– Стаканьё давай! – потребовал гость, свинчивая колпачок с бутылки ноль семь.
Хозяин обвел взглядом стол. Простая закусь: килограммчик помидорчиков, полкило огурчиков, охапка лучку зеленого, неуклюжая пластина копченых свиных ребер. Два стопаря. Отодвинутая в сторону бутылка хорошего коньяку.
– Так вот же… – он показал на стопки.
– Совсем от рук отбился… – гость сощурил и без того узкие глаза. – Андрюх, ты чо?! Наперстки бы еще выставил!
Андрей вздрогнул, сконфузился и, неразборчиво бормоча о полнейшей затраханности текучкой, кинулся за стаканами. Действительно, кто ж спирт из рюмок или там стопочек пьет? Вытащил из шкафчика пару массивных стаканов, торопливо сполоснул, поставил на стол. Вода еще нужна же… Перелил из пятилитрового баллона в стеклянный кувшин. Тоже бы сполоснуть его, кувшин-то, да заторопился что-то… Ладно, сойдет.
– Эх, – вздохнул гость. – Граненых-то у тебя нету, что ли?
– Не привередничай, Вадька, – огрызнулся Андрей. – Наливай уже.
Усмехнувшись, Вадим налил себе полстакана спирта, добавил воды. Андрей сделал то же самое. Известное дело – спирт каждый наливает себе сам, разводящих тут не полагается.
Взялись за стаканы с помутневшей смесью. Кивнули разом. Выпили не чокаясь, молча. Знали, за что пьют, слов не требовалось.
Закусывать не стали, сразу налили по второй.
– Семнадцать лет… – тихо произнес Андрей.
– Земля ему пухом, – отозвался Вадим.
Выпили, опять не чокаясь, но теперь уж и закусили – лучком для начала. Андрей сразу закурил, откинулся на спинку стула, расслабился. Вадим тоже сделался менее… бронзовым, что ли? Смежив веки, он стал похож теперь на маленького деревянного идола в маленьком буддийском храме. Теплое что-то такое, уютное…
Впрочем, в буддийских храмах Андрею бывать не доводилось. Ни в больших, ни в маленьких. Да и кореец Вадик к буддизму никакого отношения не имел.
– А ты знаешь, Андрэ, – проговорил он, не открывая глаз, – как Хачик в Ростов-то распределился?
– Да уж как-нибудь знаю, – откликнулся Андрей. – Он со мной перед тем советовался.
– Со мной тоже.
– Да мы с тобой об этом сколько раз терли…
– Угу…
Странная дружба, подумал Андрей. И была странная, и стала еще страннее. Собственно, в институте как-то особенно и не дружили. Общались много, пили вместе много, по девкам ходили, стройотряды, картошка, сборы военные – это да. В лаборатории при кафедре что-то вместе кропали с юношеским энтузиазмом. Знали один о другом, можно сказать, все. Вот только дружба ли это? Андрей сомневался. Компания хорошая, по случаю слепившаяся, не более того. Да и не трое их было – гораздо больше.
А распределились по разным городам – и, собственно, всё. Поначалу раз в два – три года встречались всей группой, потом все реже и реже. У каждого своя жизнь, свои новые друзья. И опять же – друзья ли?
А вот как Хачик погиб, так с Вадькой и настоящая дружба началась. Из всей группы только они двое в Ростов на похороны примчались: Андрей – из Москвы, Вадим – из Казани. Потому, возможно, что ответственность чувствовали – действительно, спрашивал Хачик у них совета насчет распределения. Очень в Ереван хотел распределиться, просто мечтал о Ереване. И предлагали ему туда. Не решился.
«Боюсь, – говорил он Андрею с сильным своим акцентом. – Ничего не боюсь, а этого боюсь, понимаешь, ара, э? Я армянин, а армянский неправильно знаю, у меня армянский бакинский, мне в Баку армянский армянский зачем был? А в Ереване ты, Андро-джан, можешь армянский вообще не знать, он может не знать, она может не знать, – он неопределенно кивал в сторону совершенно посторонних людей. – Вам за это ничего не будет. А мне позор. Ты как думаешь, э? Может, лучше в Ростов?»
Пожалуй, лучше, согласился тогда Андрей. А то действительно нехорошо как-то.
И Вадик, как потом оказалось, тоже с этим согласился. И поехал Хачик в Ростов. Решился бы в Ереван – глядишь, и не поминали бы его сейчас. Все же по-другому сложилось бы.
Сплошные неизвестные. Может, так и так, без их советов, Хачик сделал бы выбор, оказавшийся для него роковым. А может, в Ереване, которым он бредил, как правоверный еврей бредит об Иерусалиме, его тоже ждала гибель – ибо судьба…
Но неизвестные, они неизвестные и есть, гадай – не гадай, толку-то…
Андрей вспомнил те похороны. Черно-белая, с траурной лентой, фотография Хачика, сверкающего улыбкой – все тридцать два зуба наружу. А рядом гроб на табуретках. Закрытый, потому что от головы Хачика ничего не осталось. Попасть под вращающийся хвостовой винт вертолета – это… это слов не найти…
На заводе – там, конечно, оргвыводы страшные состоялись, и уголовные дела были, да только по-настоящему – сам виноват. Темперамент его… Господи…
Вот компенсация, что ли, такая – эта их дружба в память покойного? Андрей точно знал, что понадобись ему – Вадик посреди ночи с места сорвется и примчится на помощь. Откуда угодно и куда угодно. И Вадим про Андрюху знал то же самое.
