Залогинься!
Слушай сюда!
poetmarat
Ира - слитонах. По той же причине. Француский самагонщик
poetmarat
Шкуры - слитонах. За неуместностью. Француский самагонщик |
Автор: Cтэн ГОЛЕМ
Рубрика: ЧТИВО (импорт) Кем принято: Розга Просмотров: 873 Комментов: 14 Оценка Эксперта: 28° Оценка читателей: 49° * * *
Что Бог ни делает, всё к лучшему. Либо он просто шутит. Вот однажды вышла у нас история… Давно уже. Но это случилась такая быль. Не верите, не настаиваю. Как говорил покойный Иохим с Ришельевки, кучер адвоката Лукомского: настойчивы только круглые идиёты! Не хотите слушать - свободно можете помидорку съесть. Было это… А-а, кому теперь нужны эти история с географией?! Это было у моря, где ажурная пена. Да-да – Северянин, чтоб он был здоров! Припоминаете, однажды был такой всемирный потоп? Так сразу, когда просохло, Бог вернул обратно море и солнце, чтобы молдаване снова построили глиняный дом на берегу, а греки сплели сеть, выдолбили лодку и повезли из Турции контрабанду. Столько дел, столько дел – палец о палец не почесать! Повезло: потоп смыл все наши грехи! Что вы так смотрите? Уже и Богу не доверяете? Сами тогда у него и спросите. Вон там, видите? Это мы Кресто-Воздвиженскую церковь проезжаем. Да, так я о потопе! От тех самых времён, как армянские евреи причалили в Ноевом ковчеге к вершине старого Арарата, по наши дни у Грачика Товеляна не появилось ни жены, ни настоящей фелюги. Никто не припомнит, чтобы они были – значит, таки не было их. Что было у старого Грачика, так это нестойкий ум и две дочери. Дочерей звали Ася Грачиковна и просто Фира. Почему вторая обходилась без отчества? Все думали, что Фира со своим норовом до отчества не доживёт. Нрав у Фиры был южный. Такой, знаете ли, немножко растрёпанный. Рявкнет, бывало, басом: пшли-ка вы вон, нахлебники! – мухи или нищие так и летят с-под окон врассыпную. Родословная Товеляновых дочерей была довольно смутной. Так же, как и прочего населения южной России. По маме девочки были евреи и немножко курды. По папе – неясные армяне и откровенные гои. Русские оболтусы плюс армянские прохвосты, если конкретно. Путаница кровей, само собой, то и дело порождала войну народов. Когда сёстры ссорились, а ссорились они почти ежедневно, Ася Грачиковна, словно истинный Муж Гнева, обрывала Фире височки в чёрных локонах и кричала прямо в туманные Фирины очи: – Ты грязная, тупая кацапка! – Почему тупая?! – обижалась Фира. – Я уже неделя пишу в строчку и даже складываю в столбик! Если бы семинарист Гришка, наглый поц, реже лазил под юбку... – Вертела я в корыте, что ты там неделю в сорочку складываешь! – сообщала Ася и снова приступалась драть Фире височки. Зато уж если побеждала Фира, размахивая кулаком со светлой Асиной косой – такая коса была, я вам скажу! Ну и кулак Фирин тоже ничего себе был экземпляр... Так Фира тоже визжала, как молочное порося: – Ася, чёртова сука! Мерзкое быдло и жидовская тварь! – Почему мерзкое? – отвечала Ася, закрашивая царапины на щёках остатками свекольного сока. – Завсегда с тобой, Фирочка, выходит полная суматоха. И кое-кто будет здорово не согласен… – Да бросьте вы, черти не нашего Бога! – кричал Товеляншам из-за плетня скопидом-сосед Храпуновский, по прозвищу Ося-Чистоган. – Не то устрою вам запорожскую сечу! Нюточка, где это был мой рЕмень?.. Что делал Грачик? Старый Грачик берёг себя для лучших времён. Он только мычал в окно, заслышав звуки очередного скандала: – Дочи-дочи! Делайте мне покой. Это же не заведение "У Тёти Гути» на Малой Арнаутской. Или я вам иду-зову полицмейстера! На дочки вежливо отвечали: – Закройся ты, армяш неумытый! Скажите, чем не Третий Интернационал? В остальное время сестры, как могли, жили душа в душу. Что его там оставалось-то, остального времени… Когда