Всю ночь гонялся за голыми бабами. Не догнал.
Проснулся с торчащим. Помнитца у классика: всю ночь поднимается медленно в гору, а утром поссал и опять с ноготок.
Вернулся к кровати, жена похрапывает отчужденно.
Нет, чтобы потрахаться с утреца. Как то не думается об этом. Не дают думать о святом. Модулятор мысли почему-то включил диапазон повседневности. Приходится размышлять о суетном: заказы, выставки, встречи…
Кстати, сегодня припрётся Марковна. Но не та, что в телевизоре и «Карнавальная ночь» которой казалось вечной. Другая – Лилия Марковна – сухонькая вдова, страдающая поэзией. Будет домогаться. Вчера случайно встретились. Прижалась вся дрожа: «Я так хочу показать свою последнюю поэму… я завтра приду… ты обещал…»
Может и так, мало ли сболтнул для отмазки.

Именно сегодня мысли Глеба Князева были заняты другой реальной перспективой: поиметь не засушенную лилию, а свежую хризантему. Новая сотрудница Оксана смутила его творческий настрой своею задницей. Поэтому не работается, размышляется, прикидывается…
Чисто ознакомительно он сорвал пару-тройку ни к чему не обязывающих поцелуев и провел серию пальпаций в режиме осязания. Ни чо так девушка, класса «надкушенный персик». Это не только не останавливало, но подхлестывало. Хотя если честно у этой Оксанки уже при внешнем осмотре проявлялись нестыковки с ним Глебом. Во-первых, имя. Это было имя дочери Глеба и невольные ассоциации мешали.
Во-вторых – блондинка. У Глеба аллергия на них с детства. Как-то в школе сидел за одной партой с такой куклой Барби и у неё оказались вши.
В-третьих – рост. Оксана без каблуков была на сантиметр выше, а с каблуками… Зато девка с формами в его вкусе.
И вот сегодня сон, что называется, в руку. Ибо вчера заходит, значит, Глеб к шефу, Оксанка за своим компом, естественно, и показать ему что-то норовит блескучее. Глеб присмотрелся – ключик.
- Золотой ключик от дверцы в страну дураков, - поинтересовался он.
- Фу, как ты груб Князев… В страну чудес… понял? – и Оксанка интригующе заулыбалась.
Ну, вот чтоб вы сделали после такой улыбки? Конечно же, забыли бы про все моральные устои. Кажется, в той же Библии сказано, если дева просит - не уклоняйся. Мало того – иди навстречу. Только идиот не догадается, что ключ от квартире, где лежат… Впрочем, всё по порядку.
- Не понял, - для солидности изрекает Князев, - ты это серьёзно?
- Более чем.
- Дверца?!
- Да!
- Сегодня?
- Завтра.
- И где?
- Улица Строителей, дом №25.
- Как в кино.
- Именно так.
- Созвонимся во сколько?
- Ты ж понимаешь... – она показала глазами на кабинет шефа, - как только, так сразу…
- Замётано. Значит завтра. – Глеб взглянул в голубые глаза блондинки Оксаны. Там было всё пучком: и хризантемы, и дикие орхидеи, и сочная хурма, и свежие ароматные дыньки, и лепестки алых роз... А ведь не глупа, чертовка…

Глеб, на следующий день еле дождался обеда и позвонил. Договорились встретиться с Оксанкой на автобусной остановке по пути следования так сказать.
- Я на машине, подъеду… - обрадовано сообщил Глеб.
- Ты собираешься пьянствовать за рулём? – увещевала Оксана.
- Действительно, не подумал…
- Не парься… автобус прямо к месту подкатит. К восьми я буду.
- Двадцать ноль-ноль… обнимаю.
- Ишь, какой шустрый… Ну -ну.

Машину он отогнал на стоянку неподалёку, перекусил, потом ещё что-то лепил в мастерской, что-то клеил. В пять пришла Марковна. Вся в облегающем до бедер белом свитере и в черных колготках. Коготки и свитер – прямо принц из «Золушки». Глеб помог ей снять шубку, увидел «принца» и тут же брякнул об этом.
- Почему принц? – обиделась, было, Марковна.
- Ассоциации
- Какие-то странные, - фыркнула, но сдержалась.
Кокетливо достала из кулька книгу, тетрадь и бутыль вина. Протянула книгу:
- Это тебе от меня.
- Этимологический словарь, - прочитал Глеб, - О! Тронут… Целых пятьдесят тысяч слов… Шикарно.
- Недавно принесли, так я о тебе подумала, - Марковна работала на базе Книготорга.
- Тронут ещё раз…
- Я часто о тебе думаю… мой Князь…
Она прилипла всем тельцем.
«Оспидя, за что ты посылаешь мне такие испытания?» - подумал Глеб и сказал:
- Присядем.
Они сели. Лилия начала щебетать про свои литературные занятия, про творческие порывы и позывы, не подозревая о том, что у неё на всё про всё – минут сто не более.
