, мол, Анжелка, до самой смерти. Да пожалел девчонку в последний момент. В общем, тянул Серега резину и дотянул почти до конца поездки.

В последний их день в Париже Серега и Анжелка гуляли по левому берегу. Шли наугад, не заглядывая в карту и путеводитель. Часам к шести забрели черт знает куда. Дома были вокруг красивые, но людей мало, а туристов – так тех и вовсе не было видно. Проголодались. Серега заметил на углу вывеску ресторана. Вошли.

«Обстановочка простовата, конечно», - подумал Серега, - «Ну, да ладно, в том весь и шарм. Клетчатые скатерти, цветочки в вазах, свечки. Чё еще надо? А главное – людишек мало. Пялиться не будут».
Кроме них в зале ресторана было не больше десятка человек. От ближайшей пары – блеклой женщины средних лет и такого же мужчины – их отделяло целых три столика.

«Ну, значит, тут и свершится. Здесь ты, Сергей Александрыч, и засунешь буйну голову в хомут», - сказал Серега сам себе. - «И, что характерно, по собственной доброй воле».

Официант подошел взять заказ. Серега Алаторцев ткнул пальцем в строчку на меню с большой цифрой справа, а другой рукой показал, что блюд нужно два.
- И еще шампань, «Дом Периньон», сильвупле.

Лицо официанта изобразило спесивую гримасу, и он что-то прогундосил. Как бы с недоверием.
Серега Алаторцев стоял на ногах давно и крепко, и понты остались в прошлом. И все же сомнение халдея в Серегиных финансовых возможностях, да еще и в собирающийся стать знаменательным день, раздражало. Серега упер в гарсона тяжелый взгляд. Тот что-то чирикнул и исчез. Минут через десять появился снова – с шампанским. Ставя ведерко со льдом и наливая вино в бокалы, официант глядел в бок и косвенно улыбался. Наконец он свалил.

Пора. Серега вытащил из-за пазухи бархотную коробочку и поставил ее перед подругой.
- Это тебе, - и когда Анжелка отрыла коробку, быстро добавил, - И вообще, ты, это, будь моей женой. Чтобы единожды и, ебанарот, навеки.

Анжелка вертела в руках рассыпающуюся разноцветными огнями звезду.
- Ну, будешь?
Анжелка три раза подряд кивнула и прижала ладони к щекам. Ее взгляд метался между бриллиантом и Серегиной румяной рожей, снова и снова, пока на очередном перегоне не уперся в хуй.

Хуй был розовый, с редкими темно-фиолетовыми крапинками по бокам, в длину сантиметров тринадцать-четырнадцать. Под хуем лежал лист салата, а непосредственно на хую – веточка петрушки. Хуй наискосок перечеркивал голубоватую тарелку с красной каймой. Чем-то похоже на знак «стоянка запрещена», в смысле – композиционно.

- Ж’вузанпри, - куртуазно прокартавил официант и поставил второй хуй перед Серегой. Серегин хуй был потолще, и заметно длиннее – чтобы уместить в пределах блюда его пришлось выгнуть полумесяцем.

У Сереги окаменело все – даже глазные яблоки. Он завороженно смотрел на содержимое тарелки и цеплялся за спасительную мысль: «Может, все-таки сосиска?» Но нет, об этом не могло быть и речи. Это был именно хуй. Неизвестно чей. Но несомненно, стопроцентно хуй. Половой член – розовый, в лиловую крапинку.

Чем дольше Серега на него смотрел, тем больше и краснее становился хуй, занимая все пространство перед глазами, наливаясь невыносимо багряным, яростным оттенком.

- Ах, ты тля мелкоебучая! – Серега вскочил из-за стола, схватив жареный член с тарелки. – Я тут руку и сердце, а ты нам обоим – хуй на блюде! С петрушкой! Ты у меня, чертила, щас сам жрать его будешь. Без соли!

Серега ринулся на официанта, размахивая членом, как нагайкой. Официант взвизгнул, метнул в Серегу поднос и побежал. Серега настиг беглеца в три прыжка, доволок до ближайшей стены, навалился всем телом и начал тыкать деликатесом гарсону в нижнюю часть лица.