округа заметила, что Ася хороша в бёдрах, а Фира просто шикарна в грудях, зачастили к Грачику на двор сваты да женихи. Хороши были сёстры! Вы, я вижу, тоже любите женщин. А сёстры были из лучших: золотистые, гладкие, смуглые, словно груши "Империал"! Стоят, бывало, посреди двора, подбоченясь, как бокалы из рыжего янтаря с витрины ювелирной лавки старого Гирша Тартаковера… От великого женского ума и по совету бывшего дорогобужского раввина взяла себе Ася в мужья главного губернского чекиста, уездного комиссара товарища Шнеерзона. Венчалась пара на еврейский манер, а то как же. Потом поженились и на советский. Фира тоже не лопухнулась: закоцала мужа в главном городском соборе! Белокурого красавчика-пошляка. Как его… ну, конечно! Вышла Фира замуж за Лёвчика Врубеля. Ну, те самые Врубели, с Мясоедовки... Вспоминаете? Звали Лёвку все, от собаки до возчика, одинаково - Лёва-Кочумай. Щипач и фармазон был Лёвчик. Такая уж доля весёлая выпала. До чужих денег Кочумай был сам не свой. Не ходил на пляж - не мог видеть голых людей без карманов! Скучно ему жить становилось. В остальном, конечно, редкостной души был человек. Дурацкое имя Кочумай ему не по наследству досталось. Били на пасху Лёву ямщики в трактире, пока он не крикнул, выплюнув сразу три зуба: всё, земляки – кочумай! Хватит, то есть. Так и повелось: Кочумай да Кочумай! Только Лёвкина мама, случалось, закричит в сердцах: – Врубель, скажи, если ты такой умный: почему твой папа не издох в колыбели, чтоб он был здоров, где бы ни был? Почему, почему... Откуда ребёнку знать. Революция не разбросала Грачиковых зятьёв – скорее, наоборот. Как вышло-то. Двадцатый век. Двадцатый год. Не стало в одночасье ни богатых, ни бедных. Революция всех сделала нищими. Лёва бросает щипать трактирных по мелочам и идёт в лавочку Тартаковера с наганом и задумчивым лицом человека, изменившего собственной профессии. Ювелир Гирш Тартаковер был кто угодно, только не полный идиёт. Он говорит себе: Лёва - это не революционный праздник, который можно пересидеть за шторой. Он оставляет на полчасика в одиночестве нежную кралю, Нюсю-белошвейку -понятно, где она ему узоры вышивала. Идёт Тартаковер вниз и разрешает Лёве выщипать парочку витрин поскоромнее. Потом ювелир делает вид, что ключами в сейф ему от волнения не попасть, и вообще уже готовится упасть в обморок. Большой руки был артист Тартаковер – даром, что ли, пережил в Париже двух молоденьких жён. – А если я тебе ногу прострелю, старик, ты мне откроешь? – спрашивает гада Лёвчик. Тартаковер крепко задумывается над вопросом. Нюся в спальне всё слышит. Она молчит, пугается и ждёт выстрела. Тут разговоры обрываются дверным звонком: дзынь-дзынь! А это уездному комиссару товарищу Шнеерзону, гулявшему с маузером в деревянной кобуре и двумя поцами в чёрной коже, приспичило узнать: не отыщутся ли в витрине Тартаковера камушки, рыжевьё и разные цацки, взятые ономнясь тремя молдаванами с имения полковника Лыщатого?! Кожанки входят. Тартаковер кланяется. Вопрос ювелиру задан. Гирш молчит и размышляет, как бы половчее соврать чекистам. Лёва прыгает по лестнице и прячется от непрошеного деверя наверху, в тяжеленных спальных портьерах. Забившись в складки тяжёлой ткани, он потихоньку выглядывает, как церковная мышь, попавшая в походный алтарь, и начинает молиться на фотографическую карточку товарища Луначарского: пусть черти унесут товарища комиссара Шнеерзона куда подальше от ювелирного дома Гирша Тартаковера. Все в городе знают, что Шнеерзону разрешено любого мародёра или грабителя шлёпнуть на месте. Стрелять по живому - тяжёлый труд. Да что говорить! Революционный долг исполнять, это вам не в тапки нагадить. Погружённый в молитву Лёвчик замечает Нюсю в пуховом одеяле и отблесках