Детство Руслана было тяжёлым. Нет, голод, болезни и утраты, к счастью, обошли его стороной. Но испытания ему выпали не менее, а, возможно, и более тяжкие. С самых малых лет пришлось выковать в себе постоянную готовность к действию – схватке, или побегу, в зависимости от ситуации. По роковому стечению обстоятельств, Руслана окружали сплошь мудаки и мерзавцы. И с этим решительно ничего нельзя было поделать. Сонмища мудаков и мерзавцев свивались вокруг него в клубки, вертелись юлой, гугнивыми голосами что-то требовали, а то и угрожали. Но главное: каждый из них мог в любой момент дать в дыню. Да что там: многие и делали это, причём с нескрываемым удовольствием. Побои преследовали Руслана везде: дома его охаживали ремнём родители, в школе нещадно мутузили ватаги бойких соучеников. Руслан не давал воли эмоциям и переносил унижения хладнокровно, с гордым и даже чуть надменным выражением лица. Уже тогда он понимал: всё против него. Остаётся уповать лишь на собственные силы и, главным образом, на терпение. В том, что судьба ещё предоставит ему возможность для ответного слова, он почему-то был уверен.
Кроме постоянных пиздюлин, от товарищей по школе ему досталось ещё и погоняло – Шницель. Оно не казалось Руслану обидным, да и вообще не вызывало никаких эмоций, ибо трудно было представить, что надоумило мелких залупанов дать ему именно такое прозвище. Когда остальные дети резвились во дворе, втихую покуривали траву за гаражами или блевали портвейном, Руслан валялся на диване перед телевизором, поглощал чипсы и купался в грёзах о будущем возмездии. Единственным его союзником в этом мире был Виктор Цой, голос которого прорывался сквозь шипение паршивой магнитофонной записи. «Весь мир идёт на меня войной», - захлёбываясь в шорохах, булькал лидер группы «Кино». Эти простые, но бесподобные слова согревали Руслана и дарили надежду: приятно было осознавать, что даже такие колоссы духа чувствуют то же самое. Когда много позже Шницель узнал, что Цой давным-давно умер, его весь день тормошили мысли о быстротечности и смысле существования. Тогда же он дал себе слово: жизнь его будет неповторимой. Он вспыхнет ненадолго, но очень ярко, накопит силы и выплеснет их марш-броском в вечность. И, подобно кумиру, уйдёт молодым. Это условие было обязательным.
… В пятнадцать лет Руслан неожиданно для самого себя связался с панками, выбрил «ирокез» и впервые изведал сногсшибательный эффект цветочного шипра. В шестнадцать его вместе с тремя сподвижниками отчислили из школы. Транспарант, закреплённый ими ночью над входом в храм науки, гласил: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЗАГОН, ПИДОРАСЫ!» Разумеется, это был вызов усреднённости и конформизму, благородный бунт личности против стада. Но тупица-директор и благообразные мудаки из родительского комитета в силу косности не оценили жеста, восприняв его как оскорбление. Выйдя за порог школы, Руслан глубоко вдохнул. Он был честен перед собой и не сомневался, что Виктор Цой на его месте поступил бы точно так же.
_____________________
Лучше всего, конечно, было бы ничем не отличаться от сверстников: резвиться во дворе, втихую покуривать траву за гаражами, или блевать портвейном. Не вышло: Вене Ковальскому был уготован иной путь. Уготовила его венина мамаша, которая с упорством подпитывала в себе идею об «особой судьбе» отпрыска, судорожно пытаясь отыскать наиболее благоприятную ниву для проявления его талантов. В итоге, после провальных попыток сделать из сына звезду фламенко, шахмат, горнолыжных трасс и художественной резьбы по дереву, мамаша пинками и затрещинами погнала ребёнка в музыкальную школу.
Поначалу всё казалось сущим наказанием. Нудная скрипка, мозоли от смычка и педант-преподаватель – в прошлом солист местной филармонии, а ныне тихо спивающийся склочный обсос Артемий Робертович Завертяев. И всё это в то самое время, когда другие подростки уже переходили на качественно иной уровень бытия, отказываясь от портвейна в пользу «Трояра» и расставаясь с девственностью. Надо ли говорить о том, что мальчик воспринимал происходящее как трагедию, как крах личности?! «Поезд настоящей жизни, грохоча, проносится мимо полустанка моего прозябания», - писал в дневнике пятнадцатилетний Веня. Фраза была хорошей, выразительной, поэтому он периодически возвращался к ней: препарировал, оттачивал, пытаясь придать словам максимальный надрыв. Расковыривая таким образом душу, Веня утопил в слезах не один вечер. Он чувствовал себя так, словно бы ему изначально недодали чего-то очень важного.