Гарсон сжимал зубы, верещал и отчаянно мотал головой, от чего хуй часто шлепал его по носу и губам.
- А ну открыл пасть, - ревел Серега, хватая официанта за волосы. – Скажи «Ааа»! Шире, еще шире!

Когда цель была уже близка, Серега почувствовал, что кто-то тянет его за рукав пиджака и довольно бесцеремонно. Серега обернулся. Позади него стоял желтоволосый дядька с на редкость пресным лицом цвета лежалой муки, по которому, как жучки-паразиты, расползлись редкие веснушки. Тот самый дядька, что сидел с такой же тусклой бабой за три стола от них с Анжелкой. Не отпуская Серегин рукав, дядька произнес короткую фразу, в которой Сереге было знакомо слово «стоп» и еще одно слово - смутно - «нау».

Чувак явно лез в чужие разборки и заслуживал кары - и по понятиям, и просто по настроению.
- Отвали, гнида, - выдохнул Серега и швырнул кулак в самую середину мучного пятна.

Голова гудела морской раковиной, а вся левая сторона лица онемела, как после заморозки. Паркетины вблизи казались неимоверно большими. Но это бы ладно. Главное, кто-то очень сильный пытался оторвать от Сереги правую руку. Серега сопротивлялся отчаянно и бесплодно. Цыпленок табака, выпотрошенный, ощипаннный и зажаренный, с таким же успехом мог бы сопротивляться натиску едока, возжелавшего его крылышко.

- Сука!! – заорал Серега, пытаясь вырвать пылающую во всех суставах руку из клешней бледнолицего. – Сукааахххьььь! Кххххььь!

Серега поперхнулся. Поверивший в свое нечаянное избавление официант, встав на четвереньки и похабно лыбясь, тыкал жареным хуем в Серегину глотку, и бормотал:
- ВазИ, буф! Буф са! Са т’плэ, ля бит, э? Эспес д’педЕ. Саль педЕ ки пю!

Серега пытался вытолкнуть скользкую мерзость языком – но она извивалась и продолжала напирать. В ярости Серега сжал зубы, помолотил челюстями и выплюнул образовавшийся фарш, раскрыв на паркете зернистый бледно-розовый веер.
Возле самых ушей затопали ноги. Многорукая и многоголосая сила подняла Серегу, проволокла по коридору, вниз лестнице и выбросила на улицу.

Серега шел, шатаясь как пьяный, по середине дороги. Машины сигналили, объезжая его, из окон высовывались водители, показывали интернациональные жесты и что-то кричали. Серега не обращал на них внимания. Анжелка уцепилась за Серегин пиджак и кое-как втащила его на тротуар. Минут пять шли молча. Потом Анжелка спросила:
- Сережа, а он как? Вкусный?
Сережка посмотрел на подругу оловянными глазами.
- Кто?
- Ну, хуй этот. Ты же попробовал. Ну, дорогой, скажи - интересно же!

Серега словно второй раз за вечер с размаху ударился мордой об пол. В голове зашумели обрывки мыслей. «Дура-баба... Растреплет всем... Кореша узнают.... Аворитетные люди...» Ужас схватил Серегу за горло. «Ебнуть суку, сейчас же...»

- Ах ты!...., - зарычал Серега и двинулся на Анжелку. – Взгляд Сереги соскользнул с Анжелкиных больших глупых глаз вниз, на белую шею. Потом на плечи, грудь, талию, на восхитительный изгиб ее бедер, вычерченных по лекалу самого Бога, в единственном экземпляре. Для него, Сереги Алаторцева.

- Ах ты...Ах ты.... Ахххахахаха! Хахахаха! - Серега захохотал. Он ржал как конь, смеянствовал смеяльно, подобно смехачам неизвестного ему поэта Хлебникова, -Да хххуйня и есть! Хахахаха! А ещё фффранцузский! Ахахаха!

Серега хохотал, согнувшись пополам, опираясь на Анжелку, чтобы устоять на ослабевших от смеха ногах. И потом в такси он время от времени заливался безумным хихиканием, пугая пожилого шофера.

*

КолбАсы на свадьбу Серега заказывал в Италии, в городе Парма, а сыры – в Лионе. Образцы пробовал сам. Чтоб хуйню не подсунули. Чтоб все было как в лучших домах.


*****

15 октября 2008 г.