А больше-то друзей, если по-настоящему, и нету.
Андрей махнул рукой, налил себе, кивнул Вадиму – давай, мол, и ты наливай.
– Ну, – сказал Андрей, – все же за авиацию!
– За авиацию, – повторил Вадим.
Чокнулись, выпили, поглодали ребрышки.
– А помнишь, – засмеялся вдруг Вадим, – как он имя менял и фамилию?
Андрей тоже засмеялся. Как не помнить? Все тогда ржали. Он ведь изначально был Рубен Хачикян. Когда в армию призывался, стал Роберт Хачиков. Вроде как русский, объяснял он. Ага, очень по-русски звучит, покатывался со смеху Андрей. Да еще с его-то внешностью и акцентом… После армии поступил в институт тоже как Роберт Хачиков. А на пятом курсе снова стал Рубеном Хачикяном – о Ереване уже задумывался.
А называли его всегда Хачиком. И никак иначе.
– А вот, – сказал Андрей, – помнишь, Вадька, как он на спор через толпу прорубался, в пивняке, на время?
– Это я только слышал, – ответил Вадим. – Меня с вами тогда не было. Забыл, что ли?
Может, и забыл, подумал Андрей. То, что Хачик тогда сотворил, затмило все сопутствовавшее – кто там был, да с кем, да сколько пива потом выпили…
Хачик в ту пору на самом, наверное, пике формы находился. Соревнования все время выигрывал, полуподпольные какие-то. Офицеров где-то тренировал, детей.
Восточные единоборства с труднопроизносимыми названиями. И – пивной зал, битком забитый народом. Автопоилка. До кранов добраться нереально.
«Облом», – протянул кто-то из их компании.
«Э, – пренебрежительно сказал Хачик. – Хочешь, путь прорублю, ара? За тридцать секунд прорублю. Стипендию ставишь?»
«Здоров ты гнать», – ответили ему.
«Ладно, – засмеялся Хачик, – стипендию боитесь ставить, тогда копейку ставьте, э? Засекай. Только за мной держитесь».
И двинулся в толпу, не дожидаясь ответа.
И прорубился. Никто даже не понял, как. В том числе и плотно стоявшие в пивняке мужики. Слава Богу, без пострадавших обошлось…
– Наливай, что ли, – сказал Вадим. – И выпьем за друзей наших. Пусть не оригинальный тост, зато правильный.
– Я за тебя выпью, – помедлив, произнес Андрей. – У меня больше друзей нету.
– Тогда, – откликнулся Вадим, – взаимно. Друг за друга, как говорится.
– Вот интересно, – сказал Андрей, жуя помидор, – нам с тобой и говорить-то, по сути дела, не о чем. А помнишь… а помнишь… а помнишь…
– Так а чего ж зря воздух сотрясать? – возразил Вадим, аккуратно обсасывая ребрышко. – Мы же с тобой… ммм, вкусно… как облупленые…
– Сам ты облупленный, – засмеялся Андрей. Потом посерьезнел. – У меня только Анюта еще настоящий друг. Все остальные – приятели, знакомые хорошие. В общем, сам знаешь.
– Знаю, – тоже серьезно, почти торжественно ответил Вадим. – У меня то же самое. Баб, между нами говоря, немерено, и влюбляюсь я на раз, ну, ты в курсе. Искренне влюбляюсь, а вот Надежда моя – это другое. И, Андрюха, поскольку у нас с тобой именно на раз еще и осталось, давай за них и выпьем. За твою Анюту, за мою Надежду. Стоя.
Андрей смахнул навернувшуюся слезу, подождал, пока Вадик нальет себе, наполнил и свой стакан, встал. Выпили.
– Вот и все, – сказал Вадим. – Садиться не будем, пойду я. Смотри-ка, стемнело уже…
– Да ты что? – засуетился Андрей. – Вадька! Вон коньяк еще! Куда ж ты? Посидим еще, а?
Вадик расплылся в улыбке, снова став точь в точь Буддой… или Конфуцием… Но ответил коротко и твердо:
– Пора.

…Андрей выдохнул, отломил кусочек черного хлеба, понюхал. За окном темно. На столе почти уже пустая бутылка водки, мисочка с корейской капустой, пара ломтей хлеба в плетеной вазочке.
Он один. Хачика поминает. А через неделю Вадькин черед настанет. Семь лет сравняется, как нет Вадика. Шел в гору у себя в Казани, пахал по-каторжному, а главным инженером другого сделали. Дальше – просто и быстро: два инфаркта, один за другим. И – exit.
Но друг остается другом: Хачика помянуть – всегда приходит.
В двери клацнул ключ. Затем раздался звонок. Андрей встал, покачнулся, взял себя в руки, пошел открывать. Это Анюта пришла с Катюшкой.
– Ты что?! – ужаснулась жена, когда Андрей, не без труда отодвинув засов, открыл дверь и схватился за косяк, чтобы не упасть.
– День Хачика, – невнятно объяснил он. – Давай сумки…
– А-а, – протянула Анюта. – А я-то забыла. Да ладно тебе, сама справлюсь, ты иди, Андрюш, поспи. Катя, не трогай сейчас папу!
Один-единственный у меня друг остался, подумал Андрей, засыпая.