Избавление было неожиданным. Сначала Веня начал замечать, что мудак Завертяев стал орать на него тише и меньше, чем прежде. Да и вообще, в поведении преподавателя намечались странные перемены: слушая, как играет Веня, он вдруг закрывал глаза и принимался мерно раскачиваться, или сидел, выпрямившись, с застывшей на лице улыбкой имбецильного счастья. А однажды, когда Веня исполнял этюд Роде, Артемий Робертович даже вскочил, забегал по кабинету, грозя кулачонками висящему на стене портрету Ростроповича. Единственной возможной причиной этого могли стать лишь звуки, рождаемые смычком ученика – пьян Завертяев в тот день, кажется, не был, и вообще в столь радостном оживлении зануда пребывал очень редко. Да, если говорить откровенно, таким Веня его ещё не видел.
Потом был внезапный триумф на конкурсе в филармонии. Веня играл с феерическим воодушевлением, не оставив шансов другим претендентам – очкастые венины ровесники вяло, с натугой мучили свои инструменты и комиссию. Начали поблескивать заманчивые перспективы: победа на конкурсе чуть приоткрывала перед Веней двери в музыкальное училище имени Семёна Бублюка. Стало меняться и отношение окружающих – если раньше его в лучшем случае игнорировали, считая скучной, забитой серостью, то теперь прибавилось внимания и уважения. Веня был представлен дирижёру местного симфонического оркестра, иногда музыканты здоровались с ним за руку. Но главное: к Ковальскому вдруг стали настойчиво липнуть девицы с обрубленными чёлками и в джинсах на бёдрах. Прежде Веня не имел шансов: любой из местных дольфов лундгренов в трениках и с бритой головой-дыней мог легко и без усилий оттеснить его на обочину. Теперь всё изменилось. Хотя поклонницы и были пока не столь многочисленны, но ещё вчера даже о таком уровне интереса к своей персоне лауреат не мог и мечтать. Жизнь определённо отдавала ему долги за испорченное детство. И завиток скрипки, наконец, перестал напоминать сплюснутую змеиную голову.
_____________________
- Пошла нахуй, дура, отсюда. Бегом, бегом, сука, я сказал! – Руслан ногой распахнул дверь и с грохотом вышвырнул на лестницу чемодан. Перед тем, как навсегда съебнуть к маме, склочная бабища, которую он когда-то сделал своей женой, долго, мучительно искала косметичку. Всё-таки нашла и даже успела намалеваться, как обычно, подчеркнув этим естественное безобразие лица. Поэтому теперь, после бури объяснений и каскада сцен, её харя, вся в сине-зелёных потёках, напоминала раздавленную сливу…
Руслан сгрёб визжащую дуру в охапку и выкинул в подъезд. Ещё долго после этого жена продолжала сотрясать дверь, видимо, норовя напоследок разворошить остатки умиротворения субботнего утра:
- Пидор, это и моя квартира, у меня свидетельство есть. Из юстиции. Забыл, скотина? – некогда любимая женщина выла жутким ведьминым голосом на весь подъезд. – Равнодушная тварь! Ничо, уж я позабочусь о тебе, хуйлан. Ты опасный тип, Шницель, и ты всех ненавидишь, и я сделаю всё, чтоб тебя закрыли в психушку. И когда и если мы увидимся в следующий раз, чмо, ты…
Руслан одел наушники, нажал на «плей». Вопли и стенания мгновенно оборвались. Вместо них, лаская истерзанную душу, раздался тёплый и любимый голос. Голос Наставника:
«Хочешь ли ты изменить этот мир?
Сможешь ли ты принять как есть?
Встать и выйти из ряда вон?
Сесть на электрический стул, или трон…»
…Божественная музыка… Не будь в жизни Руслана этой подпорки, противостоять общему хаосу, тупости масс было бы просто невозможно. Часто, шагая по улице, он ловил себя на мысли, что желание дать кому-нибудь в дыню бьёт гейзером, и сдерживать эти порывы становится всё труднее. Окружающие казались Руслану сгустками концентрированного зла, лютыми разнокалиберными циклопами, что призваны противостоять именно ему. Свою жизнь он видел как бесконечный поединок с монстрами и фуриями.
