Вчера видела на пыльном тротуаре нашего захолустья иероглиф воды. Его полчаса смывало дождём, а я сидела на подоконнике, втихаря от соседей-корейцев попивала из горлышка дешёвый, но настоящий вискарь и краем глаза разглядывала крымский натюрморт. Кстати, ты не знаешь, о чем это он со своими сливами-словами, рапанами-руками и неприлично синим небом на фоне красного дамского велосипеда с допотопным звонком?
Человека можно вычислить по ритму. Хочется в белые ночи, но иероглифы заставляют торчать на Жёлтом море. Впрочем, ими уже достаточно удобно. Тут нужен лишь навык. И если приноровиться, то можно не только читать, писать, но и дышать. Жить. И даже шлёпать по лужам. У нас дождит страшно и ужасно холодно.
А море тут – оно не жёлтое совсем, оно хололодное-прехолодное, как Чёрное в начале мая. И соленое. И солнце нестерпимо палит. Не знаю, как что, но солёное очень. Я тебе нашла камушек с дырочкой. Маленький. Не потерять бы.
На море, если долго идти по берегу, то прямо в прибрежных зарослях можно отыскать хитрую тропу вверх. Поднимаюсь по ней сквозь солнце, лианы и непонятные колючие кусты-деревья, а горы там и скалы молчат. Представляешь? И цвет у них какой-то оранжево-жёлтый, а море – оно желтое только на ощупь, а сверху такое серое. Но это, если высоко забраться.
А если набраться наглости и остановиться где-то посередине, то там трава растёт. Дичка. Лохматая. Много. И вокруг никого. Совсем. Только небо. Я ломала его руками – все ладони в кровь, – сушила на подоконнике, а потом мы его курили. Курил ли ты небо? Так, как курила его я. С соседями. Они говорят, что трава хорошая. Смешливая. Да ты, должно быть, обратил на это внимание, когда, читая вслух свои стихи, услыхал гомерический хохот, вместо ожидаемых слёз. И вообще, что взять с человека, который способен слышать слёзы? Тут и без травы смех разберёт.
А наверху – прямо под небом – спят старые китайские драконы, и работает новый гольф-клуб. Но там каждый шарик-мячик на счету. А я так хотела найти. Хотя бы один. Боги небес жёлтого моря ревностно оберегают свой спортинвентарь. Придётся тебе, Редин, довольствоваться маленьким камушком с дырочкой из жёлтого моря.
k40.

Откладываю в сторону письмо. Да и не письмо это вовсе. Так… записки, оставшиеся на одной из высохших китайских луж. Хочется водки. Наливаю чаю и, сложив из буковок самолётик, бросаю его в мусорное ведро. Самолет попадает точно в цель. Гастелло.
Извини, но, похоже, отныне я начинаю смотреть на мир зелёный твоими бесцветными глазами. А право видеть оставлю всё-таки за собой. Вот, скажем, как ты сможешь увидеть африканскую статуэтку из чёрного дерева, которую я с горем пополам – руки-крюки – приладил к подставке? Но она же ведь существует и теперь стоит рядом с бумажным ангелом на моей книжной полке, словно пизанская башня, криво. И, знаешь, не падает.

Ты главное улыбайся. Ага?
Удачи.
Редин.