Ёся, огромный двухметровый дядька сорока лет отроду, сидел за аптечными стеллажами и смотрел в оконный проём. За окном солнце капает. Стекает. Ёсе хреново. Четыре таблетки выпитого алкозельцера не отпускают, а лишь заставляют жадно поглядывать на полочку с пузырьками настойки боярышника.
Зря. Зря он дал отгул Тамаре. И напился вчера тоже зря. Теперь приходится куковать дятлом в этой забытой богом аптеке.
Папашка его тоже хорош. Не мог оставить в наследство какой-нибудь погребок винный. Там прохладно. Там вино. Там Брайн Ино наставляет на путь истинный панков обособленных попсой постсоветской. Как их там? То ли Дарья Донцова, то ли Агата Кристи. А тут только алькозельцер и солнце за витринным окном корячится. Впрочем, есть ещё клетка позолоченная с вечно голодным кенаром. Но позолота не в счет.
Звякнул над входной дверью колокольчик. К прилавку подошла женщина с синяком под бровью и без возраста в волосах. Она молча высыпала мелочь на прилавок и посмотрелась в Ёсю. Словно тот был зеркалом.
Аптекарь, не отражая, сгреб медяки и, подавая пьянчужке три флакона боярышника на спирту, вздохнул:
- Ты бы подвязала. Бухать-то. А?
- Почему чем больше пьешь, тем больше хочется, но жить при этом меньше?
- Прости меня, Лена.
Последней фразы Лена не услышала. Или не захотела. Ушла. Ёся вышел из-за прилавка, подошел к клетке, постучал по ней пальцем и обратился к птице.
- Для некоторых бодун – это неиссякаемый источник философских бдений, а для меня лишь жизнь с чистого листа. Ну, или, по крайней мере, желание сделать её таковой.
Желание было настолько устойчивым и долгим, что заржавело и, осыпавшись, рыжей трухой оставило о себе только воспоминания. На свою память Ёся не жаловался. Никогда.

Ливадия. Ныне разрушенный летний кинотеатр. Черно-белое итальянское кино. Бутылка дешевого вермута. Его очень любил мой папачас.
- Шнобель, не будь поцем. Дай глотнуть.
- Вас у меня много, а вермут один. Не разойдёмся. Смотрите-ка лучше кино. Кино хорошее. С Марчелло Мастрояни. Черно-белое.
- Вали в свой Израиль. Жидяра!
- Может быть, но вермута не дам.
Ёся, как и подобает всякому большому, мог позволить себе не обращать внимания на выпады своих более мелких собутыльников. Те данным стечением обстоятельств беззастенчиво пользовались.
Потом была загорелая девочка Лена – любовь его первая и единственная, с кем он без сожаления разделил последний глоток вина и свою жизнь. Вино Лена выпила с удовольствием, а на его жизнь с неменьшим удовольствием наплевала. Теперь… Бог ей судья и адвокат в качестве дьявола.

Догнать дождь. Не понять, а просто догнать.
Убежать от заката. Не скрыться, а только побегать.
Если б я был писателем, я бы не написал ни одной книги, а просто...
По мостовой прогремела пролетка и, распугав кошек, сбила его мысль. Раздавленная мысль не мучалась. Испустила дух. Легко и красиво, как красный лист к земле. Траектория падения непонятна, но завораживает. Время треснуло. Стало душно. Захотелось дождя и девочку Лену.
- А лучше снега, - сказал сам себе Ёся и направился к полочке с пузырьками настойки боярышника.

29.07.2011