По вечерам Руслан смотрел телевизор, поглощал чипсы, властным чугунным тоном вёл полемику с героями сериалов, реалити-шоу и мультфильмов. Редкий оппонент осмеливался возражать: насмешки молча сносили и Брюс Уиллис, и Чезаре Мазератти и даже майор Селюков из нашумевшего многосерийного блокбастера «Девушка со стремянкой». Безапелляционно навязывая свою волю другим, Руслан чувствовал себя почти всемогущим. Вскоре стало понятно: ещё немного усилий, и он, наконец, будет готов дать бой ополчившемуся на него Мировому Злу. Каким образом он это сделает, Руслан пока не имел ни малейшего представления, однако, на всякий случай, начал исследовать свойства ядов по учебнику «Фармакология» и занялся изысканиями в области взрывчатых веществ. Первая бомба, которую он соорудил из магния и марганцовки, во время испытания чуть не лишила его двух-трёх пальцев. Но Руслан не отчаивался, ибо понимал: Святая Правда всё равно на его стороне.
Однажды он явился в магазин «Полезные мелочи», где за 11. 924 рубля в месяц работал продавцом-консультантом. Пяти минут было достаточно, чтобы обложить хуями сослуживцев с покупателями и, гордо выпятив подбородок, швырнуть на стол заведующей заявление об уходе. Выйдя на улицу, Руслан понял: пора. Как обычно, в памяти тотчас затрепыхались знакомые, дорогие сердцу звуки.
«Дальше-е действовать будем мы», - Кумир как всегда не лгал. Его голос накачивал Руслана железобетонной уверенностью.
_____________________
Передать эти ощущения словами? Нет! Решительно невозможно… Свет в зале становится приглушённым. Хамьё и жлобы из зрителей ещё долго продолжают рассаживаться, хлопая откидными сидениями. А Вениамин Эдмундович Ковальский уже подвергается трансформации. Он чувствует, как всё то прекрасное, что живо в нём, невесомо отделяется от изгрызенной недугами телесной оболочки, воспаряет над хороводом суетных мыслей, над пузырящимся глубоко внутри болотом страстей и пороков. Смычок порхает по струнам, высекая из них музыку полёта, свободы; сплетая из звуков тончайший тюль. Вениамин Эдмундович кружит над сценой, над залом, забуривается в самые души собравшихся. Он – концертмейстер группы первых скрипок Нижнепердяевского симфонического оркестра… Да, именно того самого, который так обожают русские эмигранты во всех странах Шенгена…
После концерта как всегда овации, слёзы на глазах вылинявших тёток в шиньонах и, конечно, цветы. Розы, гвоздики, тюльпаны, розы, гортензии, хризантемы и розы. Ковальский ненавидит цветы – толку никакого и девать некуда. Но не запретишь же поклонникам именно таким образом выражать их поросячий восторг?!
…Выходя после выступления из гримёрки, Ковальский с проворством рассекал толпу плешивых меломанов, игнорировал приставания корреспондентов газеты «Музыкальный Базар» и безмолвно протискивался к заранее вызванной машине. Ехал ужинать в ресторан. Не было ничего приятнее, чем, вернувшись из духовных высей, отведать филе индейки с ананасами и запить его каберне урожая 1996 года. Вениамин Эдмундович поднимал фужер, изящно отгибая в сторону мизинец, и с достоинством потягивал вино. Домой, где его дожидалась жена-искусствовед, он не спешил. В конце концов, уважаемый человек, музыкант с именем, наконец, обладатель гранта министерства культуры имел право не отказывать себе в удовольствиях. Руководствуясь этими соображениями, после ресторана Вениамин Эдмундович, обыкновенно, ехал в бордель. Там давно изучили вкусы клиента и приводили ему девушку Клару – дриаду с гордой осанкой, крепкими ляжками и бессмысленными коровьими глазами. К себе Ковальский возвращался за полночь. Даже невзирая на расстёгнутую ширинку и съехавший набекрень галстук, в этом человеке всё равно угадывался тот повелитель скрипки, маг, которому рукоплескали Москва, Париж, Стамбул и Биробиджан.
Давняя страсть Вениамина Эдмундовича к фиксированию мыслей на бумаге совершенно не утихла с возрастом. Ведение дневника было лучшим способом упорядочить мысли и полностью контролировать собственные эмоции. Поэтому в шкафчике пылились 74 пухлые тетради, которые хранили плоды рефлексии Ковальского, начиная с периода его полового созревания. Если бы некий негодяй, захотев вспороть тайны музыканта, с паскудной ухмылкой вторгся в этот кладезь сокровенного и открыл наугад любую из тетрадей, то он мог бы ублажить свой инстинкт охотника, например, такой добычей:
«До чего же дико, что многие живут в потёмках, не задумываясь о своём предназначении! И как же несказанно повезло мне, что я твёрдо знаю, для чего живу, и в чём цель моего существования! Мой несомненный талант – это то, что вдыхает в меня жизнь, то, что перетаскивает меня из одного дня в другой и что связывает воедино все мои помыслы, слова, действия».
