Чем объяснить презрение кошки?
Вот она – миниатюрная черно-белая арфа. Посреди лимонной пустыни асфальтовой площадки, расцвеченной слабым солнцем. Лениво жмурится и управляет миром. Легко, естественно и незаметно.
А маленький сын дворняги, вдвое больше и бесконечно глупее, пытается прорвать тугое силовое поле царицы. Кошка равнодушно и точно пресекает любые попытки приблизиться к ней.
Рыжий щенок распластался на выцветшем бледном асфальте огромной меховой пятерней. Неуклюже подбрасывает кверху пухлый зад. Плюхается мордой и грудью на площадку. Ворча и прогибаясь, ползет неровными кругами и дугами к пятнистому сфинксу. Все ближе и ближе, сужая круги и спрямляя дуги, виляя нестойким хвостом.
В его необоримой тяге разгадать силу и власть кошки кроется жгучая страсть подростка. Подростка, жаждущего оттянуть резинку на запретных девчоночьих трусах, и проникнуть в мучительную тайну.
Коротко, не поворачивая головы, кошка бьет балбеса по мокрому носу раскрытой когтистой лапой. Щенок визжит, отскакивает вбок и начинает новый заход.
Кошка его принципиально не видит. Все вокруг залито ее презрением и властью. …Заигравшись в безусловную неуязвимость, кошка гибнет.
Посреди филигранной дуэли во двор бесшумно влетают два огромных веселых пса. Возникают одновременно с противоположных сторон - и хваленая система оповещения кошки оказывается ни к черту.
Презирающая мир властительница не успевает сделать и двух прыжков. Уже в полете первый палач пересекает ее зубами поперек гибкого позвоночника. Второй, подскочив снизу, вонзается желтыми клыками в переднюю лапу. Все происходит в рапиде…
…Играя с полуразорванной кошкой, как с ватной куклой, псы радостно рычат, дергают и тянут ее в разные стороны. Странно и страшно отсутствие крови. Кошка слабо мяукает. Взгляд – тускнеющий и презрительный. Они отпустят ее не скоро. Только до отвала насытившись будоражащей игрой, отбросят бездыханный трофей в кусты и унесутся дальше…
…Лохматый подросток с любопытством тычется носом в поверженную загадку. Но загадка презрения и власти остается нераскрытой.
Кошка не нуждается в объяснениях своей киплинговской независимости. Она всегда права. И фантастически живуча. Почти всегда…

***

В нашем дворе, помимо традиционной песочницы и теннисного стола (на котором мужики забивали «козла», бычкуя беломорины об угол) стоял гараж. Железный, глухой, одинокий.
Гараж, как чрезвычайную социальную ценность, позволили поставить инвалиду с первого этажа. Высокий тощий инвалид хранил в загадочном чреве гаража инвалидку – маленькую двухдверную машинку с крохотными мутными окнами.
…Грустно дохромав до гаража и открыв громыхающие двери, угловатый инвалид с трудом вкладывался в машинку. При этом руль оказывался у него на уровне пояса, а колени острым веером разваливались в стороны. Выехав из гаража, инвалид проматывал видеоряд в обратную сторону: раскладывал компактно сложенные хрустящие суставы, осторожно вынимал себя по частям из машинки. Медленно шаркая, ковылял к раскрытому гаражу. Запирал несговорчивые железные двери. С трудом навешивал ржавый замок. Затем снова мучительно последовательно грузился в крохотный салон. Машинка несколько раз дергалась, кукарекая мотоциклетным треском, и, наконец, неспешно уезжала.
Занимая приличный угол дворовой площадки, неуклюжий гараж заботливо приютил стихийную помойку. Гора рухляди, рваных тряпок и разнообразного барахла плотно прижалась к бугристой гаражной стенке. Что и доводило заурядный городской пейзаж до требуемой нормы.
…Жаркий июльский день, полный назойливого тополиного пуха. Я увлеченно орудую жестяным совком в растрескавшейся деревянной песочнице. Сооружаю мосты и замки, типичные для шестилетнего зодчего. Для наполнения пересохших каналов в песочной Венеции использую литровое ведерко. Благо, во дворе торчит невысокая колонка с кривым рычагом. Рычаг освобождает струю воды пушечной силы, кропотливо пробившей асфальт до бурой глины.
