Он стоял у окна, уткнувшись лбом в заиндевевшее стекло, и с тоскою смотрел на улицу. На мутные пузыри фонарного света, колеблющиеся под жесткими порывами ледяного ветра, на хлопья снега, медленно и лениво проплывающие вблизи от окна и бешено несущиеся вдалеке.
- Не придет, - твердил он себе, - она не придет… От этой мысли где-то внутри появлялась совсем детская скулящая обида и в горле застревал горький угловатый ком.
Но в нем все-таки жила щенячья истеричная надежда, ведь он так ждал, так желал ее… Она знает обо мне, она помнит меня, всегда помнит - эта мысль дрожала в его голове, пробиваясь сквозь пелену отчаяния,- просто она хочет быть со всеми и мое время еще не пришло…
И он с дрожью в спине и руках вслушивался в звуки лифта, задыхаясь и обмирая, когда он приближался к его этажу, и кусал дрожащие губы, когда понимал: не она, не к нему.

Звонок в дверь заставил его вздрогнуть всем телом. Он с минуту стоял, растеряно-суетливо озираясь по сторонам, на глаза упала пелена, почти теряя сознание, прыгающей походкой подошел к двери.
Он не помнил, как открыл дверь, как вошла она. Он почти не различал ее, видел только – она прекрасна. Она была уже всюду: шла к окну в легком полупрозрачном платье, и ее льняные волосы тяжелой блестящей волной спадали по спине; сидела в кресле, забравшись на него с ногами и положив голову на колени, и так хотелось подойти к ней, присесть рядом на корточки и нежно, едва касаясь губами, целовать ее и гладить, запуская пальцы во вьющиеся локоны, цвета антрацита; стояла рядом, обняв нежными прохладными руками его шею и прижав голову к его груди; лежала в постели, обнаженная, взглядом умоляющая его обладать ею…
Она была везде и всюду, была такой, какой он хотел, звучала в его голове нежным шепотом и стоном наслаждения…

Близился рассвет. Она лежала рядом, обволакивая его нежностью и покоем…

- Спи, - сказала она, - пора спать, тебе уже не будет плохо.

И он засыпал, он знал – плохо уже не будет. Никогда… Ведь он лежал в объятиях желаннейшей из женщин,
имя которой…