Станция Слива ничем особенным не отличалась. Привычное захолустье. Хотя определённая прелесть в этой провинциальности, размеренной жизни и тиши, несомненно, была. Станцию отстроили в прошлом веке. Тупиковая ветвь по начальственной прихоти отклонялась, покидая прямую стрелу-дорогу, соединяющую два имперских города, С-П и М.
Скорые и литерные поезда пролетали прямой дорогой по великой низменности, но редкий пассажирский поезд сворачивал к Сливе. Ежедневно ровно в полдень поезд притормаживал у перрона станции Слива и стоял шесть минут. Это было Событие. Центральное событие в жизни станции: прохождение вышеозначенного поезда. Вся неспешная жизнь островитян строилась вокруг прибытия и убытия поезда. Назвав станционных жителей островитянами, не думаю, что ошибся. В широкой бескрайней степи станция и была надёжным островом для десятка старух и дюжины прочих обывателей. Иное отношение было у поезда, его случайных пассажиров, бригады проводников и машиниста с помощником. Отстояв положенные шесть минут, поезд раздувал пары, готовился к следующему рывку и отъезжал, забыв о станции Слива. Поездная братия воспринимала эту краткую остановку как глупое, но неизбежное недоразумение. Станция не была на главном ходу, отношение к ней было второстепенное.
Выглядела Слива соответственно. Железнодорожный путь был нижний, от крохотного здания станции необходимо было спускаться вниз к путям.
Низкое зданьице станции с карими жирными буквами С-Л-И-В-А. Серый вытоптанный бетон перрона, сиротливый, с длинным дощатым прилавком. Прилавок подгнил, наклонился и, казалось, скоро рухнет. Но нет, в таком косоруком виде стоит уж лет восемьдесят. Длина этой торговой площадки метров семьдесят, но занято торговых мест мало. Некому торговать и нечем, да и покупателей нет.
Дальше параллельно стоянке поезда разместились каменная водокачка и пустые склады из грубых толстых бревен. Склады давно никто не использует, но их бережно сохраняют до лучших времён.
Кто знает, быть может, и у станции Слива случится перемена к лучшему, глядишь, и склады понадобятся? Кто знает?
Перрон тщательно выметен, облит водой, всё готово к прибытию поезда.
Старушки аккуратные и сохраненные заняли свои места за прилавком. Привычное ожидание поезда. Нет в Сливе театра и синематографа. Все ждут поезд. Для бабушек поезд смысл жизни, работа, клуб общения. Продают нехитрую домашнюю снедь. Варёных и жареных кур, домашние яички, пирожки и выпечку. Фирменное блюдо бабушек, впрямую определяющее название станции, слива, вываренная в коровьем молоке и украшенная щедрой шапкой янтарного мёда. Слива хорошо идёт зимой под горячий чаёк, неспешные поездные разговоры. Гурманы закусывают нежной сливой тяжёлые напитки с высоким градусом, но на то они и гурманы. Сейчас лето. Хочется холодного домашнего квасу. Леденящего нёбо мороженного. Сливу берут мало. Лишь из любопытства. Бабульки упрямо тащат её на продажу.

Там где перрон заканчивается, установлен стальной шест с намертво привинченным щитом. Когда-то щит был голубого фона, символизирующего железную дорогу, с чёткой чёрной надписью: Счастливого пути!
Сейчас надпись выцвела так же, как и сама станция. Буквы расплылись, лишившись былой чёткости и подтянутого бравого вида. Глядя на эту надпись, трудно поверить в то, что путь будет счастлив. Беспечный пассажир, мельком взглянувший на эту надпись, никогда не узнает, что местный художник-самоучка Тишка, вдохновенно терзающий щит крупными и резкими мазками, через пару годков в пьяном состоянии угодит под маневровый. Тишке отрежет ноги выше колен и он благополучно умрёт до прибытия местного фельдшера, истёкши кровью.

Несколько зевак лениво шляются по перрону. Околоточный Жан, подтягивая штаны повыше, бряцая начищенной бляхой, с важным видом шагает, широко забрасывая ноги и чётко печатая подошвами и подковами по бетону. Сложив руки на заднице, Жан олицетворяет собой власть, зорко бдит, замечая каждую мелочь, вызывает чувство гордости у знакомых старух.
Горький пьяница Венька в мятом изодранном костюме с вечно подбитым глазом мучается с похмелья. Венька выпил полведра воды, легче не стало. Стало хуже. Глаза Веньки жадно шарят по прилавку, ища у бабушек, что-нибудь годное на опохмел души и тела. С отвращением разглядывая сладкую сливу в меду, Венька делает выбор в пользу яблока. Большое, красное - алма-атинский апорт. Яблоко соблазняет, подсказывает – внутри много кисло-сладкого сока, витамина С. Яблоко облегчит страдание Веньки, пригасит похмелье. Венька не таясь, подходит к бабкам, таиться нет смысла, на перроне он сам, бабки, да в отдалении важно чапает полицейский Жан. Денег у Веньки сроду не было. Пьёт он исключительно на «железные деньги». Откапывает где-нибудь железяку, сдаёт в металлолом. На стакан, а порой и на два хватает. Вчера аккурат на два хватило.
Нагло гипнотизируя глазами старую шалаву, так мысленно Венька её нарёк, смёл грязной рукой с прилавка яблоко и вонзил в него редкие, жёлтые от никотина зубы. Изумлённая старушка смотрела, как сок брызнул с надкушенного яблока и неряшливо потёк по подбородку. Мелко семеня, Венька поспешил прочь. Бабка завопила. Жан рванул за Венькой. Все местные следили за бесплатным представлением. Шансов у Веньки было мало. Практически не было вовсе. Венька метнулся к заброшенным складам, пытаясь затаится, заплутать в них. Не получилось. Сытый, полный сил Жан в три гигантских прыжка настиг жертву. С ходу звезданул в затылок крепким, как кирпич, кулаком. Венька, роняя из рук яблоко, тихо охнул и покорно рухнул мордой в мелкую лужицу.

2.

Подали поезд. Пассажиры, утомленные долгой дорогой и духотой поезда, спешили на перрон. Широко разевая рты, они беззвучно хватали воздух. Поразительно напоминая немых рыб. Сегодня на посадку прошла пара пассажиров. Двое мужчин спешили в шестой вагон.

Вслед за ними в тамбур ввалились два ангела. Один смуглого цвета, цыганистый в аляповатой хламиде, но с белоснежными крылами. Ангел этот имени собственного не имел.
Второй ангел был толст, частая отдышка вздымала его грудь. Одутловатое лицо пьяницы, но глаза добрые и весёлые. Крылья грязные, желтоватого цвета тащились по заплеванному полу тамбура. Этого ангела звали просто, Евгений Имиш.