Различные архитектурные детали, необходимые для песочного государства, я добываю на окологаражной помойке.
Очередной поход в поисках неизведанного закончился неплохим уловом: я нашарил в помойке спичечный коробок. Внутри – целых четыре спички. Спалил я их быстро, но костра развести не смог: мусор, несмотря на отсутствие ветра, упорно не загорался. Я вернулся к песочному строительству и вскоре забыл о находке.
…Когда доминошники в шлепанцах и майках заматерились и забегали, а вдалеке дурой заорала пожарная сирена, спасти инвалидку было уже нельзя.
За считанные минуты на площадку прибило море народу. В нашем доме столько явно не проживало. Спектакль собрал аншлаг, стянув население всего квартала.
Потерянный инвалид, ссутулившись, стоял дальше всех от пылающего гаража и отстраненно созерцал происходящее.
Я не знаю, чего было больше в моем первом осознанном жизненном страхе: возможность разоблачения или боязнь взглянуть в лицо владельцу гаража.
Единственное, что я понимал отчетливо – надо выжить в этом страхе, и выжить любой ценой. При таком раскладе возраст не учитывается. Бросив совок, я лихорадочно наполнил руками ведерко влажным песком и рванул от песочницы к гаражу. Высыпал песок на свежие ближние угли и помчался обратно, за новой порцией песка.
Пожар был красив и живописен. Сосредоточенные мужики по-цирковому ловко перебрасывали эмалированные ведра с водой по цепочке. Возбужденные тетки разрумянились и жадно обсуждали детали, скрестив руки на груди и наслаждаясь бесплатным сюжетом.
Космические пожарные в неуклюжих робах сурово разматывали брезентовые шланги. Почему-то в этой суете никто не убрал меня из зоны боевых действий. И я сыпал и сыпал ненужный песок, дрожа от страха и усиливая озабоченность на чумазой шестилетней морде.
Поборов огонь, сбили покосившиеся петли с замком. Распахнули выгнутые еще горячие двери. Из едкого дыма вытолкали поникшую машинку на свободу. Брезентовый верх старчески провалился. От сморщенных колес устойчиво несло гарью. Черные фары взирали беспомощно и с горестным достоинством, словно круглые очки незрячего, потерявшего посох.
За недолгую яркую жизнь пожар сумел основательно просочиться через щели внутрь гаража. Инвалидка сдохла.
Поздно вечером я тайком пробрался на балкон и, ухватившись за прутья ограждения, нащупал взглядом сгорбленный гараж. Одинокий инвалид медленно бродил на пепелище, выискивал что-то с помощью палки, постукивал, рассматривал, подбирал.
Втянув носом, словно на память, запах поверженного пожара, я скользнул в комнату. Осторожно затворил балконную дверь. Нырнул в постель.
Я заснул, окончательно поборов ледяной страх и четко вычислив, что весь двор видел, какой я спасатель. А стало быть, я вне подозрений.
…О причинах долго не думали. На жару списали.

***
Торговля компьютерами для середины девяностых была бизнесом весьма заурядным. Привычным и очень прибыльным. Начиная с биржи Борового, компьютеры устойчиво входили в золотую пятерку товаров двойного и тройного отбоя. В рейтинге успеха соседствовали сахар, «Marlboro», «Opal» и металлопрокат.
Правда, были еще красная ртуть, змеиный яд и самолеты. Но это был бизнес Али-бабы. И в нем рулила торговая шпана, задвигавшая разовое фуфло случайным лохам.
…Мы с Грегором очень удачно выстроили цепь. Грегор нашел Рыжего. Рыжий дал нам денег. Я нашел компьютеры желтой сборки по бросовой цене и устроил сбыт на Дальний Восток.
Несмотря на толстый кошелек, Рыжий соображал неплохо. Через мухлеж с бумагами он оформил китайские компьютеры как «отечественную сборку». «Отечественные вычислительные машины» сливались партия за партией Иванычу, который курировал образование в Приморье.