Потешили бы мерзавца-вуайериста и пассажи вроде этих:
«Листал недавно книгу некоего Дитмара Винтерхальтера – как было написано в аннотации, «мыслителя, антрополога, эзотерика принципиально новой формации». Поразительно, какую ересь готовы озвучить все эти современные дельцы от науки, лишь бы привлечь внимание к своим якобы революционным теориям. Так вот, этот Винтерхальтер пишет, что в 99% случаев, человек не может верно определить, в чём смысл его жизни. Даже тогда, когда смысл этот кажется очевидным. Если верить его доктрине (чего делать категорически не рекомендую), своя роль есть у каждого. Только люди, как правило, имеют ошибочное представление о том, в чём состоит их миссия в этом мире. И чаще всего даже не могут распознать момента, когда делают то, ради чего на самом деле явились на свет. Какая беззастенчивая чушь! Эдак мне пришлось бы поверить, будто я призван не теребить человеческие души звуками скрипки, даруя другим свой талант, а, например, всего-навсего спасти кого-нибудь из пожара. Какая мелочь! Или ещё хуже: я рождён для того, чтобы перевести какую-нибудь выжившую из ума бабку через дорогу. А может быть цель моей жизни – пасть жертвой серийного убийцы-психопата. И не более. И тогда после смерти моё имя будут мусолить лишь во время судебного процесса, определяя меру наказания для преступника. Нет, я отказываюсь в это верить! У меня есть Дело, которое нужно не только мне, но и десяткам… сотням людей. Это и есть моя миссия, без сомнений. При всём желании я не смогу оставить более заметного или хотя бы равнозначного следа в социуме каким-то иным способом. Так что переубедить меня не удастся. И никто не лишит меня права считать мыслителя и антрополога Дитмара Винтерхальтера пустословным и бесполезным пи…»
На этом месте шпионившего подлеца поджидало бы разочарование: отпечатки вымазанных шоколадом пальцев автора навечно скрыли от чьих-либо глаз концовку фразы и, вероятно, резюме всего суждения в целом.
_____________________
Площадь около вокзала Нижнепердяевск-Главный, как всегда, пестрела автомобилями и толпами людей. Куда-то неслись громкоголосые старухи с чемоданами на колёсиках, вальяжно прогуливались мужчины в шортах, шлёпанцах и с отвисшими животами. Под ногами вертелись цыганята и торговцы гашишем, а чуть поодаль, у киоска с шаурмой, свора милиционеров сосредоточенно избивала карманника. То и дело со стороны путей раздавались отрывистые вскрики локомотивов.
«Не протолкнуться, - мрачно думал Руслан, посматривая на свои ботинки, нещадно истоптанные быдляками-прохожими. – И почему только их так много? И я вынужден сражаться с ними один. Но это моя судьба, мой крест, тут уж ничего не поделаешь».
Руслан огляделся: он напоминал самому себе камень, омываемый горным потоком. Вздохнув, принялся остервенело подогревать в себе злобу и ненависть к дьяволовым посланникам, что пританцовывали, галдели, харкали и матерились со всех сторон, будто бы совершая какой-то омерзительный ритуал. Очень скоро ярость уже трещала внутри, бушевала как масло на сковородке. Руслан принял позу Героя-Одиночки: широко расставил ноги, выпятил подбородок, постарался максимально сузить глаза и придать лицу волевое выражение. Прохожие стали коситься на него с опаской и недоумением, значит получилось. Теперь оставалось только закатать рукава куртки и нацепить тёмные очки. Вот так, полный порядок. Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не бежать, а, напротив, двигаться с небрежной плавностью, нижнепердяевский Моро направился к входу в здание вокзала. Сегодня он наконец сможет нанести свой удар. Уж теперь они ему ответят за всё сразу: за Шницеля, за пренебрежение, за унизительную работу с ещё более унизительной зарплатой и за обтоптанные ботинки. В глубоком кармане куртки притаилась граната Ф-1. Чтобы приобрести её у знакомого, работавшего на полигоне воинской части, пришлось нехило раскошелиться. Но покупка, безусловно, того стоила. Оружие придавало весомости руслановым шагам, делало их неотвратимой поступью Командора.
Он уже почти дошёл до дверей, как вдруг его пригвоздили к тротуару знакомые, родные звуки. Откуда-то долетало дребезжание гитары, безбожно фальшивя, выл гайморитный подростковый голос:
«...Не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве…
Пожелай мне удачи,
Пожелай мне-е-е удачи…».