Глеб деловито открыл штопором бутылку «Шардоне» разлил в одноразовые стаканы. Очень своевременное изобретение: мыть-то некогда. Да что мыть, на поебаться время не всегда найдешь. На святое дело! Ан шиш!.
Что характерно, люди думают об одном, а несут в разговоре всякую пургу. Взаимопонимание такая редкость.
Они выпили за творчество. Лилия взяла тетрадь и принялась духовно донимать Князева по-полной. Она душила его тесными и липкими строчками, в которых уже долгие годы металось её воображение, перенасыщенное вдовьей страстью.
«Косматым заревом душа моя сгорая,
ушла за горизонт твоих надежд...»
Женщина распалилась, раскраснелась, попросила ещё вина. Её линялые крашеные кудельки метались по высокому лбу. Она то и дело поправляла их рукой, порываясь грудью к мужчине. Потом вскочила и стала носиться израненной птицей по мастерской, заламывая крылья рук.
«К чему весь этот спектакль? – рассуждал Глеб, - Неужели к ебли? Нет, мне будет трудно совладать с таким напором. Я не готов на такие жертвы. Даже во имя святого дела. Ну что ты выгибаешь спинку, сжимаешь губы… они слишком кощунственно ярко накрашены. Это безвкусно. Что ты хочешь мне показать? Пару сушеный груш, болтающихся в просторном лифе, шею гармошкой, которую ты скрыла свитером, кисель живота? Слава всевышнему, что не дал причаститься ко всему этому в лучшие времена. А сейчас… с чего ты взяла, бабуля, что мне не терпится отведать твоих сомнительных ласк?»
У женщин несколько стадий развития их природы. Для себя Глеб условно делил на такие: наливное яблочко, персик, вишенка и сливка, упругая айва, сочная хурма, потом перезрелая груша и, наконец, курага – сушеный абрикос, одним словом. И куда денешься… Натягивай – не натягивай кожу на кость…
«Курага ты, Лилия, так что на любителя, коим не являюсь, извини»
Подумал, а сказал так:
- А как тебе стихи Долининой?
Марковна поперхнулась на полуслове.
- К-к-кого?
- Леры Долининой, по-моему, не плохи…
- Этой… - Марковна не сразу подобрала нужное слово, чтобы назвать конкурентку, - этой кобры?
- Я делал иллюстрации её книжки, так что… весьма!
Это был удар ниже пояса, поскольку Лилия Марковна книжку ещё не издала, а лишь скромно публиковала стихи в местных газетах. Но унять болезную по другому не представляло возможным. Время-то на исходе.
- Какой ты… какой-ты… как ты можешь, я готовилась, оделась, пришла, а ты… - она закусила губу, отвернулась в сердцах.
Сколько раз в юности Глеб получал подобные «отказы» от милых его сердцу дев, сколько раз после его признаний они с лёгкостью отвергали его… Теперь настал черёд, настало его время.
- Может в другой раз, Лилия…
Он впервые назвал её по имени, и она душой почувствовала слабый огонёк надежды. Повернулась, посмотрела в глаза. Вся горькая правда в глазах. Она увидела: нет больше шансов, и другого раза тоже не будет.
Тихо собралась и ушла не прощаясь.
Глеб молча налил себе стакан вина. Большими глотками выпил, оделся …
Надо было ещё зайти в супермаркет за джентльменским набором: коньяк, конфеты, торт.

Рослую Оксанку он увидел издали.
- Приветик – поздоровались.
- Извини, я хотел пораньше, но ты опередила…
- Деловой Князев, весь в делах… ха-ха… так я и поверила. Небось очередная баба приходила, ведь так…
Врать не хотелось, объяснять тоже.
- Не оправдывайся, знаю и не сержусь. Тем более шеф пораньше сегодня слинял.
- День такой, наверное…
- Ога. Какой день, Князев? Вечер зимний, оглянись…
- Автобус…
Они уселись в автобус. Разговорились о личном.
Оксанка без всякой ложной скромности выложила, что встречается с женатиком, Аркадием, уже третий год. Что он снимает комнату в гостинке со своим дружбаном Вовиком и что они трахаются в ней по очереди. Ещё она сообщила, что Аркадий недавно укатил в командировку за бугор.
- А в « Давай поженимся» вы не играли? – спросил Глеб. Его злили такие откровения накануне первого интима.
- Не – а. У него жена больная.
«А у кого здоровая? – подумал Глеб. Нет, таких. Если не на переднее место - тогда на заднее или на голову наверняка»
- Понятное дело…
- Он врач, так что знает… А вообще противно…
- Что так?
- Да, противно, когда у мужика бабки на кармане всегда…
Глеб изобразил вопрос.
- Типа, на праздник там, в день рождения… подходит и без предисловий: «Тебе пять сотен баксов хватит?» Чо мне его баксы? Ты мне подарок купи, какой-никакой, побеспокойся, поинтересуйся… А то баксы суёт… обидно.
- Да, лана об этом.
- Подъезжаем уже… во-о-он тот домина.