…На самом деле Грегор был Максим. Максим Григорьев. И если в школе его прозвали Максимом Горьким, то после института с моей легкой руки он получил логичное прозвище МаксГрегор, что позже легко уменьшилось до Грегора.
Причиной клички Рыжего были волосы цвета кабельной меди. Но Рыжий любил свою кличку не только за соответствие цвету волос.
Имя у него тоже было подходящее. Эрик. Рыжий Эрик. Рыжий ненавидел, когда его называли по имени-отчеству, что было разумно. Поскольку паспортная комбинация свидетельствовала: Эрик Митрофанович.
А вот Иваныч был стопудовый Иваныч. Когда он прилетал из Владика в столицу, то обязательно селился в гостинице «Пекин». По вечерам любил гулять по кондово ослепительной Тверской, рассекая брюхом-ледоколом устойчивый московский поток. При этом курсировал от Манежа до Белорусского вокзала и обратно. Словно гигантский крейсер на веревочке.
Грегор, бывало, звонил Иванычу по здоровенной мобиле, шутил:
- Ты где, дружище? Рядом с Долгоруким? Ну ты, Иваныч, будь аккуратней. Москва все-таки…
И наивный Иваныч честно басил в трубу:
- Я стараюсь. Будь спок. Я понимаю.
Грегор рассказывал, что дача у Иваныча под Владиком - чуть ли не маленький поселок. «Японок» Иваныч менял два раза в год, благо до восходящего солнца рукой подать. А деньги из Москвы в виде компьютеров текли к этому солнцу без остановок.
…Когда Грегор понял, что денег больше из Владика мы не получим, он стал общаться со мной исключительно по телефону. Скулил про больную мать, плел что-то про новый канал сбыта. Но в офисе его не было.
Зато Стос – посланец Эрика - ежедневно парковал битую бэху рядом с нашим офисом и вечером сопровождал меня до дому. Пас меня.
А я никуда и не бежал. Поздно было уже.
Я понимал паскудство ситуации. Товар ушел полностью. Первую часть денег Иваныч сбросил сразу. Я деньги занес тут же. Рыжий лениво проговорил:
- Ну вот, Леха, хлеб ты отработал. Теперь надо масло с икрой добавить.
Уминая цветной клубок банковских резинок в похудевшем портфеле, я, к случаю, схохмил:
- А икра моя черная?
- Работай, Леха. Любая икра – твоя работа.
Все было так хорошо. Навар шел под шесть лимонов, из них наших с Грегором – четверть, остальное – Рыжего.
Но наивный Иваныч в этот раз денег отпустил только самый мизер: это была себестоимость.
Эрик возбудился ровно через день после обещанного срока. Потом он начал прессовать. Я понимал: Рыжий за «недополученную прибыль» голову оторвет. Что у меня есть? Квартира. Реально можно с ней попрощаться. И все равно не догоню.
А Грегор, сука – только по телефону. Я уже и не злился на него: мной овладели паралич и равнодушие. Я тупо проворачивал в мозгу весь сценарий и никак не мог придумать выхода. Стос лениво курил и смотрел на наши окна. Рыжий говорил по телефону мягко, с постепенно нарастающим раздражением.
…Месяц спустя Рыжий нарыл выход на московскую любовницу Иваныча. Напустил на нее Стоса. После двухнедельных ресторанных допросов Стос доложил: результат – ноль, точнее – минус. В это же время я выяснил, что в Департаменте образования Приморья никогда не было человека, которого мы держали за Иваныча. Дача, где Иваныч потчевал Грегора, оказалась съемной…
…Позвонил Грегор:
- Леха, надо ехать к Рыжему.
- Дальше…
- Леха, надо как-то разруливать, ведь Рыжий уроет…
- Дальше…
- Иваныча нет, Рыжий нас ищет…
- Меня он не ищет, Грегор…
- Я понимаю, но ведь ты умеешь, ну…
- Все?
- Леха!!!
Я медленно положил трубку. Финансовые дела вел Грегор. Я же находил людей, товар, парился на переговорах, строил схемы.