Руслан подошёл ближе, чтобы как следует рассмотреть единомышленника. Стандартный набор: кеды, косуха, водорослями свисающие на лоб немытые космы, россыпь малиновых прыщей по щекам и на шее. При самом ближайшем рассмотрении обнаруживались ещё скопления слюны в уголках губ. На асфальте коробка с мелочью. Но всё это не имело никакого значения – Руслан неожиданно замер как вкопанный и, напрочь забыв о том, что ему предстояло совершить, слушал песню за песней. С ним происходило странное и необъяснимое с позиций логики: он вдруг понял, как смешон в своей дурацкой куртке, насколько кривы все его измышления, и, главное, что в тёмных очках он до омерзения похож на пидора. Всё это было ново, непривычно и чуть страшновато, словно в вену вкололи концентрированный раствор мудрости и абсолютного понимания. От переизбытка эмоций Руслан даже начал тихонько подпевать парнишке, лицо его обмякло, окрасилось добротой и безмятежностью. Стихи Небожителя, пусть и в таком уёбищном исполнении, видимо, размыли в душе некую ложбину, куда мгновенно схлынули копившиеся годами помои и гниль. «Какой же я удивительный, сказочный долбоёб», - счастливо оскалился Руслан и собирался, было, уйти, как вдруг за спиной заблеял чей-то голос. Едва услышав его, Руслан поморщился и сплюнул – хоть подошедший ещё толком ничего не успел сказать, было уже понятно, что волшебство на этом закончилось, а впереди, скорее всего, мелочная и бессмысленная перепалка:
- Безоб’газие, безоб’газие… Ай, безоб’газие, - причитал голос с какими-то шакальими интонациями. Нужно было либо бежать оттуда сломя голову, либо повернуться и въебать незнакомцу по харе. Руслан почему-то не сделал ни того, ни другого.
- Это, до’гогие мои, не музыка, нет, не музыка… Это чё’гт знает что такое, - причитания становились всё напористей. От хама несло дорогим коньяком и шоколадом. – Где мелодика?! Где живость и всеохватность полифонического вз’гыва? Где, я вас сп’гашиваю?
Не сдержавшись, Руслан всё-таки обернулся, хотя знал, что лучше бы этого не делать. Перед ним стоял хорошо одетый, но обрюзгший коротышка с унылой, как у тюленя рожей. Судя по назидательности тона, апломбу и висевшему на плече скрипичному футляру, он запросто мог оказаться музыкантом-профессионалом и даже какой-нибудь знаменитостью.
- Поймите, молодой человек, ’гавняться нужно на титанов. Все эти выскочки и однодневки никуда вас не п’гиведут, они не способны пода’гить ката’гсис, - сказав это, тюлень удручённо махнул рукой, вытаращил глаза и зашлёпал губами, как будто сам удивлялся мыслям, которые внезапно ударили ему в голову.
Парень с прыщами и гитарой выглядел растерянным, заметно пал духом. Чем подавленнее становилось выражение его лица, и чем безобразнее он шмыгал носом, тем всё более горделивую стать обретал незваный критик. Кажется, он был вполне доволен собой, прямо на глазах превращаясь из сгорбленного дрищеватого недомерка в агрессора, воина.
- Бог вас разбе’гёт, молодёжь, - картинно вздохнул он. - Ни вкуса, ни чувства п’гек’гасного. Ж’гёте де’гьмо из телевизо’га и ’гады. Да, что с вами гово’гить…
Воин окинул Руслана тем взглядом, которым обычно, оказавшись в чужом доме, удостаивают растущий в кадке фикус. После этого, видимо, посчитав миссию выполненной, зашагал к стоянке автомобилей.
Едва он скрылся, Руслан тут же вспомнил о том, как ему обтоптали сегодня ботинки, как цыганский выблядок издали швырнул в него яблоком. Монстры и фурии без страха потешались над ним, уверенные в том, что всё сойдёт им с рук. Вот и этого не даром подослали… «Ну уж нет, - Руслан выпятил челюсть и яростно заскрежетал зубами – Хуй вам на воротник, нечисть. Дальше действовать будем мы! Перемен! Война – дело молодых! Добро пожаловать в загон, пидорасы!».
Преисполненный уверенности, он направился к зданию вокзала. У входа бурлило настоящее столпотворение - сегодня здесь, как по заказу, было очень людно. Вспотевшими пальцами Руслан погладил литой корпус гранаты и вошёл внутрь.
_____________________
В тот вечер сотрудникам местных телеканалов, против обыкновения, не пришлось натужно раскапывать более-менее достойные темы сюжетов для выпусков новостей.