канделябра. Кочумай смекает, что двери в спальне можно таки замкнуть на ключ и ни о чём впредь не беспокоиться. В два прыжка Лёвчик летит и запирает двери. Нюся делает такое лицо: ах, кто вздесь?! Но быстренько признает красавчика-фармазона. Лёва, не будь дурак и раздевшись, аллюром перебирается под крупную Нюсину грудь и неплохих размеров перину. Вы тоже б не отказались! Надо как-то собраться с мыслями и успокоить девушку. Шуметь в будуаре Тартаковера определённо нечем. Но всё-таки началось там у них немножко шума. Узоры там ювелиру – они, конечно, узорами. Но на яблочный штрудель с Кочумаем Нюся никак не рассчитывала! Против Фиры жидковата была бы Нюся при драке – двух минут на кулачках не выстоит. Тартаковер, стоя в прихожей, слышит невнятный шум наверху. Ювелир оплывает потом и жмурится, словно его щекочут. Половина одиннадцатого, а в лавочке вызревает нездоровый ажиотаж. Будто это не лавочка, а апартаменты мелитопольского городского главы после весёлого налёта махновцев! Тартаковер берёт любимый подсвечник под дутую бронзу и ведёт Шнеерзона показывать пустую кладовку. В это время Нюся опрокидывает резвящейся ногой единственную в спальне свечу, и очень удачно – прямиком на портьеру. Вот когда оно загорелось, так загорелось! Просто как на пожаре. Лёвчику бы в окна уйти, но рамы у Тартаковера забиты гвоздями. К дверям из-за жара тоже не подлезть. Дилемма... Шнеерзон слышит крики и ощущает потянувшийся сверху запах лёгкого дыма. С чекистской прозорливостью товарищ комиссар понимает, что поджог затеян хозяином лавки с целью злостного сокрытия улик. Комиссар Шнеерзон героически подымается в спальню, сносит богатырским плечом закрытую дверь и арестовывает в дыму и пламени совершенно голую Нюсю, а совокупно и крайне погрустневшего Лёвчика. Однако тут на Шнеерзона падает семисвечовая люстра и сильно осложняет ему картину происходящего. Чёрные кожаные революционеры, крича и паля из наганов, тем временем бегут за бочкой с пожарными. Вы бы видели эту бочку: колодец без дна. Пустыня Сахара. Шнеерзон лежит себе спокойно и ни о чём таком не мечтает. Он, судя по всему, готовится увидеть покойных дедушку Ицхака и бабушку Цилю. Им таки есть что ему сказать. Сообразив, что гроза миновала, Лёвчик выталкивает Нюсю на лестницу: беги что есть духу! По-прежнему голая, Нюся что есть духу ползёт на карачках. Я бы с Нюсиной персоны «на карачках» писал картину – да кто же заценит! Вокруг имеем голый авангардизм. Тартаковер зверем воет на улице, приплясывая у кипящих заревом окон, словно вилюйский шаман. Всё у него, у гада, полностью застраховано! Однако промашечка вышла: Советской власти страховые выдумки, полученные при царском режиме – один сплошной пережиток, то есть таковые ей попросту до лампочки. Тогда Лёвчик, не размышляя, берёт на плечи неподвижного Шнеерзона, что удаётся ему не сразу. Шнеерзон – двухметровый еврейский бугай с бычьей шеей, а Лёва – субтильный расейский блондинчик с вечно смеющимся лицом. Что поделаешь: деверь деверю поневоле свой. А своего Лёвчик не бросит. Вытащил-таки Кочумай Шнеерзона – причем практически нетронутым. Гирш Тартаковер, по слухам, уволок из-под огня пару-тройку самолучших брильянтов плюс заграничный паспорт. Врут, наверное: паспорт-то как раз завсегда купить можно. В общем, все выжили, а лавка сгорела. Нюся уехала к маме в деревню, с громким позором и выходным пособием от Тартаковера. При всех облавах Шнеерзон прятал Лёвчика у дальних еврейских родственников. А Лёвчик, семнадцатью годами позже, во время чистки внутренних органов, почти два месяца кормил и укрывал Шнеерзона в катакомбах. Рассказывали заезжие циркачи, что обе семьи теперь в Румынии. Держат на паях гостевой бордель. Вот я и приехал… Будете в Букурешти – нашим кланяйтесь.