И вдруг я отчетливо осознал, что побег Грегора – не первый, это кидалово – не впервые. Гораздо позже открылись и реальные масштабы подстав моего партнера. Но тогда, когда Рыжий забил стрелу, надо было что-то конкретно придумать. Нужен был механизм выживания. Его не было…
…Я сижу молча в стремительно летящей бэхе Стоса. Стос гонит уверенно, игнорируя занудные светофоры. Солнце жарит сквозь стекло. По тротуарам балетно прыгают клубы тополиного пуха. Спрашиваю на автомате:
- Как там Рыжий-то?
Стос, не выпуская сигареты изо рта, на очередном вираже ссыпает пепел мне на колени, и туманно улыбаясь, орет:
- Да херней мается, бля. Вторую неделю нажирается черным лэйблом. А с утра начинает пиво закладывать. Восемь бутылок съест, придет в норму. А вечером опять вискаря жрет!
Я почти не слушаю Стоса. Методично ищу выход. Я один в поле воин. Я смогу. Я спокоен.
…Первый раз Рыжий назначил встречу не в ресторане, а в офисе, на Остоженке.
Маленький уютный кабинет обставлен скромно. Белый кожаный диван, аккуратный письменный стол с резным стулом вместо кресла. Обширный стол для совещаний, белые кожаные кресла для посетителей.
На стене – две застекленные бумаги в золотых рамках. Первая извещает о том, что Правительство благодарит Злобина Эрика Митрофановича за большой вклад в экономику. Вторая бумага - патент. На полезную модель под названием «Микроконтроллер упрощенной архитектуры».
Стос рассказывал, что каждая пьянка у Рыжего начинается с того, что Эрик брызжет вискарь на стекло обеих бумаг, тщательно вытирает капли и важно говорит:
- Вот это мой вклад!
Именно благодаря патенту поставки китайских компьютеров превратились в важную отечественную акцию оснащения дальневосточных школ и институтов российскими вычислительными комплексами…
…Стос сел рядом со мной в доступе возможного контакта. Смешно. Что я могу?..
Эрик начал:
- Леха, когда будут мои деньги?
- Ты же знаешь, Эрик, Иваныч пропал…
- И чего?!
- Я стараюсь, Эрик, я сейчас нахожу…
- Чего ТЫ НАХОДИШЬ? Я деньги потерял, а ты находишь?
- Ну ведь не все так..
- Нет, Леха, все так!! За мной тоже люди! И они тоже, знаешь…
И тут я в секунду понял все. Я вдруг резко наклонился в сторону Рыжего и начал уверенно и четко орать. Я легко увидел себя со стороны в видоискателе камеры. Кадры подавались в рапиде, и я смотрел на себя с все нарастающим интересом.
Рыжий слегка отодвинулся назад и взглянул на меня с удивлением.
Стос на всякий случай начал тревожно разминать пальцы.
Я орал про то, как я нашел эти сраные компьютеры. И про то, как я помог Стосу их по дешевке забрать, и как потом этот Стос с компьютерами прописался у Рыжего. Я врубил Рыжему, что все предыдущие сделки были по правилам и навар был двойной. Я напомнил, что и Иваныч – сука - тоже помогал Рыжему, и, и…
Эрик смотрел уже не с удивлением, а с интересом. И весьма озадаченно переглядывался со Стосом...
- Ты получил свои бабки, Эрик, а я полтора кило за последние два раза так и не вынул!
- Но, Леха, я рассчитывал на…
- Ты не прогорел, ты только прибыль свою не получил, а у меня кило двести требуют долга!
- Леха, да подожди ты…
- А ты знаешь, что еще две партии компьютеров на подходе?!
- Ну, подожди, ладно, не бузи…
…Мы закончили тяжелым миром. Мокрыми пальцами я вынул сигарету из пачки и вышел. Через десять минут подвалил Стос. Прикурив, хлопнул меня по плечу и начал ржать. Я устало посмотрел на него:
- Ты чего?
- Да Рыжий меня щас пытал: типа, а че такое кило?
- Объяснил?
- Ну да. Он же не знает, что ты так лимоны называешь…
…Колени и пальцы дрожали у меня весь короткий путь до метро. Я был уверен в своей правоте. На следующих встречах Рыжий меня не гнул. Я проскочил.