Они вышли, поднялись на лифте. Обычная двеннадцатиметровая «гостинка», одна из многих в длинном коридоре, зато со всеми совмещёнными удобствами.
Зашли.
- Опять не прибрали за собой, сволочи, - Оксанка ворчит, собирая постель за дружбаном своего сожителя.
Глеб подумал, что можно было и в мастерской устроиться, но для первого раза «не комильфо», по всему Оксанка хотела сделать сюрприз в своём привычном уголке. Женщины они к месту привыкают.
В комнате лоджия во всю стенку, из которой сквозило зимним холодком. Отопление стандартное: в теплынь – жарит, в морозы – чуть тёпленькое. Впрочем, коньячок должен помочь сгладить шероховатости первых откровений.
Так и получилось: через пару тостов Глеб полез целоваться. Не откладывая за пазуху забрался. Умелым жестом расстегнул лиф, приподнял кофточку. Обнажились две спелые дыньки. Сосок на одной из них был раздвоенный. Оксанка тут же откоментила, что правый сосок – «не фонтан». Но опять же коньячок сгладил.
Он потеребил груди, позанимался ими, подготовил. Направился на нижний этаж. Жопка у Оксаны объёмная, как точно выразился один сетевой корифей – «гостеприимная». Любо пощупать.
- Пошли со мной – потянула она Глеба за руку.
- Куда?
- В ванну…
Она открыла краны. Пока вода наполняла небольшую ванну, Оксанка сбросила юбку, труселя и шагнула в воду:
- Давай, чего ты?
- А – а, щас, - он вышел, скинул шматьё и тоже плюхнулся в воду.
Там они барахтались, как дети. Он мял всё, что попадалось под руку. А попадалось абсолютно всё! Заебись прелюдия! Он целовал щёчки, губки, ушки, плечики, сосочки. Она всё ему позволяла, как кукла.
Потом они вышли, обтёрлись и сразу в постельку.
Пока они купались, коньячные пары испарились, и страстные поцелуи стали отдавать резиной. Резиновые губы, резиновые груди и гладенькие плечи.
Глеб приник к её щёчке и прошептал: «Потрогай, а…»
Оксанка аккуратно двумя пальчиками, как пинцетом сдавила его член и стала делать фрикции…
Они лежали не прикрытые в тусклом свете ночника. Он – мужчина на вершине опыта и активности и она – молодая женщина в соку и цветении. Но почему-то член мужчины, вернее хуй не желал этого сока, не воспринимал цветения.
«Чочо за хуйня?» - подумалось Глебу. Решил выпить. Налил по рюмке, взял по конфетке.
- Давай за встречу! – предложил он.
- Давай! Ты знаешь, - Оксанка опустила взгляд, потом распахнула глазки, - не думала даже, что я вот так с самим… Князевым буду… в интиме и вообще…
Эти слова её наивные до откровенности возымели действие. Он что-то почувствовал, услышал. В смысле не Глеб, а его хуй. Он стал топорщится. Глеб приник к губам Оксанки, раздвинул их, вобрал в себя, а язык просунул как можно глубже. Полез рукой к нижним губам, поводил пальцем среди больших и малых. Оксанка застонала, откинулась на подушки, задышала, раскрылась…
Кстати, судя по нижним кудрям, истинная масть её была подходящая – шатенка. Глеб вложил хуйца-молодца и стал проникать… Святое дело пошло.
Неожиданный нахальный стук в дверь прервал этот праздник жизни.
Оксанка вскочила, как ужаленная. Прислушалась.
Снова настойчивый стук. Глеб тоже встал и хотел что-то сказать. Оксанка приложила палец к губам. Накинула махровый халат, подошла к дверям.
Глеб просёк, что ситуация утратила стабильность и катит непредсказуемость. Он стал по-быстрому одеваться.
Не дожидаясь третьего стука, Оксанка спросила: «Кто?»
- Хуй в пальто! – послышалось из-за двери. – Открывай!
- Вова, ты што ли? Сегодня мой день, забыл?
- Это ты забыла, сучара. Открывай! Аркаша в командировке, а ты чо там?
- Я спать хочу. Убирайся!
За дверью послышался женский голос: «Оставь, Вова, пошли…»
- Так… слушай, Оксанка, расклад такой: ты щас жопу в горсть и скачками. Я пошел в магазин. Прихожу – тебя нет и всё! Никто ничего не помнит. Поняла?
Оксана молчала.
- А то дверь сломаю, поняла?
- Поняла.
Стука более не последовало.
- Вот же ж, зараза… припёрся, - Оксана озлясь, скинула с голых плеч халат и потянулась за лифчиком, - облом, кажись…
Глеб молчал. Слова как то закончились разом.
Оксана скатала постель, запихнула в шкаф. Они собрались и вышли.
В коридоре никого не было. Спустились вниз, вышли из подъезда. Во дворе – никого. Может, померещилось всё…
Они вышли на шоссе и остановили такси.
Глеб не очень расстроился. Он знал: святое дело, однажды начавшись, будет продолжено. Он ещё даст Оксанке свой сексуальный автограф.