зачот. откровенный закос под Бабеля, но мне понравилось. ой, не все так умеют.
Ставлю оценку: 40
айвэй... это-ж Голем напейсал. тогда таки тем более всё ясно.
Сначала о том, что понравилось. Язык, безусловно. И хотя таки да, закос (правда, сам автор утверждает, что скорее под Шолом-Алейхема), но закос высшего качества.
Теперь о том, что не понравилось. У голема этих закосов целый сборник. Оно мило и достойно, но вот кто бы мне объяснил смысл? Что Бабель, что Шолом-Алейхем уже написали это век тому назад... Еще - композиция. Сюжетообразующая история здесь умещается в один абзац. Всё остальное - фон, и этот фон тут доминирует. И, наконец, не понял, почему Грачик говорит с отчетливым еврейским акцентом.
Ставлю оценку: 57
Ну а шо? Много не мало.Ни Бебеля, ни Шолом Алейхема с нами нет и шо то мне подсказывает: никак не придведется.А вот Голем с нами и ваяет такие,шо вы сами видите,памфлеты! ой ёй ёй! И шо нам с этого скучно, я вас спрашиваю?
Ставлю оценку: 57
после весёлого налёта махновцев! (с) Это у Гайдара свистнуто.
А в целом - впечатляет.
Ставлю оценку: 40
таки да - всё украдено до нас (с).
но закосы, друзья мои - это тот же стёб, и удайоцца он ровно настолько, насколько он самостоятелен. пуркуа па? фсмысле, а хуле. перелистайте, кто близко стоит, того же бабеля с алейхемом - нет там ни этих историй, ни такого замеса. улавливаете? имитируется стилистика, а это невозбранимо. сопсно, это всио. Лесгустой, превед! голем руский, это же очевидно)). махновцы, да - это я где-то спёр, спасибо кешастику - теперь вспомнил, где)).
начало затянуто - замах на семейную сагу как мнимум, гы
но всё равно читаю я все эти големско-гойско-еврейские штучки с удовольствием
Не хотите слушать - свободно можете помидорку съесть. (с)
Я эту фразу прочитала как :"Не хочете слушать...". Может, так и надо было бы? (Вы хочете песен - их есть у меня).
Голем, и тебе не хворать. Я не про то, что ты еврей.
Я про то, что не удивляюсь, что текст понравился. Заметь, я сначала его прочитал, а только потом решил глянуть кто автор. Как известно, две пули, выпущенные наугад одной рукой, дважды в "десятку" не попадают. Короче - как нравилась мне твоя писанина, так и нравится до сих пор вне засимости от того, хто афтор, гыгыгы. Так что тест пройден.
кешастик, который раз отмечаю твоё чувство слова - так оно и было вначале, гы.
потом афтар покрутил головой по сторонам, подумал - не подумают ли чего... и вычеркнул. Розга, с неменьшим удовольствием читаю твои отзывы. Йохан, жму лаппу. |
Щас на ресурсе:
517 (0 пользователей, 517 гостей) :
|
Copyright © 2009-2024, graduss.com ° Написать нам письмо ° Верстка и дизайн — Кнопка Лу ° Техподдержка — Лесгустой ° Site by Stan |